Пилата сейчас истинно болит голова. Но в чем здесь, где здесь истина? «Истинно, истинно говорю вам: попро-сите Отца, и, во имя моё… Истинно говорю вам: верующий в Меня, в дела, кото-рые творю… Истинно говорю вам: отраднее будет земле Содомской и Гоморр-ской… истинно, истинно… Истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас… истинно говорю вам…Истинно, истинно говорю вам: кто не дверью входит во двор овчий, но перелезает инде, тот вор и разбойник… - здесь, на этих «…но перелезает инде, тот вор и разбойник», все уже поняли, доктор бросил особый взгляд на профессора, - истинно, истинно, истинно!..» Что здесь истина?
- Профессор: Это, это предмет веры. И если Вы не станете требовать доказа-тельств Бога, то всё, что им сказано – истина и имеет право на объявление себя правилом, законом, парадигмой.
- Доктор: Истина – не закон. Истина сиюминутна, а закон, утверждающий ис-тину ещё долго после того как истина перестала быть истиной, ещё долго ею пользуется.
(в форточку влетает (не волнуйтесь, не хрустальный карась или карп) коло-кольный карильон; наверное, в церкви, что невдалеке, справляют художествен-ную службу, я хотел сказать, художественно справляют службу).
Доктор: Хочу в мытари, в блудники, в блудницы…
Да-да, а куда ещё после такого рогатого силлогизма (это я - не сдержался, встрял).
«Истина, прежде всего в том, что у тебя болит голова»…
Профессор: Боль, болит, больной… «Не болит голова у дятла», «Головушка ты моя больная», «больной на голову?», «С больной головы на здоровую», «Посто-ронись, болезный». И тыща подтасовщиков: «… с больной головы на здоровую».
А фантазии, фантазии… гроза пройдёт, и Рим станет престолом Господним; а предатель краеугольным камнем!
Не смешно?
«Коль мы на грех соблазнены, Покаемся и будем прощены».
Доктор: Предпосылка ложная.
Профессор: А если и ложная?.. Разве есть такое преступление (щёлк, щёлк, щёлк пальцами, будто он не профессор, а архивариус Лингорст)...
Доктор: Преступление можно завернуть в фантик от шоколадной конфеты. «В царстве лжи и заблуждений нет ничего такого, что не могло бы быть выражено в стилистически безукоризненной словесной оболочке» , - как сказано, ух, как ска-зано.
И оба, согласные, дуют в сопелки и пританцовывают, на манер сопельщиков на паперти. У Софи на руках снова появляется младенец и она, расстёгивает лиф-чик, кормит грудью.
реприза
За окном, на помойке ворона заглядывает в кость, пытается вытащить от-туда кусочек мозга…
Профессор подходит к окну и наблюдает за вороной.
Доктор (подходит к профессору): Как с этой вороной, да? профессор, которая заглядывает в кость, чтоб вытащить оттуда кусочек мозга - хи-хи-хи - которого ей не хватает?
Профессор: Или, как с той вороной, которая приняла белый камень за кусок са-ла… Или, как с тем салом, который ворона приняла за камень…
Доктор: Ну, это снова симулякр.
Профессор: А твоя ворона ни симулякр, и ни поэтический экзерсис, и ни рито-рическая фигура, и ни тень?
А твоя ворона! а твоя ворона! а твоя ворона! Поговорили.
продолжение драматического диалога, прерванного очеред-ными разговорами о тенях
вступает, стоявшая до этого и кормившая, прислушиваваясь, как когда-то в трамвае, к «друзьинскому» разговору мужчин, Софи.
Софи: (решилась, как когда-то в замёрзшем трамвае, вставить мнение) Исти-на, доктор, в том, что у профессора выпало «Ду-шеш». Истина в том, что…
«Люди, - хотел сказать Мастер…» - хотел отдать этот текст Софи, но это было бы неправильно… скажу сам: - Люди, вы так наивны; ваши великаны на глиня-ных ногах; вы всё пытаетесь спорить с богом, созданием тоже на глиняных ногах, глиняных, неуклюжих; что же ещё вам остаётся? утверждаете, будто ваши вы-мыслы - единственные и возможные, и вечные истины (говорите, данные Госпо-дом Богом). Это пройдёт (голова), - говорит Мастер, - и истины прейдут, истины, которые зависят от тебя, Пилат, человек. Останешься ли ты палачом во веки ве-ков, палачом, пославшим Спасителя на поругание и смерть или не останешься ты в потоке времени, промелькнёшь незамеченным, неизвестным, сиюминутным, у тебя и названия в веках не останется?
Мастер посмеялся над истинами, к которым призывал Спаситель на паперти (ужасная самонадеянность), а ещё больше посмеялся над истинами, которые со-чинили сочинители, выдавая кусок камня за кусок сала.
За «мастер посмеялся над Спасителем» предлагаю автору поставить памятник.
«В глубокую полночь, при лунном сиянии, всплывали на поверхность озера кра-сивые нагие девы с распущенными длинными волосами и с хохотом плескались водою».
Да-а! – говаривал Владимир Иванович, - не всё то русалка, что в воду ныряет.
«…миры хорошеньких женщин весьма воздушны: их сдует первым порывом ветра», - сказал лорд У.
- Женщина – это наша опора, - возразил старик.
- Ах, если бы не комары, да мухи! – размечтался поэт.
Ночь растрепала даже кошку. Мы встретились, и я не спросил его ни о чём.
Все поняли, что начались настоящие записки профессора Де-лаланда, которые, как сказано в начале, наделали шума
Я не спрашивал его ни о чём много дней.
Он стал игривым.
Весна уже набухает на дворе.
Вот-вот, это набухает!
Когда я спросил у него, что у него с ней, он сказал: любовь.
Я никак не мог сформулировать… обоюдная ли? Он же, мой друг.
Да, вот, про набухает…
Есть мнение, что мужской ген заставляет мужчин целовать чужих жён.
Проза!
Нет, больше ни за что!
А женский ген, просто принуждает женщин целовать чужих мужей.
…арпеджированные модулирующие гармонии, метаясь в нестабильных пози-циях, цепляются наконец за спустившийся, как со пределов мира, с окраин мифа, фа-мажор… Луна, к тебе моя усердная молитва… и флейта, с третьей ступени на-чиная, начинает мелодию в пятнадцать тактов… будто это не обыкновенная пре-людия к „Sapiskam professora Delalanda“, а целая молитва, «Casta diva» этакая!..
Луна бесила меня.
Напускала осколки видений…
…без всякого порядка, последовательности…
…невозможно было отыскать общий смысл…
…осколки, осколки…
…скользнувшая вслед, с подножки трамвая, скользнувшая, как в новеллу, как во вновь начинающийся снег; а он подхватил её, скользнувшую со скользкой под-ножки трамвая… и дальше, с двумя периодами, соответственно либретто (вста-вить строфы либретто… если бы они были!)… белые маски склонились над де-вочкой и мальчиком, он в телогрейке, она в шубке… рыжей такой.
- Ну! кому, скажите, не известно что с ними происходит? да у них и один и тот же глаз дёргается.
И начинаются смешки, подхихикивания, и маски не на шутку разыгрывают сцену семейной жизни с изъеденной алкоголем печенью покойника … Осколки, осколки!
Я же не мальчик Кай, я же понимаю, что сложить слово вечность ещё никому не удалось. Но, послушай, Луна! Моя маленькая жизнь – не вечность. Я знаю, что ко мне, рано или поздно (можно, если хотите, и рано, и поздно) явится(-ятся) не-которая(-ые), как сказал равин, некоторая шикса, ну, да, Герда, и уведёт туда, где цветут розы, и до вечности нет никакого дела. Мне кажется, что у вечности и мо-ей жизни разные цены. Скажи, Луна, сколько стоит? Чем заплатить тебе, Луна, чтоб ты мою жизнь, осколки моей жизни сложила в понятном порядке?
Опа! Написано! «Фауст», господина министра фон Гёте. От Гёте до Андерсе-на… хи-хи-хи, да ха-ха-ха! – дальше все знают:
- Уже распродажа! Готов продать(ся)!
- Цена всегда - одна душа! Цена – всегда душа - одна!
- Это СМЕШНАЯ цена. Это - не смешная ЦЕНА.
Это, как невежда - всегда пошляк, а пошляк не всегда невежда.
Снова риторика, снова подстановки… подстилки, хочется сказать! Для того кто верит в душу? Да – это цена. А для того, кто не верит… и не цена.
Так я же не верю!
Попался! Поверь и уразумеешь! Или живи в осколках. Хорошо хоть, если в ос-колках…
Я добился своего. Рассмотрел картинки в порядке.
Какой ценой? Той…
Инструментальное вступление мрачными аккордами и трепетом укрепляет чув-ство фатальной предопределённости, и гобой начинает выводить нежную, поры-вистую, печальную, смятенную тему соглядатая.
Да, а как я могу ещё себя назвать? Тогда, теперь я стал соглядатаем чужой жиз-ни, в которой жил сам… стал смятенной темой.
Ты показываешь её… почему-то ты показываешь её?.. Тебе кажется, что моя жизнь – только она?
Да нет! Не ждите. Это не для любителей сосок и сисек. Хотя, почему бы и нет? Издатель - что ему не понравится – выбросит, с небольшой потерей для общего. С другой стороны – это же продукт возбуждённого сознания. Это Луна! На самом деле, может, так и не было.
Начало все знают:
Уже ночь хлюпала подтаявшим снегом… в этом городе, всегда он та-кой, подтаявший… тогда… Уже, как было сказано, уже окна зажглись и, будто разноцветные ле-ден-цы из сказки…
Прав был ты, Афинский Архелай, прав был, когда говорил, что всё происходит от сгущения и разрежения воздуха. А ещё, Овидий: «Ибо, коль сырость и жар меж собою смешаются в меру, Плод зачинают, и всё от этих двоих происходит…» Сгустился Архелай… mein big pardon, сгустился воздух и явил Софи, ах, Софи непередаваемую, непознаваемую, необъяснимую и непереносимую, Софи в её прелестях и сладостях… сбежались все, чтоб смотреть, а они! Они (якобы «сы-рость и жар») разыгрывали скоропостижную, как говорил papa («ne veut pas la polka»), их постигшую любовь.
Ах, Антонио! Ах, Архелай! Кто разыгрывал, кто разыграл?... «…он не спит, дрожит от любви, он бледен, может умереть…» и пугает кошку. Она знает… они, кошки, знают и, когда дело доходит до дела, трутся всеми положенными час-тями и просят, выпрашивают, умоляют… А ты… читаешь, читаешь до слёз про Шлегелей, про Новалисов и Тиков, пусть даже и про Жанов-Полей Рихтеров… а они – они не кошки и не рихтеры, они, они сквозят сквозь подтаявший и хлю-пающий снег… ручка в ручке, ручка в ручку, и у них эроты в разных частях тела будоражат, как сказал Николай Александрович Добролюбов, эротический разгул, а у тебя эроты - юродивые пантомимщики играют в куски-кусочечки бархатом твоих воспалённых век. Вот Вам, Владимир Владимирович, чёрный бархат, на котором Вы вообразили себе свою Лолиту.
Да-а, разве дело в Лолите? Да! и в Лолите! В любви-и… И сидел бы я сейчас, как Гумберт Мурлыка на диване, влюблённый, а она, вытянув «наивные» ноги… «тонкокостные», «длиннопалые» и «обезьяньи»… и золотистые волоски… и не-обычайно правильной формы на левой и на правой ноге ногти…
Фантазии разыгрываете? Фантазии Вас разыгрывают? Лолита! Почему Лолита?
А что, в мировой литературе можно найти персонаж соблазнительнее? Вот именно, в мировой литературе.
Дело в любви (как же не поговорить о любви, когда разговор о телах и Лоли-тах?)
«Любовная аналитика - едва ли не самое впечатляющее из всего написанного Платоном. Любовь не есть ни прекрасное, ни благое, но - жажда красоты и доб-ра», - о-о-о! Какая же это любовь?
Они любили друг друга и так прижались друг к другу… что не разорвать. Так сразу взяли и прижались! Так вот сразу и прижались, и бог ветра (что ещё за бог?) и не надеялся их разъединить. Не надейся, бог ветра, Шу.
Анто-ни-о! Ха-ха-ха! Создаёшь, создатель «…художественное произведение собственного «я»»?
Так лучше, понятней, удобней. Лучше пусть весь мир будет множеством субъ-ектов, со своими собственными мирами, мирками, чем какой-то один
ужасно работой завалена, буду по частям...