мыслей о нём. К тому же, он в Москву укатил, да так там с осени и остался. Она не видела его целый год - и хорошо, спокойно себе жила: без нервотрёпки и болей душевных…
А вчера вот, дура мечтательная, не выдержала - пустилась в погоню за миражом, за призраком счастья и днём ушедшим, который безумно захотелось вернуть, любовью себя как когда-то побаловать, когда она маленькою была - и страшно наивною, глупою…
«Эх, Вадик, Вадик! Бесчувственный ты человек! Сухарь настоящий, как и все учёные! - весь день бредово шептала она за столом стихийно рождавшийся монолог, в окно горящими глазами уставившись. - Я так обрадовалась тебе, когда вчера утром на демонстрации тебя с мамой твоей увидела, так обрадовалась! - что даже помолодела на несколько лет, в детство далёкое будто бы опять вернулась. И тебя вознамерилась, глупая, туда возвратить, окатить с головы до ног нашей прошлой чистой любовью… А ты меня Збруевым попрекнул, дурачок! И всё, что было прежде у нас, махом одним разрушил… Да не оттолкни ты меня на балу грубо и откровенно, не убеги от меня со всех ног у кабинета директора - не было бы тогда и Збруева: на кой ляд он мне, молокосос недоношенный, сдался!… А ты приручил меня как собачонку маленькую за несколько школьных лет, взглядами нежными приласкал, наобещал с три короба, нараздавал авансов, - а потом на помойку выбросил за ненадобностью: выживай, мол, подруга, как хочешь - не до тебя сейчас. А как я себя всю прошлую зиму и весну чувствовала, как жила, любовью до краёв наполненная! - тебе наплевать было... Да я умерла бы, может быть, с тоски, или руки на себя наложила, - если б не Сашка, друг бывший твой, который всю весну меня утешал, возвращал к жизни, школе, учёбе… Так что нечего меня им теперь попрекать: не заслужила я от тебя выговоров и попрёков…»
«…Нет, к чёрту Стеблова и к чёрту любовь, от которой только горе одно и морока! Нужно с этой блажью детской заканчивать, на корню её пресекать, в зародыше, - ближе к вечеру уже твёрдо решила она, потихонечку выздоравливая от вчерашнего и приходя в себя, программу действий на будущее мысленно намечая. - В институт надо мне обязательно поступить в августе-месяце, обязательно! Чтобы из города нашего умотать, наконец, и всё здесь навечно оставить: что с беззаботным детством неразрывно связано, со школой четвёртой и с ним, бесчувственным паразитом этим; что душу мне без конца тревожит и бередит воспоминаниями и надеждами дурацкими…»
А чтобы это всё прекратилось наверняка, - хорошо понимала она, - ей надобно было новую жизнь поскорей начинать - взрослую, грубую, без иллюзий. Которой все окружающие живут - и неплохо себя, судя по всему, чувствуют…
28
А со Стебловым после ухода Чарской случился шок, какой у солдат на войне бывает, когда им взрывом снаряда пушечного отрывает руку или ногу, к примеру, и хлещет из раны кровь. И боли вроде бы нет - а страшно, жутко даже от ощущения внезапно-надвинувшейся беды, от осознания того пренеприятнейшего положения дел, что ты только что важную часть себя самого потерял, очень нужную и крайне полезную. И к прежней здоровой и беззаботной жизни возврата уже не будет поэтому, что дорога туда перекрыта навеки. И надо новую жизнь теперь начинать. А как? - непонятно…
Вот и герой наш оставленный погрузился в подобное же состояние, или очень похожее на то. Он перестал что-либо чувствовать, соображать, в себя как в озеро огненное погрузился. Да так и остался там до утра: в собственных мыслях и страхах.
Он всё видел, вроде бы, что вокруг него делается, пока назад с площади уныло брёл, домой к себе возвращаясь, но ничего из происходящего не понимал - слышал только звон противный в ушах, от которого не было спасу… А ещё ему очень плакать хотелось, собачонкой брошенной выть, или внезапно овдовевшей бабой. Он будто и вправду руку только что потерял, которая уже никогда не вырастет вновь, не вернётся.
В голове его пластинкой заезженной и испорченной раз за разом звучали слова: «никогда не заставляй больше любящих тебя девушек ждать, слышишь? они этого не переносят», - от бесконечного повторенья которых у него набухли и заболели виски, и чуть ли ни дурно делалось, которые одни почему-то из всего разговора и помнились.
«Я и не заставляю, - шёл и машинально оправдывался он всю дорогу. - Мне просто в Университет поступить хотелось, вступительные экзамены нормально сдать… А для этого нужно было много и упорно трудиться: не тратить время на пустяки, на шашни любовные и по подъездам мотания… Ты вот с Сашкою Збруевым промоталась всё прошлое лето, вспомни, себя и его потешила, порезвилась, - и вон чем для вас обоих те ваши потешные гуляния кончились… Ты-то вообще у “разбитого корыта” осталась, в отличие от него…»
29
Вернувшись домой очумевший, больной, угарный, опустошённый, он сразу же спать ушёл, не поговорив ни с кем, не поужинав даже, не перекусив, чем родителей своих и расстроил очень, и перепугал, и, главное, очень сильно обидел.
К нему сразу же забежала мать, по привычке встала перед кроватью его на колени.
- Что у тебя случилось, сынуль? - спросила дрожащим голосом. - На тебе лица нет. Тебя никто не обидел?
-…Нет, никто. Не волнуйся, - тихо он ей ответил, лицом к стене отворачиваясь, от матушки пряча лицо, что было сухим и безжизненным, как у раненного.
- Ну а что же тогда ты так поступаешь нехорошо? так себя ведёшь некрасиво с нами? Мы тебя ждём целый вечер голодные, ужинать не садимся, думаем: вот-вот придёт наш Вадик любимый, родной, с ним за стол все и сядем, праздник отметим ещё разок, посидим, поговорим по душам, порадуемся перед разлукой… А ты пришёл, неживой, плюнул на нас на всех - и сразу же спать улёгся, ни на кого даже не посмотрев, слова доброго перед сном никому не промолвив… А тебе завтра в Москву уезжать. И когда теперь все с тобою увидимся - неизвестно. Разве ж можно с нами так поступать, скажи? Мы же тебе не чужие люди.
Но расстроенный сын мать не слушал, в стенку упорно смотрел… и молчал: мечтал поскорее остаться один, чтобы забыли все про него, вон пошли, отвязались. И в первую очередь - мать, присутствие которой ему почему-то было особенно больно и тягостно. Ведь от неё, ясновидицы, невозможно было ничего утаить: она его взглядом пронзительным будто рентгеновским лучом всего насквозь просвечивала. И видела будто бы всё - его полный душевный раздрай и смятение.
-…Ты что, встречался с девушкой этой… Лариса, кажется, её зовут… Ну, которую мы с тобой сегодня утром на демонстрации видели? - преодолевая неловкость известную, как можно мягче и деликатнее спросила, наконец, Антонина Николаевна то, что спрашивать и выяснять было ей не совсем удобно. Но что, как она поняла, и являлось наиболее вероятной причиной такого плачевного состояния сына - катастрофического, можно сказать, состояния. Только влюблённые себя так эгоистично и нервно ведут, только влюблённые в таком разобранном виде домой обычно являются. Дураку ясно, что во всём была виновата она - его зазнобушка школьная.
От дочери матушка знала в общих чертах про Чарскую, и симпатии Вадика к ней; про события на последних зимних школьных каникулах, и про её, Чарской, к ним настойчивые звонки в течение целой недели. Утренняя встреча на площади только подтвердила её тайные знания: что дочурка её не лгала, не фантазировала про брата…
Упорно молчавший Вадик при упоминании имени Чарской вздрогнул, напрягся под одеялом, залился краской стыда, которую мать его даже и при плохом освещении с улицы разглядеть сумела. А, может, почувствовала ноющим сердцем своим - и поняла, что попала в точку, что сын её старший и вправду на свидании был, которое неудачно закончилось, вероятно - ссорой.
И что было делать матери? о чём говорить? и какие слова подбирать в утешение? Тема эта любовная - самая щекотливая и запутанная из всех, будь она трижды неладна! Избави Господи каждого от подобных тем, что поопаснее гиены огненной и пострашнее омута. Тут любые сторонние слова и советы бредом влюблённым кажутся, глупостью несусветной, издёвкой - и по сердцу режут больнее ножа, врагами кровными делают на долгое-долгое время. Сколько уж матерей и отцов нарывалось на это, сколько народу на любви обожглось, на увещеваниях и примерах дурацких.
Но говорить всё равно что-то надо было, сынулю родненького спасать от хандры и травмы сердечной. Вон он, какой несчастный явился, разбитый, раскисший, больной, радости жизни лишённый, душевного праздника… Разве ж можно было его одного оставлять? или в Москву отпускать - такого? Глядючи на него, мать и сама заболела, почернела и сгорбилась вся; и весь свой праздничный лоск растеряла, весь оптимизм и задор всегдашний…
30
-…Послушай, Вадик, сынок, - собравшись с духом, наконец промолвила она тихо, к кровати вплотную пододвигаясь и стараясь сыну-первенцу, что от неё отвернулся, в глаза помертвевшие заглянуть, - послушай, что скажу тебе перед отъездом… Я не знаю, что у вас там раньше с девушкой этой было, и что сегодня произошло; верю, что ничего плохого и ничего серьёзного. Ты у меня мальчик хороший, порядочный, и гадостей никому не сделаешь, не станешь никогда подлецом. Я в это искренне верю, как в Господа Бога нашего, - слышишь меня, Вадик? - поэтому и за тебя и за неё спокойна… А по поводу Ларисы я тебе так скажу. Я не знаю её; видела сегодня мельком, издалека, и даже и не рассмотрела толком. Впечатление самое обыкновенное производит, никакое - можно сказать. Девушка как девушка - таких много. В каждом городе - пруд пруди, по пятнадцать на дюжину, как говорится… Хотя, первое впечатление - обманчивое, утверждают. Ну-у-у, не знаю… Но даже и не в этом дело, не во внешности её, а в том, что рано тебе, сынок, ещё о девушках думать. Не нужны они все тебе, эти красавицы-раскрасавицы. Тебе учиться надо прилежно, с полной отдачей и выкладкой, планы намеченные осуществлять, пока молодой, одинокий, здоровый. И родители твои живы пока - и могут ещё помочь. Это для тебя сейчас самое главное, этому ты должен всего себя посвящать: цель осуществить намеченную, всеблагую. А не шуры-муры крутить, девочками-вертихвостками заниматься, у которых одно на уме: замуж побыстрее выскочить и с папиной старой шеи на шею мужнину перебраться, чтобы хомутом повиснуть на нём, себе жизнь достойную обеспечить. Ничего другого они не умеют и не хотят, и их позиция мне понятна. Я и сама такой же точно была, или почти такой же, чего уж тут юлить и скрывать: замужество для меня, безотцовщины, было главное в жизни дело… Позиция девушки этой, Ларисы, повторюсь, мне очень даже понятна: такого парня заполучить, как ты, да ещё и с университетским дипломом. Но тебе-то всё это зачем, скажи? - такое в 18 лет ярмо, такая обуза? Неужели же ты, умный, талантливый парень, столько сил в поступление в МГУ вложивший, душевной энергии, страсти, вдруг остановишься в самом начале дороги, опустишься и обабишься, семью заведёшь - и про всё на свете забудешь: к чему стремился настойчиво, о чём с малолетства мечтал, к чему имеешь способности? Что с тобой, Вадик, сынок?! Опомнись! Не узнаю я тебя, такого с первых на свете дней волевого и целеустремлённого, стремившегося всегда побеждать, быть везде лучшим и первым. С чего это ты вдруг так ослаб и раскис неожиданно? Какая шальная муха тебя на
