Мне жалко времени на развлечения. Вт почему для меня отдых, это та же работа, только уже на себя? Работа для меня есть отвлечение, тогда как отдых есть привлечение внимания к тому, от чего многие отвлекаются. Именно этим увлекаюсь я. Чем же именно? Тем, что можно назвать духовной работой. Мне приходится порой отвлекаться от духовной работы на работу материальную, физическую.
Таким образом, отдыха\, я на самом деле занимаюсь духовной работой даже ночью. Тем самым я почти совсем не отдыхаю вообще. В результате я часто устаю. Женщинам трудно понять таких, как я. Для них важно, чтобы мужчина занимался физическим трудом, пахал не только вместо нее, но и саму ее распахал, как ниву, занялся бы ею, посвятил бы ей свои труды и дни, а ночью развлекал бы. Я же дни и ночи посвящаю мысли ради идеи как моей богини. Ведь мысль для меня есть явление мне идеи. Мышление и есть мое служение богу. Какого он рода мне все равно, ибо он включает в себя все, что было, есть и будет.
В итоге выходит некоторая ограниченность в жизни только мыслью. Мне не хватает времени для того, чтобы мысли доводить до материи, находить им применение в здешнем мире. Единственно, что я успеваю делать, так это думать и сообщаться в мысли с другими мыслящими существами словами. Благо, для этого существует самиздат, ибо на то, чтобы еще специально заниматься изданием своих мыслей у меня просто нет ни времени, ни сил. Человек слишком слаб, во всяком случае, я, чтобы отдельно от мышления заниматься просвещением. Для меня просвещение и есть мышление, во всяком случае, письменное его изложение. Такое мышление невозможно без чувства, без переживания для человека, потому что оно является базовым, фундаментальным, бытийным, реальным, а не прикладным, инструментальным в качестве профессионального. То, чем я занимаюсь, не является работой профессионального философа. Профессиональные философы не занимаются такого рода мышлением. Тем более им не занимаются профессиональные литераторы, писатели.
Профессионально я служу педагогом, учителем философии. Но это специальное занятие никакого или почти (почти, вообще-то говоря, не считается, не учитывается) никакого отношения не имеет к тому, что я здесь называю «духовная работа». На мой отвлеченный взгляд, такая работа есть существование в мысли словом. Слово здесь используется в качестве указания на то, что мысль есть дело, творение, а не просто созерцание того, что есть. Нет, я занимаюсь не столько тем, что есть, сколько тем, что может быть в реальности, но уже есть в мысли. Для многих, начиная с драматурга Аристофана, это комичное положение «витания в воздухе», «жизни на облаках». Так и есть для него и ему подобных. Но для таких, как я, это не мечта, а реальная жизнь. Именно в мысли я и живу, живу в той мысли в качестве Я, которая дошла до слова.
Так получается, что она, эта мысль и есть мой дом, в котором я родился и живу до самой смерти.
Нужна ли мне женщина? Да, нужна, но не для отдыха и тем более не для работы. Материально я живу работой, а духовно живу отдыхом. Зачем мне для этого женщина? Для материи мне нужен труд, для духа идея, богиня, которая является мне в качестве мысли. Женщина же мне нужна для того, чтобы быть мужчиной. В этом я являюсь потомком Адама. Только мне трудно выбрать женщину. Казалось бы, у меня есть выбор: столько женщин. У Адама же была одна Ева. Но она была из него, одной плоти, была жизнью. Женщина нужна для плоти. Но такой, как я, не может удовлетвориться одной плотью, как Адам. У меня плоть Адама, но душа не Адама, а своя собственная. И у моей жены должна быть и есть ее собственная душа. В этом смысле мне нужна женщина, а не мужчина. Мне одного себя, как мужчины, достаточно, чтобы жить в миру с женщиной. Мужчине трудно выбрать женщину. Их очень много и все они не его женщины, но только одна. Для многих мужчин она, Ева, одна на всех женщин. Вот почему они полигамны. Женщина есть его часть. Это не вина мужчины, это его беда.
Еще труднее женщине - найти такого мужчину, который был бы ею в целом, а она была бы его частью. Она не может быть частью разных целых. Мужчина же может быть целым разных частей. Если она есть часть разных целых, то она уже не женщина, не та, а то, что является третьим полом. Тем, что женщина стала полиандрической, она открыла ящик Пандоры, превратила сексуальный полиморфизм не в исключение, а в правило совместной жизни мужчин и женщин. Пока некоторые мужчины предпочитали женщинам мужчин – это был не естественный факт, а культурное превращение. Но когда женщины стали вести себя как мужчины, то мужчины естественно стали искать женщин среди мужчин. Это стало не просто модой, а образом жизни как мужчин, так и женщин, которые нашли в себе мужчин. Но дело в том, что мужчины могут в поте только пахать, включая женщин. Но не могут в муках рожать. В результате любовь стала бесцельной, превратилась в одно средство удовольствия.
Таков наш век пустоцвета. В нем нет не только творчества, но и рождения. Мужчины и женщины перестали быть самими собой. Конечно, люди продолжают как творить, так и рожать. Но все это они делают по привычке, по инерции, по букве, а не по духу. Наступили бездуховные времена. В такие времена люди не живут, не творят, а только существуют, развлекаясь. Единственное, что может успокоить их, унять пустоту жизни, так это потребление. Не в коня корм.
Спасением от пустоты жизни может быть любовь. Разумеется, не как развлечение, но как влечение к единению со всеми в бытии. Человек стремится не только к свободе, которая понимается им как независимость, но и к зависимости, понимаемой как причастность целому. Таким целым является сам человек как субстанция, достойная общения с другими субстанциями. Вместе с ними, с богом и миром человек составляет гармоническое сочетание, троицу. Он живет в мире, а мир находится в боге как в духе. В мир есть место для человека. Это место не только наблюдателя мира, но и деятеля, творца мира людей. Человек из мира делает себя как человека, являясь в этом творчестве образом и подобием бога. Образом бога в человеке является не весь человек, но его душа как явление бога в нем. То есть, душа есть явление бога как духа, как духовной сущности. Человеческая самость не духовная, а душевная, вернее, чувствительная. Поэтому связь человека с богом имеет душевный характер и является любовью. Бог для человека есть любовь. Поэтому человек есть любовный образ бога. В чем уподобляется богу человек, будучи любовным образом бога? В созидании, в творчестве. Человек творит как бог
Глава пятнадцатая. Дрема
Наиболее благоприятной средой для творчества является сон. Во сне человеку приходят идеи как замыслы того, что наяву станет человеческим делом. Когда мы творим, мы превращаемся в духов, вдохновляемся, становимся ими на момент творчества. Вдохновение и есть общение с богом, контакт с ним. Во сне мы находимся в боге, наяву в творчестве он находится в нас. Сон есть реальность. Но реальность чего? Нашего пребывания, бытия в боге. Только это бытие в боге является бессознательным в том смысле, что отнимает у нас сознание. В боге мы теряем себя. Возвращаемся мы к себе в творчестве, когда бог находится в нас. Что это такое: потеря себя в боге? Сон – это поиск бога, бытие в неизвестности. Чтобы оказаться в этом положении, нам следует забыться, вздремнуть. Это дрема или dreem, traum. Во сне с нами что-то происходит. Что же именно? Как нам вспомнить то, что было с нами во сне? Об этом мы можем судить по сновидению. Сновидение и есть дрема. Но правильно ли мы понимаем сон, когда проснулись, пробудились от сна, если пробудились от бытия в боге? Проснувшись, мы вернулись в себя и представляем то, что было с нами. Этим представлением и является сон. Но что он представляет? Не наше ли забвение, забвение самих себя. После сна остается странное, навязчивое чувство того, что было в нем, было не снами, а с кем-то еще. Этим кем-то еще и является человек без сознания себя. Только в таком виде, без себя, он может быть прямым явлением, феноменом бога. Теряя себя во сне, человек вновь обретает себя, возвращает себе Я в творчестве.
Бог дарит себя в нем, находится в человеке как вдохновение, вдох бога. Выдохом бога является сон. Сон является напоминанием человеку о том, что он смертен. Сон есть образ смерти. Бог приходит к человеку во сне до тех пор, пока человек полностью не забудет себя и, наконец, умрет. После смерти человека бог полностью возвращается к себе. Человек есть бог вне себя. Во сне человека бог просыпается на время, пока человек не умрет. Вот тогда бог становится богом как Я навсегда. Наяву человек в творчестве является заместителем бога. Ведь мир после творения предоставлен самому себе. Бог отдыхает и видит сны о мире и о человеке.
Человек на время сна становится богом. Конечно, на это время он забывает себя. То, что он видит во сне есть видение себя богом. Спокойный сон говорит о том, что бог есть гармония. Кошмар свидетельствует о том, что бог находится не в духе, что он хаотичен, чем нам доставляет страдания. Во сне все зыбко потому, что мы забываем в нем себя, Я становится не нашим. Мы видим сон как символ реальности чужими глазами. Во сне мы являемся временем, пребывающим в вечности. Поэтому мы видим то, что осталось в прошлом, ушло из настоящего или еще не случилось во времени. Сон есть лучшее лекарство от чего? От нас самих, от таких, какие мы в жизни. Наяву человек спасается от себя в творчестве, уподобляясь богу. Полное освобождение происходит в смерти. Она разлучница, прежде всего, нас с самим собой, но одновременно и нас с близкими, со всем миром, который мы знали, находясь в сознании. В смерти мы пребываем в мире с миром и с самими собой потому, что не противостоим ему своим сознанием. В смерти мы находимся в сознании бога, что является гармонией для нас. Он смотрит за нами. Не мы, но он смотрит, присматривает. Только так можно понимать наше посмертное существование. Во всяком случае, я так вижу, находясь в сознании. И это еще мое сознание. Может быть, это видение есть образ сна, как образом сна является мечта. Но это видение не
