- Я реалист. Признаю, как реальность тела, так и реальность души или Я. Но это Я не существует объективно, независимо от тела. Оно субъективно независимо в сознании. Чтобы не запутаться в размышлениях следует различать реальность тела и реальность сознания, реальность Я. Чувство Я – это осознание самого себя в сознании. Понятие Я – это уже осознание сознания для себя. Конечно, можно освоить смерть как момент уже сознания. Можно осознать, помыслить смерть как ничто. Но что это будет? Это будет ничто в мысли, то есть, не будет в ней ничего, кроме нее самой. Эта смерть в мысли - отвлеченная мысль в живом виде. Смерть не мысли, а того, о чем она. Думая о смерти, мы делаем мыслью смерть живой. Но это какое-то ментальное извращение. Нормально, душевно здорово думать о жизни, а не о смерти вообще и в частности о смерти Я.
Я думаю, что, вообще, нет смерти Я в том смысле, что говорить о его смерти просто бессмысленно. Но смысл есть в словах о телесной смерти, ибо эту смерть можно зарегистрировать как объективный факт. Разговор же о смерти Я не имеет смысла после признания телесной смерти лица. Оно и понятно: умер человек, и для нас уже нет никакого я этого человека. Нет явления Я. Есть только творения его дел, - его дети, вещи или произведения его творчества. Например, после моей смерти останутся мой сын, да еще мысли, записанные на бумаге словами.
Это не мешает другому мыслящему лицу понимать мои мысли, переживать их узнавание и признание или иметь самому помимо меня такие же мысли. В этом смысле возможен контакт и с тем человеком, который давно уже умер, например, с Платоном. Но этот контакт есть общение с ним как образом его мыслей или мысленным образом Платона. Тот ли это Платон, который жил более двух тысяч лет назад? Кто знает. Или это его тень в твоем сознании, ведь согласно учению Платона об идеях, творение его ума есть тень его самого, как он тень идеи Платона, то есть тень тени, копия копии. Как по этой копии не то, что добраться до вечной идее Платона, но хотя бы до живого свыше двух тысяч лет назад Платона из плоти и крови? Конечно, можно представить и дать представление роли Платона, разыграв в представлении сюжет любого из диалогов Платона.
Как известно, Платон в приписанных ему диалогах высказывает свои мысли от лица учителя Сократа. В этом смысле он сам есть свое творение. Что о нем лично можно узнать, помимо этих диалогов? Да, в общем-то, ничего больше того, что в них есть. Правда, есть еще письма. Но они, вероятно, умелая стилизация под его писание.
Впрочем, одних диалогов достаточно для того, чтобы понять, как он думает, что думает, о чем думает и для чего думает. Чего же более? «Царя философов» многие знают и многие думают о нем, вспоминают его, когда думают об идеях. И все почему? Потому что он царь в голове, где ему самое место, а не среди людей, где он не на месте, так как между людьми уместна демократия, а не автократия. Все потому что люди равные перед законом, если это закон разума, его логики.
Но насколько может быть живым тот, кто умер, и о ком думают и говорят живые? Или он живет не сам по себе, а в живых их жизнью?
На этом беседа с моим феноменальным другом, естественно, подошла к своему логическому концу.
Глава третья. Последствия контакта
Только потом, уже когда некоторые люди, вроде меня, машут после драки кулаками, я, следуя такой народной поговорке, как «хорошая мысля приходит опосля», задался вопросом: «Логически конец – это тоже конец, но какой – хороший или плохой, ведет ли он логика в его случае к смерти логики и логика в придачу»? Ответ какой? Смертельный. На него следовало отвечать теперь мне самому. Потому что вскоре мой феноменальный друг покинул этот бренный мир, то есть, ушел туда, откуда вышел, куда мы все уходим в свой срок. Но это уже другая история.
Наша история, наша дума, памятливый читатель, о том, что было, о былом История с логическим концом – это хорошая история. Она хороша уж тем, что предсказуемая история. Во-первых, хороша тем, что имеет конец, а конец – делу венец. Это уже описание логики, и не только конца, но и начала, ибо если есть начало, то есть и конец, так как нет начала без конца. Это то, что безначально, бесконечно и беспредельно, неопределено ни началом, ни концом, пределом.
Случай контакта с Василием Ивановичем был примером контакта с человеком, который сделал сам контакт предметом мысли. Но Василий Иванович не открыл мне контакт как чудо. Он так и не смог дать мне понять, что это такое. Я не все понял из того, что он наговорил, а наговорил он многое. Но все же мне стало понятно не из того, что он наплел, а из того, что я надумал, когда не слушал его. Вдруг мне ясно и отчетливо представилось, что обычный человек никогда не думает так, как думаем мы с Василием Ивановичем, - отвлеченно от желудка и шкурного интереса. Человек, будь он трудящийся или интеллигент, или, начальник, думает только о том, что делает по ситуации или, точнее за него думается, думает сама ситуация, в которой он оказывается, думает так, как она складывается для него. То есть, мысль обычного человека, каким является обыватель, независимо от того места, которое он занимает, всегда предметна, есть свидетельство его вовлеченности в дело или в индивидуальное увлечение. Как естественное существо, он, отвлекаясь, выходит из состояния ситуативного ума, становится невменяемым и вместо мысли держит в голове одну глупость. Тогда предметный человек становится беспредметным, - он болтает языком, собирает слухи и занят пересудами, толчет в ступе и мелет ахинею.
Меньше всего обычный человек думает о смерти или смысле жизни. Это все интеллигенты надумали от нечего делать, когда вытянули шея от лямки рабочего ярма, что народ или власть думает о смысле жизни. Да, не дай бог! Ни о каком смысле жизни и смерти и речи нет, есть только страх жизни, которая не ведает, что творит. Все это и выдается на гора как размышление о смысле жизни. Человек смотрит на свою жизнь как баран на новые ворота и не ведает, что делать, и кто виноват в том, что он так живет без царя в голове.
И в самом деле, для чего живет человек и почему он умирает, если живет? Если мы скажем, что такова природа вещей, то для этой природы не надо быть человеком. Она вполне может обойтись для своего существования животным или растением, или камнем. Но если нет вопроса о смысле жизни и о том, почему она обессмысливается в смерти, то к чему задаваться вопросом о контакте с разумным существом. Такой вопрос может иметь смысл только для разумного же существа, каким являюсь я или Василий Иванович. Какое существо я называю разумным? Только такое, какое живет умом для умной, а не глупой, жизни; у кого есть не только витальные потребности и душевные интересы, но и запросы для духа, для сознания и самосознания. Глупо просто жить. Так живя, человек не имеет никаких проблем, кроме материальных, да социальных.
Кстати, восточный образ жизни и мысли облегчает жизнь людям с умом, предлагая им медитацию в качестве упражнения ума для того, чтобы не напрягать без надобности мозговые извилины. Глупым людям медитация ни к чему, ведь они не знают, как ей пользоваться и для чего. Еще не дай бог, занимаясь ей, лишат себя последних остатков ума. Ум и упражнения в нем нужны умным людям, чтобы много не думать: подумал меньше и надумал больше. Парадокс! Парадокс парадоксом, но это Восток: дело, вернее, сознание тонкое, а рвется там, где тонко. Поэтому, чтобы сознание не разорвалось на части, его следует держать целиком и без нужды не тревожить во избежание его потери. Следовательно, следует думать для того, чтобы больше не думать, а думать только тогда, когда нельзя не думать.
К слову сказать, на Западе люди думают тоже инструментально, но там дают возможность, точнее, не мешают тем, кто имеет возможность думать и научился думать, делать это. Но для чего? Для выживания уже среди избранных для культуры. То есть, на Западе конкурентная борьба продолжается и там, где на Востоке существует согласие, консенсус. Правда, на Востоке это согласие малого круга обращенных в дух. Они находятся в такой гармонии с миром, что никак не выделяются из него, ведут призрачный образ жизни духов природы.
Так дает о себе знать животная натура человека. Теперь становится понятно, что разум человека не духовного, а животного происхождения. Кто не понимает такого расклада вещей или не живет, как все, сначала для выживания (находит приятное в полезном), а потом, если получится, для собственного удовольствия (находит полезное в приятном), тот остается за бортом, на обочине цивилизации среди нищих, как умственный пролетарий. С точки зрения устроившихся в жизни он – идиот, как человек, который сам не может позаботиться о себе и не имеет политического интереса, то есть, не ведает своей корысти, ибо политический интерес есть сугубо экономический интерес – интерес начальника, как сделать так, чтобы мне было лучше всех, то есть, чтобы все вложились, а получил только я. Правда, бывает, что в итоге властное лицо получает только то, что заслуживает. Вот такой интерес и есть желание власти – желание жить за чужой счет, - желание иметь, чтобы быть. Конечно, я пишу об идеальном начальнике, лишенном всякого чувства человечности. Реальные начальники, помимо того, что они начальники, еще и люди, хотя бы с минимальным чувством человечности.
У меня же, как у ненормального есть желание быть, чтобы иметь в этом бытии смысл.
Не менее важен, по-моему, вопрос о том, насколько, вообще, важно для Бога и его присных ангелов само существование отдельно взятого человека и его субъективное, экзистенциальное переживание этого существования? Есть ли подобное переживание у ангелов и у самого Бога? Если нет, то как же они могут сопереживать человеку, ему сострадать?
Казалось бы, для того и была введена в богословие фигура Иисуса Христа как одновременно Бога и человека, причем человека совершенного, чтобы Бог мог сопереживать человеку, сострадать ему? Однако как может быть несчастным, страдающим, терпящим страсти и, пусть даже на кресте, но сомневающимся и колеблющимся, неуверенным совершенный человек? Или он только делает вид, что страдает в жизни и в смерти, он, бессмертный, Спаситель? Как он может спасти от несчастья, несовершенства жизни и от смерти как итога жизненных несовершенств человека, людей, будучи сам в этом смысле несовершенным, терпящим боль и страсти?
Понятно, что Бог хотел пережить Сам человеческие страсти, чтобы понять, что такое человеческое несовершенство и наказать Самого Себя за такое несовершенство, тем самым искупить первородный грех всего человечества как потомства Адама и Евы. Верующие говорят, что Богу все возможно, даже то, что противоречит здравому смыслу и жизненному опыту человека. На то он и Бог. НО он еще и человек в лице Иисуса Христа. Понять умом это нельзя. Но что нельзя понять умом, то следует принять сердцем на веру. Ну, так утверждают верующие.
И все же как трансцендентное одновременно может быть экзистенциально имманентным? Конечно, они едины, но