сопротивлялся почему-то своим же догадкам и мыслям.
Ганик смотрел на нее и судорожно вспоминал все, что помнил. А женщина ему говорила – Ты же помнишь, как я принесла тебя в этот земной мир с небес.
Она произнесла это совершенно спокойно, стараясь сдерживать с огромным трудом материнскую ангельскую любовь внутри себя, не давая ей вырваться наружу. Она негромко ему голосом нежным как музыка
говорила - Ты помнишь меня и мои руки.
Женщина, повернув к нему ладонями свои руки, показала их и произнесла - Руки, своей матери, положившие тебя в доме рыбака крестьянина. И я знаю, что помнишь, потому, что ты Ганик не человек. Ты мой сын. Сын падшего от безумной любви, но теперь прощенного Богом ангела. Я спасала тебя от гнева твоего Отца и других ангелов. За мою любовь к нему, я чуть не потеряла тебя. И была изгнана из Рая. Мой мальчик, мой Ганик. Мой ребенок, рожденный на Небесах и ставший на земле рабом и гладиатором.
- Ты моя мама?! - произнес одновременно восторженно и вопросительно, сдавленным голосом Ганик, чувствуя, как перехватило дыхание в его молодой израненной мечами и копьями груди Ритария гладиатора. И как забилось в груди той с надрывом его мужское сердце.
Ганик вдруг почувствовал, как разрывается его на части изнутри душа. Он ощутил невероятную одновременно радость и боль, вперемешку с ужасом и невероятным блаженством, и вдруг все вспомнил. Все до мельчайших подробностей. Он смотрел на женщину и вспомнил лицо. То лицо так похожее на это теперь перед ним лицо. Лицо в ореоле яркого небесного искристого лучами света. Лицо, склоненное над ним. И потом ставшее, вот этим лицом. Лицом этой женщины. Такое же молодое, но такое знакомое. Когда свет погас и она, исчезла, оставив сверток прямо на столе крестьянина рыбака, жены и двух его маленьких дочерей.
Он сполз по стене и смотрел на нее снизу вверх.
Но женщина, опустившись на колени перед Гаником, гладила его по заросшему щетиной не бритому тюремщика лицу.
- Мальчик мой - говорила бродяжка женщина – Мальчик мой, любимый. Я мама твоя. Я пришла за тобой.
Ганик смотрел на нее, и чувствовал что-то в своей груди и чувствовал, как билось его сердце. Как оно готово было выпрыгнуть наружу. Он всегда знал, что не родной, той приютившей его семье. И они это не скрывали от него. Не скрывали то, что нашли каким-то чудесным образом его у себя в хижине рыбака еще совсем маленьким. Что, видимо какая-то нищенка подкинула им его. Но, то была не правда. Они нашли несколько драгоценных камней в его сжатой детской маленькой ручонке и поняли, что он не ребенок какой-либо нищенки. И его приемная мама Сильвия их ему отдала уже ставшему гладиатором в школе Харония Магмы. Эти как слезы маленькие, блестящие на солнце каплями драгоценные как бриллианты камушки. Пять камушков как капельки. Это были действительно слезы. Да это были слезы этой женщины. Женщины оставившей его у них дома. Странной женщины, назвавшейся его матерью. Он сам рос странным ребенком, росшим быстрее других. Намного быстрее и никогда, совершенно, не болел. И был здоровым и невероятно сильным. Потому и попал в гладиаторы. Да, он рос вообще быстро и взрослел. Это было странно, и приемные отец и мать скрывали его, боясь за него и себя тоже.
Если бы кто узнал о чуде, посланном им, видимо свыше. То неизвестно как бы все закончилось дальше. Они были добрыми людьми и остались таковыми, но не были никогда его родителями. Он и сам был добрым когда-то и сохранил эту доброту, несмотря на то, что стал гладиатором. И видел много крови и смерти на песке арены Рима. Он сам много убивал. И был сам не раз ранен, но он сохранил в отличие от других то, что выделяло его над всеми людьми. Он сохранил свою душу. Душу того, кем он на самом деле был. И эта доброта души привела его в конце всего пути еще молодого Ганика в это темное сырое подземелье Лентула Плабия Вара в его загородной богатой усадьбе консула и сенатора Рима.
Ганик вспомнил все. Все пронеслось в его голове в доли секунды. Вся его жизнь. И все что он помнил с самого рождения.
Яркий лучистый свет и… Небо, звезды и необозримые далекие дали, из которых принес его ангел. Настоящий крылатый ангел. Сюда на землю. Он вспомнил. Вспомнил сны, которые видел все время, давно с самого практически рождения, и о которых совсем забыл, став гладиатором на песке Рима. И там была эта женщина. Она шла как бы в стороне недалеко от него, и он шел по какой-то запыленной дороге. И эта пыль из-под босых путника ног. И ее ног и те… Те, что шли сзади их. Те, похожие на Ганика и эту женщину. Они преследовали их. Преследовали все время, и она уводила его от них.
Она всегда была рядом и открывала какую-то прямо в воздухе дверь, и он шел за ней уже не по пыльной дороге, а по звездам и яркому астральному свету. И те, кто шел за ними исчезали за той дверью. И он был только с ней. Она была его мама. И она это напомнила ему. И это она сейчас творила с ним это. Чтобы он быстрей пришел в себя и вспомнил все, и кто он на самом деле.
Он вспомнил снова те ее глаза, наполненные синим ярким лучистым небесным светом, светом далеких звезд. Светом жизни дарованной ему. Те невероятно красивые глаза на женском под живой парящей длинной до земли накидкой молодом сияющем жизнью и красотой лице.
- «Мама!» - прозвучало громом в голове Ганика и прожгло его сердце.
- Мама! – закричал как безумный Ганик - Мама!
И ему стало дурно. И он, зашатавшись от волнения, отпустив странную эту женщину, отшатнувшись в сторону и по стене, ощутив этот каменный ее холод, он отступив назад, вдруг, бросился вперед. Он кинулся к ней. Обнимая женщину прямо в своих цепях и колодках.
- Мамочка! – он обхватил женщину обеими своими сильными мускулистыми и натренированными в шрамах и порезах раба гладиатора руками, и прижал к себе, обнимая ее сильно, как только мог свою потерянную давно мать. И почувствовал, что обнимает уже не женщину, а что-то более чем человека.
В это время отворилась входная вниз в подземную тюрьму дверь, и вниз спустились двое охранников принять смену у первых. И увидели Ганика и того, кого он в этот момент обнимал. Они на пинках растолкали первых, которые не видели ничего, и не слышали их разговора, находясь как под гипнозом. Буквально на пинках, они подняли их. И кинулись к решетке тюремной клетки. Все уже четверо, готовые открыть замок, но отлетели в другую сторону все разом, через проход, ударившись с невероятной силой и шумом о соседнюю в решетчатых прутьях клетку.
Какая-то неизвестная и незримая сила их отшвырнула назад и оземь. И они упали на пол. Они выронили даже свое оружие и щиты. И те, что вошли сюда двое первых, бросились наверх, с криками о помощи.
Напуганные, они, буквально вылетели бегом из тюремного подвала и понеслись с криками по загородной вилле Лентула Плабия Вара, подымая, всех на уши. И рабов и слуг, и остальную охрану вместе с хозяином самой виллы.
А те, первые двое охранявшие пленников, так и остались сидеть, прилипнув в ужасе увиденного, спинами к противоположной решетке из металлических прутьев соседней клетки камеры. Не живые от страха, и ни мертвые.
Они видели яркий свет, вырвавшийся на свободу из тела нищенки женщины. Свет, оттолкнувший поначалу и самого Ганика снова к стене его тюремной клетки и ослепивший его, и его надзирателей охранников. Яркий, как тысяча солнц лучистый живой свет.
Он растворил тело несчастной нищенки женщины. И словно поглотил ее в себе. Оставив на месте, горящий переливающимся волнами, яркий, некий светящийся человекоподобный силуэт. Из которого постепенно начали прорисовываться черты лица и головы с развивающимися длинными по воздуху волосами и светящимися за его спиной крыльями. Черты лица слепленной из потоков света неведомой сущности были Ганику знакомы, как и горящие синим ярким огнем смотрящие на него глаза.
Это был тот самый свет, что был тогда, когда мама положила его завернутое в сверток ткани тельце ребенка на стол в рыбацкой хижине.
Это был свет его мамы. И это была она. Она, тот самый ангел, который принес его сюда. И которую, он запомнил и видел там на Небесах. Она, спустившаяся с ним с Небес и теперь пришедшая за ним. В ореоле яркого небесного не горячего, а наоборот холодного искрящегося все поглощающего астрального света. Света образующего вокруг его и ее пылевой вихрь из пыли на каменном полу его клетки тюрьмы.
Силуэт внутри этого яркого света быстро весь изменился, став и ростом выше, чем эта нищенка бродяжка и внешне переменилась прямо на глазах потрясенного Ганика.
***
Ганик уже смотрел на этот яркий лучистый искрящийся подвижный и живой свет, совершенно не жмурясь, как это делал раньше, как человек. Более того, он был ему знаком. И он даже не замечал, как его человеческие зрачки становились совсем другими. Они поменялись и вспыхнули ярким астральным светом. Светом, не имеющим ни жара, ни холода. Но невероятно яркого и ослепившего его тюремных надзирателей охранников. Ганик не заметил даже как изменялся сам. Весь и полностью.
Как изменилось его тело. Как его это тело начало само светиться ярким таким же ослепительным светом, как и, то, что было перед ним. То, что или кто назвалось его матерью. Этот яркий лучистый свет окутывал и его самого и изменял его внешне.
Ганик даже не почувствовал как его руки и ноги освободились сами от деревянных колодок и железных цепей. И те, упали под ним, зависшем в воздухе. С звонким грохотом на каменный холодный пол его клетки смертника.
Как засветились тоже ярким небесным лучистым светом его руки и ноги, и его почти нагое в изодранной осужденного на смерть раба гладиатора короткой одежде мускулистое мужское тело. Превращаясь в светящийся такой же из яркого света силуэт.
Как пыль превратилась вокруг в вихревое
