страшно, но Женя упрямо молчала, плотнее сжимая губы. Она взглянула на Ксению полными слез глазами, задавая молчаливый вопрос.
– Да, я работаю, как мясник, – хохотнула Ксения, как же она была сейчас похожа на Петра Ильича, тот же серьезный сосредоточенный взгляд, не лишенный искреннего участия, но и не терпящий возражений. – Я на папе практиковалась. Когда его с войны нам возвращали, заштопанного, кое-как, то приходилось менять самим повязки, ходить в поликлинику он не хотел, ему тяжело было. Знаешь, он же весь в шрамах, просто за слоновьей кожей сразу не видно. Я тогда всему научилась, еще в первую войну. Мама не могла, на ней и так нагрузка была колоссальная, она бы с ума сошла. Потом его отправили и на вторую войну, тоже штопанного прислали. А я уже все умею.
Она говорила об этом просто, даже легко, как-то буднично, а у Жени округлялись глаза от ужаса. Она живо представляла себе эти картины. Ксения обработала раны на ногах, вычистила вскрывшиеся гноем порезы, засыпала антибиотиком, намазала мазью и наложила свежие повязки.
– Ну, ты чего? – удивилась Ксения, беря задрожавшую Женю за руку. Женя одернула руку, спрятав глаза в пол.
– А ты не боишься... ну, что я… ну, не знаю… вам же Петр Ильич все рассказал про меня? – шепотом выдавила Женя из себя наболевший вопрос.
– А, ты про это, – Ксения нахмурилась. – Да, рассказал, вкратце, но все понятно. Посмотри, на меня, не прячь глаза, ну, смотри. Вот, а теперь слушай и запоминай – ты теперь принята в нашу семью. То, что с тобой происходило чудовищно, но это никак не может изменить наше отношение к тебе. Папа тебя привел, значит, ты человек надежный, мы это и так видим. Мама так вообще тебя полюбила, про Людочку и говорить нечего, она все переживает, что ты от нее бегаешь.
– А ты? Ты не боишься? Я же могу не так повлиять… – Женя запнулась, а Ксения сверкнула глазами и помотала головой, чтобы она замолчала.
– Если папа тебе доверяет, значит, и я доверяю. Я не такой знаток человеческой души, как он, но не думай, что я буду слепо подчиняться его воле. Хотя, в нашем доме он хозяин и самый главный командир.
– А я думала, что Маргарита Львовна, – прошептала Женя.
– Мама? А, ну да, но это пока его дома нет. Первый заместитель, так сказать, –¬ ухмыльнулась Ксения. – Она вот встала и давай тесто месить, что-то хочет опять испечь, а я так никогда не похудею.
– Да, я заметила, она любит печь, – закивала Женя.
– Не особо, я помню, раньше она никогда не пекла, – задумчиво ответила Ксения. – Как папу на войну забрали, так стала. У нее это такая терапия, чтобы с ума не сойти от тревоги. Знаешь, как тяжело, когда у тебя на руках ребенок, типа меня, а муж на войне неизвестно с кем и за что.
– Но сейчас же войны нет, – удивилась Женя.
– Правда? А разве его работа – это не фронт боевых действий? Это его слова. Там у них то кого-нибудь подстрелят, то изобьют до полусмерти, папа вот матерый волк, так просто не подставится. И вообще, перестань уже от нас прятаться. Не знаю, как тебе еще объяснить. У нас в семье все просто, не придумывай, как видишь, так и есть.
– Я поняла, спасибо большое! – с чувством сказала Женя. – Но я не могу иначе, я боюсь.
– Что не оправдаешь надежд, – завершила за нее фразу Ксения. – По этой части тебе до меня далеко. Вот я не оправдала. Дочь родила, а замуж не вышла. А ведь искала и нашла, хотела, чтобы был как отец, офицер, а оказался никчемным человеком. Папа все думает, что это я такая дура, не смогла удержать мужика. А мне все равно, Людочка получилась одно загляденье, а такого мужика мне не нужно.
– Он так не думает. Он про тебя совсем другое говорил, – сказала Женя.
– Хм, может быть. Раньше я обижалась, что он меня так, давит на меня, а теперь успокоилась, да и он вроде тоже успокоился. Давай руки, опять все загноилось. Ты бы прекратила эту лейку таскать, давай лучше я потаскаю, мне не тяжело.
Ксения сняла бинты с ладоней, Женя охнула от боли, гной лился желтый, вонючий. Она молча обработала, вычистила и заклеила, погрозив Жене пальцем. На предплечье раны затягивались, чистые, без прорывов.
– Если гноиться не перестанут, придется опять к хирургу ехать. Чтобы больше не насиловала себя, пока не затянется, а то еще заразу занесешь.
– Не могу, это, как у твоей мамы, не знаю, как сказать.
– Я тебе найду дурное занятие, не переживай, – успокоила ее Ксения. – На даче работы навалом, как ни приедешь, так работаешь, работаешь. Поэтому я предпочитаю ничего не делать, все равно всего не переделаешь.
Ксения осмотрела живот, помазала ссадины и кивнула, чтобы Женя одевалась. Снаружи заискрился детский смех, проснулась Людочка, растолкав и деда, бубнившего ей что-то в ответ. Женя и Ксения переглянулись, прыснув от смеха.
– Она его ушатает к вечеру, – сказала Ксения. – Ты пойдешь с нами на речку после завтрака?
– Нет, не пойду, – замотала головой Женя.
– Да ну, прекрати! Я такое место знаю, там никого не будет. Хватит себя в скорлупу прятать. Короче, идешь, не обсуждается.
Пока Женя одевалась, Ксения собрала все в коробку и убрала на полку. Порядок здесь был превыше всего, поэтому после себя надо было все тщательно убрать. Она вытерла стол и лавку и, оставшись довольной, вышла ко всем.
– Мама! – Людочка радостно подбежала к ней, обняв и заискивающе глядя на нее. – Деда мне не хочет мороженое покупать. Ну, можно? Ну, можно же?
– Если съешь всю кашу, куплю, – ответила Ксения.
– Куда Женьку дели? – пробурчал Петр Ильич.
– Мадмуазель одевается, – пропела Ксения.
– Как там, нормально? –¬ тихо спросил Петр Ильич.
– Не особо, если не пройдет, отвезешь ее к больничку хорошо?
– Отвезу, все равно в понедельник на работу ехать.
– Это почему? Ты же в отпуске? – удивилась Ксения.
– Да я до конца лета в отпуске, и что с того? Сказано было, отгулять все старые отпуска, вот и отгуляю на работе, – язвительно ответил он. – Надо заехать, а то на Вовку баллоны катят, а он упирается.
– Ничего. Пусть учится, – сказала Ксени.
Людочка первая увидела, что вышла Женя, одетая в футболку и спортивные штаны. Девочка бросилась к ней, сразу же наехав на подругу с расспросами, рассказывая ей планы на день, куда они пойдут, что будут делать, и пусть Женя не сопротивляется, а то она деда попросит и так далее. Девочки хохотали, переходя от разговоров к игре в догонялки.
– Хорошо играют, – сказал Петр Ильич.
– Да, неплохо. Отдохнешь, а то Людочка тебя замучила уже, я же вижу.
– Ей до тебя далеко, – огрызнулся он.
– Конечно, я уникальная, – ехидно улыбнулась Ксения.
Девочка наигралась и выпустила Женю, схватив деда и маму, утащив их к дальней клумбе, где росли посаженные Людой розы. Женя пошла в дом помогать Маргарите Львовне. С порога в нос полился аромат горячей еды, и у нее заурчало в животе. Кухня была большая для дачного домика, на ней без стеснения могли работать два-три человека, имелась крепкая мойка, кухонный гарнитур, стоявший уголком, с широкими разделочными поверхностями, а в другом конце стоял белый стол и холодильник.
– Доброе утро! – поздоровалась Женя.
– Доброе утро, Женя, – Маргарита Львовна обернулась от газовой плиты, стоявшей у окна, газовый баллон был снаружи в невысокой пристройке. – Хорошо спала?
– Да, спасибо, – ответила Женя, вымыла руки и встала у стола, готовая к распоряжениям.
– У меня уже все готово, сервируй стол, скоро будем есть, – сказала Маргарита Львовна. Женя принялась нарезать сыр и колбасу неровными ломтями, Петр Ильич не мог без бутербродов с колбасой начать день, наблюдая за тем, как ровными, отточенными движениями Маргарита Львовна вынимает из духовки противень с булками. Женя старалась не разглядывать ее работу, торопливо раскладывая все на столе, находя правду в словах Ксении, заметив, как бледнеет Маргарита Львовна, разглядывая пышущую жаром выпечку.
У Жени зазвонил телефон, она побледнела – это звонила ее мать, внутри себя она уже давно перестала называть эту женщиной мамой. Это был чужой и злой человек, который постоянно пытался что-то вытребовать у нее, заставить что-то делать, так думалось Жене раньше, но все чаще она думала о ней, не оправдывала, а пыталась трезво посмотреть на прошлое, находя большую долю неправды в своих суждениях, в своей обиде Она вышла из кухни и забилась в угол в прихожей.
– Да… я на даче… нет, не приеду… а зачем? ... Прекрати, ты же сама знаешь, что это не правда!.. А потому, что тебе до меня сколько лет дела не было?.. Именно так, да, так и думаю!.. Я злюсь? Нет, не злюсь… Что тебе надо? Я же тебе отдала большую часть денег!.. А, ты их не потратила, лежат, ждут меня. Ха-ха, не поверю!.. А зачем приезжать?.. Ладно, я поняла… ты мне угрожаешь?.. Просишь? Ты так просишь? – Женя вся задрожала, пытаясь говорить шепотом, выйти во двор она не решалась, у самого дома играли Ксения и Людочка. – Кто к тебе приходил?.. А, бабушка, это какая еще?.. Ах эта, а где она была все эти годы?.. Вот и я не знаю!.. Ладно, как приеду, зайду… да, я обещаю!.. Я тебе никогда не врала, ты просто ничего знать и не хотела!.. Ты там что, плачешь?.. Я не издеваюсь!.. А думаешь мне легко!.. Хорошо, поговорим. Я рада, что ты нашла работу, честно… Хорошо-хорошо, увидимся… Пока.
Она выключила звук на телефоне и спрятала его на полке, будто бы он был в чем-то виноват. Вернувшись на кухню, она увидела, что стол уже был готов, а посреди стояло блюдо с выложенными холмиком булочками. Женя втянула воздух, захотелось схватить самую верхнюю и откусить, как можно больше. Маргарита Львовна и не пыталась изобразить лицом, что она ничего не слышала. В деревянном доме мало у кого могли быть секреты, были стены, пол, потолок, двери, можно было закрыться, а все равно как на ладони, на глазах у всех, именно поэтому, когда Петру Ильичу звонили по работе, он уходил далеко от дома, бродил по бывшему совхозному полю.
– Это мать звонила. Хотела, чтобы я приехала, хочет о чем-то поговорить, – сказала Женя, не отводя взгляда от внимательных глаз Маргариты Львовны.
– Съезди, Петя как раз на следующей неделе едет в город. Надо поговорить.
– Ну, не знаю. А о чем мне с ней разговаривать? – пожала плечами Женя.
– Поверь, с матерью всегда есть о чем поговорить. Не думай, что она тебя не любит – это невозможно. Если ты думаешь, что у нас все здесь тишь, да гладь, то ты сильно ошибаешься. Ксюша так ссорилась со мной и отцом, что уходила жить отдельно, внучку забирала. В твоем возрасте она была невыносима, а когда Петю на вторую войну забрали, так чуть с ума не сошла. Мы вдвоем чуть с ума не сошли, – Маргарита Львовна сжала в руках полотенце. – Хорошо, что ума хватило не потерять друг друга. Ксюша тебе не рассказывала?
– Немного, в общем. Она объяснила, откуда так хорошо умеет раны штопать, – Женя покосилась на блюдо с булочками и покраснела, поняв, что выдала себя.
– И про булки рассказала, – улыбнулась Маргарита Львовна. – В этом нет секрета – это мой психоз. Знаешь, когда Петя задерживается на работе, так такое в голову лезет, вспоминаешь все, но только плохое. Я вижу, как ты убиваешься на наших грядках, все правильно делаешь, надо себя занимать. Но тебе лучше больше читать, книги у нас есть, я часть библиотеки перевезла сюда, все лето здесь живем, не телевизор же смотреть?
Женя кивнула, что поняла и замялась. Она взглянула в окно, солнце яркое, теплое, день должен быть замечательный, и она решилась
