бога, ни самого себя, иначе бог не поверит ему, и он не станет местом бога, его присутственным местом. Иначе пророк станет лжепророком, будет нести отсебятину. В лучшем случае за ним никого не будет. Но, как правило, если бога нет, то все позволено. Кому? Дьяволу как заместителю бога. Там же где есть дьявол, Люцифер, кому имя легион, обязательно появляются и сатана, и Ариман, и антихрист, и все прочие демонические сущности. Поэтому если ты чуешь, что рядом с тобой бог, а таким чувством является ощущение его присутствия, знание того, что он есть и в его присутствии ты как несовершенный перед самим совершенством испытываешь чувство вины за свое несовершенство, то ты веришь в бога.
Вера – это страх Божий. Тебе страшно в его присутствии как твари, сотворенной им. Чтобы не бояться бога, а любить его он должен предстать перед тобой таким же, каким являешься ты, если любовь не есть страх. Вот для чего явился Христос, Спас в человеческом образе Иисуса. Он явился человеку в человеческом виде, чтобы человек почувствовал себя сыном бога. Почитал, уважал бога, читал о нем писание – писание о том, как следовать богу в жизни и в смерти. Это писание и есть истина предания, буква духа. Писание есть запись чтения как вдохновения. Верующий в бога вдохновляется писанием бога, дышит, живет духом бога. Писание бога и есть его откровение. Бог открывается человеку в пророке, по слову которого пишется писание для народа. Бог читает в сердцах людей и может прочитать в них то, что остается тайной для них самих. То, что в них скрывается, открывается в писании бога, в священном писании. Читая писание, читая евангелие, мы читаем то, что изречено из чрева, из духа бога. Чревом бога как духа является логос, слово бога, которое одновременно есть мысль, замысел бога о том, к кому он тем самым обращается, когда он читает слово бога.
Так кто такой пророк? Это сверхчеловек? Нет, это человек, но находящийся в акте пророчествования в нечеловеческом состоянии. В этом состоянии он может быть не своей силой, но только высшей силой, превосходящей его возможности как человека. От него требуется быть ничтожнее всех людей, стать пустым местом, ничем и никем, чтобы сподобиться богу как абсолютному минимуму. Ему следует быть местом истины, которая не ищет ничего своего. Истина ничего не имеет, это ее все имеют в виду, но каждый видит в ней не ее, а самого себя, опять же по той же причине, что истина не ищет ничего своего. Поэтому она находит все остальное, всех тех, кто ищет ее. Будешь искать истину, она найдет тебя. И все благодаря истине, а не тебе. Но ты будь готов к поиску, соберись, сосредоточься, будь внимательным, медитативным, умозрительным. Умозрение – это в философии, а в религии – вера.
Пророк – это такой верующий, который так уверовал, что превратился весь без остатка в веру. Вот почему ему становится доступным бог по слову на веру. Пророк есть не сверхчеловек, а человек, имеющий сверхчеловеческое значение. Это знак, знамение бога в человеческом виде. Телом он человек, а духом бог. Но это не его дух, а дух самого бога. Когда пророк является пророком вместо его души им управляет дух. Такое явление духа есть знак чуда. Где в это время находится его душа? Она находится на пустом месте, пребывает в нигде, в ничто. На момент пророчествования она уничтожается. Но потом, когда дух покидает тело пророка, и он становится обычным человеком, а не пророком, душа воскресает и читает следы божественного присутствия в его телесности. Эти следы присутствия бога в пророке и есть слова бога. Их смысл не дано понять пророку. Он способен только передать их так, в таком виде, в каком они запечатлены на его плоти.
Не дело пророка заниматься толкованием смысла слова бога. Но именно этим он часто занимается и путает народ, который верит ему на слово. Он только передатчик слов, но не их толковник. Толковников много. Любой человек является толковником этих слов. Каноном толкования становится только то, что является непротиворечивым во всем этих толкованиях. Это среднее (соборное или сборное) герменевтическое или толковое возводится в догму, утверждение следования, служения богу, а все остальное противоречивое объявляется ересью, в лучшем случае частным мнением, а не каноном (правилом) церкви. Слово не откровения, а толкования пророка обладает преимуществом перед любым словом толкования другого верующего или неверующего только потому, что пророк ближе всех других верующих к истоку откровения, потому что именно он был пророком, то есть, тем, кто изрек слово бога, вернее, кому бог позволил это, вложил в его чистые уста свое слово.
Но кто тогда сверхчеловек? У Достоевского был свой сверхчеловек, как и у Ницше тоже был свой сверхчеловек. Кто это – сверхчеловек Достоевского? Это Николай Ставрогин из его «Бесов». Ставрогин – главный бес мира Достоевского. У Достоевского сверхчеловеком является бес. Он является в романе Достоевского в образе человека. Чем же отличается Николай Ставрогин как сверхчеловек? Своей силой овладения собой. Так это сам Ставрогин владеет собой, показывая чудеса хладнокровия в опасных ситуациях? Или ему помогает в этом бес, который вселился в него? Если это так, то, естественно, напрашивается вопрос о том, каким образом тот в него вселился? Чудом. Но это не ответ. Бес вселяется в человека тога, когда он теряет власть над собой. Но чтобы потерять такую власть, следует прежде владеть собой. Бес вселяется только тогда в человека, когда тот теряет власть над собой в том смысле, что теряет себя, свой человеческий образ. В таких случаях люди говорят, что бес попутал. Значит, бес – это путаник. Он путает человека и человек начинает блудить, блуждать по жизни как по дебрям, не ведая, куда идет. Сбился ли со своей дороги Ставрогин? Разумеется, сбился. У него нет такой дороги. Вот поэтому им и вертит бес. Порой от такого верчения беса и от собственного кружения у него начинается головокружение, он мнит себя способным на все. Кстати, этот персонаж романа Достоевского есть тайна. Но он есть тайна для самого себя. Ставрогин жив, пока он тайна для самого себя. Как только он разгадал себя, так повесился. В чем же тайна Ставрогина, в чем его загадка? Она заключается в том, что Николай полностью слился с чертом, он отождествил себя с ним. Кто способен на такое? Только тот, в ком нет души. У кого ее нет? У психопата. У него нет ни стыда, ни совести. Только в случае со Ставрогиным мы имеем дело с психопатом со способностями.
Куда интереснее Иван Карамазов, у которого есть еще совесть. Правда, он циник. Но не бес. Он отличает себя от беса, от черта, осознает, что явление ему черта есть знак его бого-оставленности, знамение, символ того, что он не в себе и видит сон. Во сне ему и является черт. Черт является сном его сознания. Но он, как это иногда бывает во сне, осознает, что видит сон, видит черта, но сам не становится им.
В фильме-экранизации Иваном Пырьевым «Братьев Карамазовых» Федора Достоевского актер Кирилл Лавров, играя Ивана Карамазова, его переигрывает тем, что начинает свои видом походить на черта. Это эффектно выглядит, но противоречит правде образа-идеи Ивана Карамазова. Правда, как иначе выразить, передать актеру то, что в него, точнее, в его персонажа, вселился бес? Это понятно: делать нечего, как только перенапрягаться, насиловать материал.
Иван Карамазов не черт. В него так и не вселился черт. И все потому, что он вынес черта из себя. Ставрогин, напротив, внес в себя черта, Не черт спросил с него, а он предложил себя черту, чтобы проверить свою силу, может ли он быть сам чертом. Ставрогина можно представить в виде кентавра как совмещения Ивана Карамазова с Дмитрием Карамазовым, «ума холодных наблюдений и сердца горестных замет». Как все кентаврическое, кентавр Ставрогин является надуманным, неправдоподобным, феерическим, гротескным персонажем. Даже как клоун, как шут он не реален, - слишком серьезен. Намного лучше получился у Достоевского Иван Карамазов как серьезный персонаж, да его папаша, Федор Павлович Карамазов, - тот еще шут.
Какой вывод из всего на этих страницах надуманного можно сделать нам с вами, любезный читатель? Сверхчеловеком является черт. Когда бес вселяется в человека, он путает его тем, что человек мнит себя уже сверхчеловеком, оберменшем. Между тем он является теперь лишь недочеловеком, унтерменшем. Вот такая оказия может случиться с человеком, который разгадал самого себя. Так зачем же разгадывать? Уж лучше загадывать, вопрошать, а не то еще найдешь в себе то, чего не чаял найти.
Прежде я полагал себя философом, но потом понял, что никакой я не философ. Философ - это тот, кто любит мудрость. Я ведаю любовь, знаю, что она такое. Но я не знаю, что такое мудрость. Если только мудрость заключается в том, чтобы знать то, что нельзя не знать. Так что не знать нельзя? Само знание. Только зная то, что такое знание, можно знать все то, что подпадает под знание. От чего я это знаю? От самого знания. Дело в том, что знание есть и данность, и задание. Оно уже дано как мудрость. Уже дана мудрость. Это дар. Кому? Тому, кто любит дар, данность, в данном случае, мудрость. Как его не любить, ведь любят даром. Любовь нельзя заслужить.
Люди, не я, говорят: "Насильно мил не будешь". Любят просто так. Проста и мудрость. Ее любят за простоту. Если она есть, то все просто. Если ее нет, то все сложно. Простота - это то же самое, что истина. Сложна ложь. Проста правда. Из правды складывается ложь. Из мудрости творится глупость. Кто любит мудрость? Тот, кто не мудр. Кто это? Глупец. Глупость толкает его на хитрость. Он хитрит, мудрит, пробует, пытается выглядеть мудрым.
Возьмите, любезный читатель, тех же женщин. Они не уверены в своей красе, вот поэтому и красятся, пытаются выглядеть лучше, чем есть на самом деле. И так хорошо. Так нет, хотят быть лучше всех. Но как быть можно лучше всех? Это глупо. Таков философ. Он пытается быть умнее всех. И в результате оказывается в дураках не столько у других, сколько у самого себя. Он мудрость как данность, как дар принимает за свое задание и намеренно начинает мудрить. Так любовь к мудрости превращается в своевольную глупость. Одно дело - невольная глупость как лукавство народа против власти или намеренная глупость власти как ее коварство против народа. И совсем другое дело своевольная глупость зазнаек, которые никого обмануть не могут, как только самих себя.
Вот эти зазнайки и есть философы. Нет, я не философ, я не любитель мудрости, я любитель мысли. Я мыслитель. По-моему, тот, кто любит думать и думает всегда, когда у него есть время, ибо можно думать только во времени. Когда не думаешь, то теряешь чувство времени, которое и является чувством реальности. Реально только то, чему есть место во времени, здесь и теперь.
Но тот, кто любит мудрость, пытается быть везде и всегда, пробует остановить бег времени в настоящем, чтобы оно не прошло и не наступило из будущего, то есть немало ни конца, ни начала. Такое может случиться только в результате замыкания потока времени на себя. Но как это возможно в здешнем мире, в котором есть начало и конец? Мудрость проста потому, что она не имеет ни начала,
