Вот я пишу и слышу, как тикают настольные часы у постели. Завтра их никто не услышит или им буду не я.
Тревожно чувство ожидания неизбежного холодит сердце. Пройдет час-другой - я встану и уйду из жизни. Кто в этом будет виноват? Никто и я в том числе. Пусть будет так. Это судьба, рок. Все со всем связано запутанным образом.
Почему нельзя прекратить дыхание, желание кушать, чувствовать боль в боку или в шее? Никто этого и не заметил, не обратит внимание. И правильно сделает. Поэтому я никому ничего не должен. Если кто-то и обратит внимание на мое отсутствие, то будет думать не обо мне, а о себе и благодарить судьбу, что чаша моя миновала его.
Утешительным было бы знание того, что ждет меня по ту сторону, чтобы легче пережить подготовку к смерти и ее саму. Но некому дать мне такое утешение. Может быть, потому что там ничего. Нет самого этого "там". Но тогда есть только здесь? Вряд ли.
Глава девятнадцатая. Судьба философии
Осталась в живых только «вечная философия» (philosophia perennis). Сами же философы приказали долго жить. Дом философии опустел. Ну, каким образом можно быть живым разумному человеку в век информации? Такой человек является «живым трупом» в «мертвом царстве» информации. В прежние времена органической, а не технической, искусственной жизни человек пользовался живым интеллектом. Теперь интеллект у него искусственный. И раньше было невозможно учителю философии научить ученика философии. Но он мог сам у него научиться, если учитель сам думал, а не повторял тех, кто это умел делать. Поэтому учебная философия со дня своего основания, например, У Сократа, «дышала на ладан», находилась на последнем издыхании. Ныне же она задохнулась, просто сдохла. Сколько я и такие, как я, ни реанимировали философию в учебном формате, ни пробовали вернуть ее к жизни, у нас ничего не получилось. Оно и понятно.
К сожалению, философия не поддается оживлению и в научном, а также в собственно философском формате. Есть только тень философии в образе толкования у ее чтецов. Осталась последняя надежда найти ее у бога в вечности, там, куда она отправила Данте в ходе его путешествия по иному миру. Ныне в здешнем мире ей уже нельзя подражать, а можно только ее симулировать. Но у меня нет ни малейшего желания заниматься этим, потому что я не симулянт. Пускай другие занимаются этим бесполезным делом – информированием о философии лоботрясов, если им делать больше нечего. Мне есть чем заняться. Меня ждет моя муза. Если я не могу строить философскую систему, то буду просто думать, описывая словами движение в мысли, что единственно можно сделать.
Кстати, и в школе пришла такая пора, когда настоящему учителю делать нечего. Он просто там пропал. Его место заменил коуч, тренер, который дрессирует учеников на тестах. Прежде учитель мог быть тренером, но никак не наоборот, тренер мог быть учителем. Другое дело, если коуча, коучера понимать не в смысле по-учителя (ментора), но со-вопросника века сего.
