естественно, вина. Сидят, трапезничают. Он все рассчитал, сел возле кадки с пальмой. Ну и приловчился сливать в грунт, под корни растению свою дозу. И так вошел в роль, стало ему все нипочем, как истинно пьяному. Да только женщина почувствовала неладное и раскусила те манипуляции. Взяла и закатила скандал на весь ресторан, якобы, ее бедняжку, спаивают с коварной целью (тоже еще целка). Ясно — баба дура из дур, но от того не легче. Случилась поблизости милиция, вот и пришлось несчастному объясняться в письменной форме, что он не извращенец. Конечно, разобрались, но таким дураком он себя никогда не чувствовал.
Опытный собеседник любой промах, любую неудачу или стыдный поступок может объяснить, вызвав к себе сочувствие. Даже в принципе оправдать свое поведение. Нужно ли внимать оправданиям алкоголиков, следует ли брать их объяснения в расчет?
Я слишком много слышал рассуждений на тему пить или не пить. Каждый волен выбирать свою судьбу сам. Платить по счетам придется самому — мучительной болезнью, тюремной неволей, даже потерей собственного я, став жвачным животным в дурдоме.
Расплатился ли я сам за то, позорящее человеческое достоинство, состояние добровольного безумства? Я не крал, не избивал, не оскорблял. Пострадавшей стороной была лишь моя семья — она сносила сыновнее бражничество. Ну, тогда хотя бы перед ней — ответил ли я за причиненную боль? Не знаю?.. Дома я, разумеется, прощен — там рады за меня. Но я сам — простил ли я себя?
Приведу где-то поверхностно слышанные рассуждения.
В христианских изданиях и проповедях, затрагивая тему распятия Христа, зачастую делают акцент на терзаниях и скорби Марии — матери Иисуса. Тут не надо большой души или ума — трагедия любой матери сопереживаема и ясна. Но в тени остается горе Бога-отца, его понять сложней. Тут не только драма отца. Сумятицу привносит предопределение: Бог заранее обрек Христа на искупительную жертву. Какова же мера страданий — обрекшего своего сына?..
Мария безмерно изводилась, если бы вместо сына распяли ее, она с великим облегчением пошла бы на пытку ради сына — выбор обоснован. Господь жертвенно заклал сына, свою ипостась, свое второе я. Как передать страдания Бога Отца?..
Я спрашиваю — простил ли я себя? Нет! Ответил ли сполна перед людьми? Нет! Я не имею права утвердительно ответить на поставленные вопросы, ибо так до конца и не уверен, что навсегда покончил с проклятой пьянкой.
Так я рассуждаю спустя всего полгода после добровольного лечения. А что мне взбредет в голову через год, через пять лет, через четверть века?.. Не повторится ли моя немочь? Говорят, запившие после осознанного лечения — пьют совсем уж бесчеловечно, начисто сходят с катушек.
Господи, избавь меня от всякой напасти! Я не уверен в себе. Я человек и поэтому слаб. Мир и его условности сильней меня. Сумею ли я, крохотный человечек, выстоять против заведенного порядка, традиций, обычаев, против злой воли черных сил, тянущих в бездну.
Когда я вознамерился лечь в лечебницу, я не представлял, как там тяжело. Бог ты мой, как там тягостно... Я считал — больница и больница. Но оказался в психиатрическом диспансере...
Наряду с алкашами там помещаются и душевнобольные. Они постоянно перед глазами, разумея вероятность стать, как и они — растениями, ужасаешься бездне, разверзающейся перед тобой. Это сравнимо, когда вдруг задумаешься о бесконечности вселенной, безграничности во вне нас — охватывает мистический ужас, разум парализован, преступив пределы воображения, границу реального. Так и тут. Видишь человека, он говорит с тобой, но это уже как бы и не человек, это фантом. Не передать словом...
Я всегда считал себя выше прочих людей и внешне, и по развитию. Я знаю, что благородных кровей..., но никогда не чурался людей, какого бы звания они не были. Но так низко никогда не опускался. Здесь моими товарищами стали бродяги и сумасшедшие.
Побудь здесь с полгода и подлинно оскотинишься, станешь окровавленным куском мяса, брошенным в чудовищный котел. Бежать, бежать, закрыв глаза, заткнув уши — бежать отсюда! Но побег немыслим... Сам отдал себя на истязание... Я не мог читать, не мог думать. Лежал на узкой койке, на грубом одеяле, по-мертвецки скрестив руки на груди. И не то чтобы находился в забытьи — нет, я все ощущал, но был вне всего, в том числе и себя...
Слава Богу — человек привыкает ко всему, привык и я. Стал общаться с людьми, говорил с ними, о чем лишь можно говорить в дурдоме. Подчеркиваю — о чем можно говорить в дурдоме?..
Ландау, классифицируя формы человеческого общения, выделил и такой вид времяпровождения, назовем его аллегорически — «случай из жизни». При этом нобелевский лауреат дистанцировал себя — коли возникает подобная ситуация, он прощается и уходит... Да, хорошо было Дау. Он мог уйти... А тут сидишь за запертой железной решеткой на дверном проеме. (Вот почему в дурдомах, как правило, большие жертвы при пожаре). Вот и слушаешь одну и туже затасканную пластинку, только из разных уст сами знаете о чем... Впрочем, я человек деликатный. Живя среди людей, пусть даже опустившихся изгоев, мерзко показывать, что ты думаешь о них. Хотя в данный момент — ты не лучше и не чище. Вы все одного поля ягода. Ну а ты даже более виновен, нежели они, потому как — умней.
По-правде сказать, алкогольное братство так и не признало меня за своего. Но и в разряд чистоплюев не зачислило. Я быстро сориентировался в ситуации и научился с ними ладить, нет, не подстраиваться к ним, не петь под их дудку, просто держать себя естественно и свободно. Главное — не показывать, что считаешь себя лучше. И это совсем не трудно, нужно понять и смириться, что по божеской, да и по человеческой справедливости мы все равны. Есть хорошая американская поговорка, она к делу: «Бог создал человека, а полковник Кольт — людей равными!»
Пригляделся я и к душевнобольным. Фактически (как сказать) они не полностью сумасшедшие. Сознание у них явно помутненное — это в лечебнице заметно, но на воле можно и не разобраться. Разговаривать с ними неприятно. Он что-нибудь спросит — ты ответишь, он молчит. Попросит закурить — дашь ему, он молчит печально. Тоска, да и только. Воистину ужасно помутиться разумом. Обычный мир теряет смысл... Но живут же люди, пусть и паразитами, ведь осталось и у них какое-то разумение? Насколько мне известно, они ясно осознают положение, в которое попали. Оно им не в тягость, но и не в радость. В основном все смирились. Случается, правда, озарит «шизика» просветление, поймет, что прошел точку невозвращения, и возропщет на судьбу и Бога. Потом опять погружается в маразм.
Одним словом, приходится наблюдать грань мира людей и мира теней. Но, в общем-то, понимаешь — это еще не преисподняя, бывает и хуже...
Мне сделали первую капельницу. Ввели литра полтора глюкозы — с целью подпитки истощенного организма и прочистки засранных водкой мозгов. Так вот, я перенес вливание довольно хорошо. Замечу, что здешняя процедура в разы дольше и потому более тягостна. После капельницы нещадно болит голова, тело словно проваливается в пропасть. Но чего не стерпишь ради здоровья.
В курилке какой-то дядя, очевидно, без всяких задних мыслей, обронил, мол, де первая у всех проходит хорошо, а видно — будет после второй...
О чем он, что будет видно?.. Мое воображение взялось дорабатывать недосказанное... Ну, начнется горячка. А может — спятишь, свихнешься? Самое худшее — откинешь коньки...
По-молодости я запереживал, как говорят, стал метать икру. В панике зашел к лечащему врачу и прямо выказал свои опасения. Доктор возмутился: «Кто тебе сказал такую ерунду?» — велел не переживать. Сообразив, что «спасения утопающих дело самих утопающих», я притворился успокоенным и покинул ординаторскую.
Пришел черед второй капельницы. Я взял себя в руки — все будет нормально. То время, что лежал на кушетке, я твердил: «Мне хорошо, я спокоен, все будет хорошо...» - занимался самовнушением. Инъекция прошла успешно. Вены у меня сильного наполнения, да и психотерапия, видимо, помогла. То, чем был напуган, рассеялось, лишь изредка в голове проносились всполохи пережитого страха. К вечеру я совсем успокоился.
Пришла ночь. Черт возьми — сна не было. Стараясь заснуть, я перебирал все известные мне способы усыпления... Бесполезно! Поняв, что не усну сегодня, решил расслабиться и так прокантовать до утра. Пришли теплые мысли о жизни, пожалуй, редко я испытывал такую удовлетворенность собой, даже эйфорию.
Было за час ночи. Кто-то из больных (наверное, также в бессоннице) отправился покурить. Мне было так здорово, не хватало только человеческого общения — просто так посидеть, закурить. Я стрельнул сигаретку.
Но стоило сделать две затяжки, как сильно заломило в висках, очень сильно. Разом вспыхнули мои дневные страхи, боль становилась все невыносимей. «Видимо началось?..» — подумал я, спустился в сестринскую и попросил у дежурной лекарств от головы. Проглотив таблетку, лег в постель. Но лучше не стало, в затылке началось сильное жжение. Я по-настоящему запаниковал, в одних трусах устремился в туалет, вытошнил дурацкое снадобье. Самочувствие даже ухудшилось. Я вернулся в сестринскую и стал требовать (ну и дурак), чтобы меня соединили по телефону с лечащим врачом. Пояснил, что тот в курсе дел, нужна его помощь. Скорее всего я нес всякую околесицу, мне же казалась, говорю здраво и обоснованно. Появились санитары и предложили лечь в коридоре на раскладную койку. Все знали ее — место буйных... Стало понятно — меня считают чокнутым, сейчас привяжут и вколют мерзкий укол, от которого вольтанусь уже по-настоящему. Как заправский шизик, я бросился бежать в палату, лег под одеяло и притворился спящим. На что рассчитывал, чудак?
Меня нашли и действительно привязали к той кровати. Подо мной лежала противная скользкая клеенка. Я не сопротивлялся, бесполезно, только усугубишь свою участь. Потому от меня как-то быстро отстали...
Однако в голове все уже мешалось. Из досужих разговоров я знал, что главный признак умопомешательства — присутствие мысли, что чего-то недопонимаешь. И я чего-то не понимал... На полном серьезе... — какая-то очевидная истина была мне недоступна. Боже, неужели свершилось!.. Я уяснил, что свихнулся.
В мозгу образовалось как бы два мыслительных центра.
Один — само сумасшествие. Хочу мыслить логически и не могу, пытаюсь вспомнить цифры и не могу. Намериваюсь отыскать важные слова, получается абракадабра...
Второй — несколько отстраненно наблюдает за происходящим, констатирует факты: «Я конченый придурок. Я — первый ученик, я перспективный инженер, я интересный, эрудированный парень — теперь инвалид, недочеловек... Представляю горе матери, скорбь семьи — иметь умалишенного сына. По выходу из дурдома буду истуканом бродить по двору, малые дети станут дразнить меня, насмехаться, кто-то зашвырнет в меня камнем — крах всему. Я сознаю — придется покончить с жизнью... Но, Боже — ой, как хочется жить, почему-то хочется жить. Неужто я не в силах наложить на себя руки?.. О ужас! Еще больше убеждаюсь, что сошел с ума, ибо душевнобольные
