ИЗ ЖИЗНИ УЧИТЕЛЯ В ДАЛЕКОМ БУДУЩЕМ

же участь, как и их.
        - Да, вы, Амака, обратили внимание на странный феномен душевной жизни разумных существ. Несмотря на то, что у вас разум значительно превосходит чувства, тем не менее, и вам ведома эмоциональная жизнь.
        - С вами глупо спорить, только замечу: эмоции играют второстепенную роль в нашей жизни, чего нельзя сказать о вашей.
        - У нас, у людей, бывает так, что мы боимся потерять своих близких в том виде сознания, в котором их узнаем, знаем. Но стоит им потерять свой разум, забыть себя, их потеря не является полной, потому что они уже потеряли себя, еще до своей физической смерти. Вот мы терпеливо ждем, когда близкие, наконец, умрут. Нам уже легче перенести смерть, потому что их уже нет. Так почему же мы так не переживали утрату, когда они потеряли разум, самих себя? Может быть потому, что привыкли ассоциировать утрату с физической смертью? – такими вопросами задавался Иван Иванович, обращаясь, прежде всего, к Амаке.
        - Знаете, я понимаю вас, но переживаю это не так остро, ибо для нас, маларианцев, тем более ученых маларианцев, и в чувствах действует разум. Поэтому мне, даже сейчас, очень трудно вас понять, потому что вы переживаете и выражаетесь душевно, если можно так сказать, а не разумно.
        - Вы не могли не понять, что этот случай я привел специально, чтобы объяснить то, что касается не только нас, землян, но и стрельцов. Я думаю, что у стрельцов как одной из самых древних рас в Галактике, не столько чувства были разумны, как у вас, маларианцев, сколько разум был чувствителен и даже чувственен. Он не то, что был чувством, он был химией, физикой познания. Разум стрельцов носил телесный характер. Вот почему они могли познавать не только мыслями, но и запахами, прямо путем прикосновения. Поэтому стрельцы особо остро переживали телесную смерть. Именно в теле они нашли свое самое уязвимое место. Таким местом стало их чувство жизни, чувство реальности. Из-за своего очень древнего происхождения они со временем стали терять его, сами будучи еще живы, реальны. Они чувствовали себя живыми, когда видели сны. Во снах они оживали. Живыми их делали желания и страхи. Пробуждаясь, они становились спокойными в чувствах, рассудительными в разговорах и здравыми в суждениях. Но это было скучно и так предсказуемо, так, как всегда. То, что прежде вызывало одобрение, теперь было невыносимо. Почему же произошла такая перемена? По какой причине это не случилось раньше или намного позже того, что имело место?
        - Разумные сомнения, - согласилась Амака с тем, что вопросы Ивана Ивановича имели смысл применительно к его теории исчезновения стрельцов. – И как вы на них можете ответить? Или у вас нет ответов?
        - Возраст цивилизации стрельцов послужил для них мотивом поиска пути реализации их сновидений, - убежденно ответил учитель. – В самом деле, если во снах они оживали от смертельной скуки повседневной жизни, доведенной до безопасного автоматизма, то у них не могла не возникнуть идея в них остаться на всю оставшуюся жизнь.
        - Интересное предположение, за одним небольшим исключением, которое все решает. Если бы стрельцы все разом навеки заснули, то уже не во сне, а наяву от них остались бы в поселениях на Летусе, родной планете стрельцов, и в колониях по всему Млечному Пути их спящие тела. Но мы не нашли ни одного тела. Куда и как они исчезли? – спросила Амака, раскачиваясь на скрипящей двери.
        - Не будет ли удобно вам продолжить беседу  в самом кабинете, а не на его пороге? – резонно спросил беседующих Пол, еле скрывающий свою досаду.
        - Вот и вашему продвинутому ученику ваша теория не внушает доверия, - констатировала Амака.
        - Нет, почему же… Но лучше научные гипотезы обсуждать в кабинете, чем в коридоре, - пояснил Пол.
        В кабинете, судя по обстановке и тому, как аккуратно были разложены вещи, многие из которых для присутствующих были неизвестного происхождения и назначения, что вполне объяснимо самим местом их нахождения, - музеем института внеземных, инопланетных культур, - царил полный порядок, располагающий к спокойному обсуждению возникшей проблемы исчезновения его хозяина.
        - Куда и как исчезли стрельцы, я доподлинно не знаю, -  ответил Иван Иванович, жестом предлагая хранителю музея место на диване прямо напротив себя.
        Когда все присутствующие, если не считать «дух Сирина», присели там, где им было удобно, он продолжил свою речь.
        - Но мы можем вместе подумать, куда именно и каким образом они могли пропасть. Причем пропали они явно по своей воле, - уверенно сказал учитель.
        - Почему по своей воле, а может быть под чьим то посторонним внушением?  Например, под внушением тех, кто соблазнял их снами, – предположил Евгений.
        - И кто это могли быть? – спросила Амели.
        - Если рассуждать в вашем духе, то ими могли быть те инопланетяне, которые жили еще раньше стрельцов и к тому времени уже вымерли от старости. Ведь есть же, точнее, были такие цивилизации.
        - Да, были. Например, «хрлуздигмаги» или «гу». Да, мало ли, еще кто, - пояснил хранитель музея. - Но как из мира мертвых они могли воздействовать на живых? Неужели вы, взрослые люди, до сих пор еще верите в детские сказки о «живых мертвых»? – она спросила в изумлении, и возбужденно стала ходить по дивану, ловко лавируя между сидящими гостями.
        - Какие были причины гибели тех цивилизации нашей Галактики или ближайших, которые достигли высшей точки своего развития? – в свою очередь спросила Радуга.               
        - В основном от старости, от физической немощи. В таких случаях они просто перестают естественно воспроизводиться, как это бывает с каждой из нас, достигшей известного возраста, - спокойно объяснила Амака.
        - Как же искусственная жизнь? – спросил Пол.
        - Неужели вам неизвестно, что жизнь можно искусственно поддерживать только до определенного предела? Дальше она теряет всякий смысл, - безоговорочно сказала Амака.
        - Конечно, известно, но абстрактно. Выходит, не всегда искусственная жизнь теряет жизненный смысл, как это произошло в случае со стрельцами. Если встать на сторону теории Ивана Ивановича, то искусственной жизнью может стать жизнь в ином измерении, а не в обычном словоупотреблении в качестве изготовленного человеком или другим разумным существом кибернетического устройства.
        - Пол, благодарю тебя за то, что ты развиваешь нашу рабочую гипотезу. Но как практически это можно представить?
        - Допустим, что стрельцы открыли неведомый канал, портал связи с иным миром, образом которого является мир снов, – предложила Амели свой вариант объяснения.   
        - Можно допустить все, то угодно, но как проверить правильность такого допущения? – усомнилась Радуга в допущении Амели.
        - Попробовать это увидеть во сне, - пошутил Евгений.
        - Я не шучу, - спокойно сказала Амели.
        - Мне до сих пор кажется нелепой такая сонная теория исчезновения стрельцов и наших друзей, - возразила Радуга.
        - Даже если она выдумана нашим учителем? – саркастически спросил Пол.
        - Мы не имеем права на собственное мнение и суждение? – переспросила с вызовом Радуга.
        - Ребята, не спорьте. Это только рабочая версия гипотезы. Причем еще только ее первоначальный набросок в мысли. Но, тем не менее, я автор этой гипотезы и пытаюсь развить ее в теорию. Не вижу, почему мне не подумать, не поразмышлять над ее обоснованием. Она вполне имеет смысл и право на существование. Тем более, что других гипотез пока нет. Во всяком случае, я не слышал от вас других предложений. Как говорят: критикуешь, сомневаешься, предлагай свою теорию или хотя бы точку зрения на проблему.
        Вот, Амели, поддержала меня в том, что допустила мир снов в качестве образа иного мира, в котором скрылись стрельцы и, по-видимому, наши друзья. Если это так, то какая именно связь существует между снами и реальностью иного рода, чем наша? Это связь прототипа и типа, оригинала и копии? То есть, связь отражения с отражаемым, спекулятивная, рефлексивная связь?
        Выстраивается такая интересная логическая цепочка следования (последовательность): сознание следит за бессознательным, а за самим сознанием следит самосознание, сам сознающий.  В результате выходит отражение отражения. В отражение сознание возвращается к самому себе и становится не только сознанием в себе (бессознательным), но и сознанием для себя (самосознанием). Само же сознание является сознанием в другом (ином), в бессознательном, то есть, ему, сознанию, следует быть  бессознательным, чтобы быть сознанием, его отражением. Когда же оно отражается в себе и посредством себя в другом, оно само становится отражаемым, а его отражение – сверхсознательным.
        Итак, человек как Я или личность есть, если есть не-Я в качестве Я как объекта (бессознательного, «оно»). Оно,  уже сознание, является Я, субъектом, если есть как объект, как бессознательное. Однако чтобы быть Я это необходимо, но этого недостаточно. Достаточным будет, если Я найдет опору в нечто ином, чем свое иное, ибо в последнем оно забывает себя. В самом Я сознание не может найти себя, ибо оно в себе есть бессознательное. Для самоутверждения сознанию (Я) следует искать опору в надличном сверхсознании (сверх-Я). Может ли им быть самосознание человеческой личности? Может, но эта опора будет только ментальной, опорой саморазумения, ведь человек жив телом. Для того, чтобы иметь опору уже не в теле, а в духе, следует умереть как телесное существо.
        Но в духе ли стрельцы искали себя? Они хотели быть счастливыми, поэтому стремились к удовлетворению своих желаний, пытались получить удовольствие, наслаждение от жизни и сторонились того, что может сделать несчастными, боялись неудовольствия, боли страдания.
        Естественно, возникает вопрос: «Нашли ли стрельцы свое счастье в ином измерении бытия, если это измерение не разума как бесплотного тела духа, но бессознательного тела наслаждения»? Чтобы сделать вопрос более понятным для совместного поиска ответа на него, я переформулирую его: «Стоила ли игра свеч, если стрельцы искали спасение от старости, которая естественно ведет к смерти, так что как гонец предупреждает о ее приближении своим больным, немощным видом и упрощенной речью, в беспечной и глупой молодости с ее культом наслаждения в виде счастья»? И поэтому, не является ли обращение к своему прошлому в образе вечной юности прижизненной реинкарнацией, вторичной, уже гротескной материализацией духа молодости (сентиментальная история чувств повторяется как фарс) с ее беспечным, глупым культом удовольствий, старческим впадением в детство?
        - Смешные вы, конечно, учителя, но с вами интересно. Однако заговорили вы меня. А мне надо делать дела! Вы знаете, сколько дел у хранителя?
        - Знаем, знаем. Сколько много тайн Вселенной хранит ваш музей. И все эти тайны нужно сохранить в целости и сохранности. Спасибо вам, Амака, за гостеприимный прием, - поблагодарил хранителя учитель.
        - Ничего, ничего. Но «спасибо на добром слове», как у вас говорят.
      - Какие у нас дела? – лениво спросил Асака. – Сиди и смотри. Хватит – насмотрелся. Теперь