грозилась убить как собаку, если он не выпустит ее из ее же комнаты. Служанок Луциллы Вар, гречанок Сесилию и Силесту, этих не менее развращенных рабынь Лентул Плабий Вар приказал отправить в каменоломни, и они уже были на пути в это адское место, из которого одна только дорога была на тот свет.
Луцилла продолжала упорно и не переставая колотить в дверь своей комнаты. Вся обмазанная с ног до головы кровью мертвого брата Луция и грязная от дворовой пыли, она звала отца старшего Вара и кричала до хрипоты в голосе.
Но больше всего она кричала, что хочет к своему Ганику. Что она его безумно любит, не смотря ни на что. И проклинала своего отца, за все, что он натворил в этом доме. Проклинала за смерть Луция. Что он виноват в том, что спровоцировал его против ее любимого и погубил ее брата. Она кричала, что ненавидит его, и ненавидела всегда. Ненавидела за смерть своей матери Сервилии, которую он убил своими руками, в этом проклятом их семейном доме. Луцилла кричала, что всегда будет любить своего Ганика и ее все равно не удержать никому на этой отцовской вилле.
- Я все равно его люблю! – кричала она – И убегу с ним куда угодно, лишь бы от тебя, отец подальше! Убийца! Будь ты проклят со всеми в этом проклятом доме! Выпусти меня, тварь! Ненавижу тебя! Я сожгу этот твой дом, если не вернешь мне моего Ганика, ублюдок!
Лентул Вар схватил за горло свою дочь Луциллу, когда отворилась резко и быстро дверь в ее комнату. Он, отогнав Арминия Репту и стражу, растолкав всех у дверей ее девичьей комнаты, потащил ее за ее шею, наступая на ее ноги в центр ее девичьей комнаты.
- Ты такая же, как твоя гребаная мать! – прорычал Лентул Плабий Вар - Она, тоже самое, тогда мне кричала. И я убил ее. Ты просто такая же, как и она, подлая мерзкая тварь! Ты смеешь еще мне угрожать! Мне самому Лентулу Плабию Вару! Первому сенатору и консулу Рима! Твоему родному отцу! Сучка, ебливая! Шлюха такого же блудливого и развращенного раба!
Он сдавил ее горло своими отца пальцами и произнес – Ты опозорила меня перед всем сенатом и самим Цезарем Тиберием! Перед всем Римом! Как я буду смотреть теперь в глаза им всем! Всему Риму! Каждому сенатору и каждому плебею! Мразь, предавшая свой род, ради ебли с этим прижитым гладиатором рабом! Это из-за тебя погиб твой родной брат Луций, сволочь, подлая! Из-за тебя это все!
Луцилла захрипела, и ее лицо покраснело от удушья. Она пыталась вырваться из отцовских безжалостных и жестоких рук, хватаясь за его руки, но безрезультатно. Через некоторое время наступила развязка. Что-то хрустнуло внутри ее девичьей шеи под стиснутыми мертвой хваткой сильными пальцами ее отца Лентула Плабия Вара. А он еще сильнее сдавил ее шею. И глаза Луциллы Вар закатились под лоб. И она, задергавшись в конвульсиях, быстро, но довольно мучительно, умерла в руках своего отца, приоткрыв, задыхаясь и хрипя свой исцелованный губами гладиатора Ритария Ганика рот, повиснув в руках своего отца за свою передавленную его сжатыми пальцами шею. Ее ноги обмякли, и Лентул отпустил мертвое тело своей дочери из своих рук, разжав их. И Луцилла упала перед ним назад навзничь на пол своей девичьей комнаты.
Раскинув по сторонам свои мертвые руки. Она, упала и упала как-то тихо. Почти без какого-либо даже звука. На каменный пол из полированного мрамора. И так и осталась лежать на нем, разбросав по нему распущенные русые растрепанные длинные волосы. Смотря открытыми глазами куда-то в потолок. Почти голая, в одной нательной безрукавой полупрозрачной инстите. Перемаранной, как и ее девичьи красивые ноги, засохшей кровью своего погибшего от руки ее любовника гладиатора брата. Все это произошло на глазах ее матери, призрака Сервилии, которая, стояла здесь у ее девичьей постели, где Луцилла занималась своей любовью с любимым своим Ритарием гладиатором Гаником. Это произошло на глазах и самого ангела Зильземира. Который стоял здесь же в ужасе созерцающий печальную развязку и закат рода Варов, вместе с ангелом Миллемидом. А Сервилия плавно подплыв по воздуху над самым полом к своей теперь мертвой испорченной и развращенной плотскими желаниями и страстями дочери, подхватила ее вверх поднявшуюся над мертвым телом девичью, освободившуюся от того лежащего на каменном холодном полу тела душу. В виде легкого белесого тумана, колеблющегося на раннем утреннем свету золоченого рамой в цветной мозаике окна. Она лишь обняла ее тень. Тень, поднявшуюся из лежащего на каменном полу ее комнаты мертвой задушенной руками собственного отца дочери, и прижала к себе.
Тень своей дочери. Такой же, как и она, призрак, напуганный в диком ужасе и страхе. Озирающийся по сторонам и непонимающий, куда он попал. Пока, не понимающий, что все, для него, уже кончено. Что он обременный грехами, теперь в мире вечного страдания и скитаний. Непрощенный никем. В мире между всеми мирами. Между Раем и Адом.
Сервилия стоящая с призраком своего сына Луция, прижала к себе свою умершую теперь дочь, которая увидела ангелов Зильземира и Миллемида.
Луцилла хотела закричать. Но не смогла. Только открыла рот. Но не смогла. Видя перед собой светящихся лучами астрального света крылатых, похожих на людей существ, таких, же каким был ее в последний момент близкой в этой комнате любви ее любимый Ганик. Она увидела двух ангелов по другую сторону своей большой любовной теперь уже в прошлом постели. Ложа любви со своим любовником и рабом гладиатором Гаником. Она не знала, что один из них мать его любимого Ганика. И что глазами уже призрака, смотрит на его мать. Мать, пришедшую за своим родным Небесным сыном с самих Небес.
***
Мисма Магоний ехал на лошади в дом сенатора и консула Рима Лентула Плабия Вара. Он никогда еще не был там. Единственное, что он еще помнил, это ответвление самой дороги и въезд на ту виллу. Это ответвелине дороги, еще с давнених пор, когда он Мисма был гладиатором рабом и его, как и Ардада возили мимо этого места туда и обратно на бои гладиаторов в сам Рим. И много раз, вот эта часть дороги запомнилась ему тогда еще, как и три рядом стоящие высохшие от долгого времени почерневшие распятия креста с той стороны Апиевой от этого въезда дороги на выжженных солнцем высоких холмах. И много раз, вот эта часть дороги запомнилась ему тогда еще, как и три рядом стоящие креста с той стороны Апиевой дороги, на выжженных солнцем серых холмах. Он, тогда вдруг подумал о том странном крылатом существе, спасшем его в том кошмарном последнем кровавом бою с варварами. И вылечившим его Мисму Магония чудесным образом от всех полученных в том бою практически смертельных ран.
То существо с ним говорило о Сильвии. И он снова все, вспомнив, прокрутил в своей голове, как все было.
Мимо Мисмы Магония проехала, скрипя на всю округу осями и колесами из дерева, такая же, как и ее колеса, из дерева крестьянская повозка, запряженная дряхлой, уже, видимо, порядком старой лошадью. Повозка с крестьянами, двумя женщинами с детьми и двумя мужчинами, разного возраста.
Едущие на повозке крестьяне в знак приветствия воину кивнули ему головой, низко наклонив их запыленными пылью от дороги выжженными и выгоревшими солнцем волосами и изможденными тяжелой крестьянской жизнью лицами к груди. И поехали дальше, не останавливаясь, а он повернул лошадь в сторону ответвления ведущего в сторону виллы сенатора, консула и первого патриция Рима Лентула Плабия Вара.
Прошло два дня, и не было гонца от Луция Вара. И надо было самому решить этот вопрос, что да как, не дождавшись верхового с новостью от младшего из Варов.
Пора было собираться и ехать в Валенсию, незамедлительно. И время поджимало. По распоряжению самого императора Тиберия нужно было собирать новое пополнение и строителей для пополнения гарнизона приграничной крепости.
Мисма вообще рассчитывал привезти пополнение для легиона Феррата и получить новое увольнение в запас из рядов ветеранов у генерала Гая Семпрония Блеза на постоянное поселение в деревне Селенфия. Он так хотел, как можно дольше побыть со своей Сильвией. Заняться чем-нибудь мирским. Попробовать в ее доме почувствовать себя обычным человеком, а не солдатом и выбывшим из своих рядов гладиатором. Просто обычным крестьянином, жителем Селенфии. И главное подольше побыть с Сильвией. А если удастся вообще отпроситься, и вообще перейти к мирной жизни и уже не разлучаться с любимой до конца дней своих.
Мисма был уже не далеко не молод, и надо было давно остепениться. И он хотел просто мира и мирской жизни со своей Сильвией.
Сильвия хотела снова съездить в Олимпию к Ганику, когда снова о нем зашел разговор, и он обещал ее свозить туда, но сейчас нужно было на виллу Варов. Но Мисма вел уже другую жизнь. Мисма вообще не очень сам хотел туда в Олимпию, как и к этому Лентулу Плабию Вару, но его командир был Луций Плабий Вар, и от него не было, ни слуха, ни духа. И это забеспокоило поутру Мисму, когда не прискакал верховой с приказом от его нового командира. Мисма посмотрел на небо. Там громко на всю округу каркая, кружили, высоко над ним вороны.
Поправив короткие с золоченой оборкой рукава на красной воинской короткой тунике. Поправил, сбившийся, набок под тяжестью гладия меча и кинжала пояс с золочеными бляшками Белтеус. И на нем воинском длинном всадника Центуриона шестого легиона Феррата застежку бляху Фибулу. Он посмотрел на встающее над горизонтом только, только, проснувшееся яркое солнце и погладил рукой лошадь по шее, и по гриве. Он пришпорил ее, и она понесла его, подымая пыль по боковой дороге к дому сенатора Вара.
Он забеспокоился о выполнении приказа, и поскакал, торопясь к своему командиру по боковой ведущей в его дом и дом его отца дороге. При своем полном вооружении, звеня сбруей в медной чеканке и своим
