громадный мир, какое-то бесформенное, безграничное, бесконечное, безличное, непонятное тебе и часто враждебное. Когда мирки (создаётся видимость), тогда легче выдер-жать по одному; одного, какого-нибудь встретившегося тебе, в промежутке вре-мени, индивидуума (извините, как везде, volgarita), чем борьбу с бесконечным, непонятным и трудно или вообще неодолимым ми-ром. С такой позиции, из тако-го источника и возник субъективный идеализм и, доросший до экзистенциализма, представил из себя уже не философские спекуляции с вуалями и тёмными места-ми, а конкретного человека в башне из слоновой кости. Ему (человеку) там проще себя понять. Но, если говорить о философиях, утверждающих объективность ми-ра, объективность идеала, то окажется, что все их умонастроения остаются умо-настроениями (что, в конечном счёте и есть «субъективное восприятие мира), по-тому что конкретной встречи с объектом никогда не бывало и быть не может, лишь только в воображении или разгорячённом воображении. И что тут обвинять моего любимого профессора? Ему его собственного «я» хочется… да не хочется, приходится придумывать, придумывать, придумывать собственное произведения собственного «я»?.. а то невмоготу.
А эти – прижатые!
Ах, небо и земля, они так любили друг друга и родились, и обнялись крепко, крепко, обнявшись. Да так и жили, слившись воедино, и ссорились по пустякам… видите ли! она по утрам, съедала своих деток. Ну-у, если звёзды - это детки!.. Но ссорясь, они продолжали любить друг друга и оставаться обнявшимися, пока ве-тер (все же - не самостоятельный человек – Мойры, Норны, Ананке, наконец ) не разъединил их и не отделил небо от земли.
Мы встретились, и я не спросил его ни о чём.
Для него воздух… что для него этот Архелайский воздух? Плевать! Это, когда теоретически! А практически… идут под хлюпающим и подтаявшим снегом… ручка в ручку… у них эроты, будто юродивые пантомимщики в жилах.
И галантные любовники, и Нежность-на-Любовной Склонности, и Нежность-на-Уважении, и Нежность-на-Благодарности. Но прежде всего надо пожить в де-ревнях Мужество, Великодушие, Исправность, Угождение, Учтивая Записка и, наконец, Любовное Письмо!..
- Hallo! Hallo, господин студент!
- А что? Герцоги и принцы, дамы, корсеты, корсажи, картуши, картузы, капри-зы и кухарки («не только прелестные и обворожительные крестьяночки, дочери садовников, горничные и безумные мавританки»), и лакеи, и монокли, и ми-ми-ми, в конце концов, и потрогать, и пощупать, и диван в гостиной - чудовищное ложе, ложе любви…
«И ло-же-сме-ер-ти–их-зо-о-вёт…»
Ого, ого! Фантазия разыгралась!
…раковина такая, такая морская раковина, всасывает всё, без остатка, неровно-бело-розовыми створками. Ложе Афродиты (не смотреть всякие порносайты, а смотреть у Ботичелли)!
«На ложе страстных искушений
Простой наёмницей всхожу»
«Будь другом мне моим, Пегас!» - она ему говорит.
Какой круп, какой круп! Меланиппа, какой же надо иметь круп, чтоб бог не мог от него оторваться; бешен-ная скачка, но ты же бог? тебе целые леса несутся на-встречу, острыми елями на всей скорости втыкаются в твои глаза, но ты же бог? горы устремляются, чтоб размозжить твой череп, но ты же бог! И даже, когда бо-ги повели бровями - такая скачка!.. скачка, неистовая скачка привлекла внима-ние богов (а боги, кто знает что у них на уме) - даже после такого! - он не мог оторваться, оторвать руки от твоего крупа, Меланиппа, от твоего меланиппова крупа.
И не скажешь же ты, Меланиппа, что мальчик-бог целомудренней чёрного же-ребца?
Может, жеребец животнее…
- Ведь многое, многое, что с нами происходило, было только в нашем вообра-жении, - сказал вдруг, кажется, Доктор.
- Вы хотите сказать, что выпало «Се-як»? – сказала вдруг, кажется, Софи.
- А сейчас мы и не помним уже, - сказал… сказал, вдруг, кажется, Профессор.
- А «Ду-шеш», alors, две шестёрки, выпало только в нашем воображении? – продолжила Софи и продолжила ещё: - Вы хотите сказать, что, на самом деле, там выпало и всегда было «Се-як»?
- …не помним, - продолжил, кажется, профессор, - было ли это на самом деле или это наши фантазии. И рассказываем другим, друг другу, друг с другом, как правду жизни, свою правду жизни,
А в «Кукольном театре» начинают разыгрывать сцены из «Дон Жуана»…
- И ничего не забывается. Ни фантазии, ни действительность. Всё смешивается, всё становится прошлым, бывшим.
А в «Кукольном театре» разыгрываются сцены из «Дон Жуана»
А в «Кукольном театре» разыгрываются сцены из «Дон Жуана»
В финале Дон Жуан побеждает в пожатии дланей, и Командор отправляется, чтоб его больше никто не видел. И чтоб не смел мешать Амуру ни стуком в дверь, ни словом в душу.
И чтобы не смел Амуру врать…
…у него были тайны, такие… по-мелочи, гроша ломанного не стоили, но ему было неприятно, когда что-нибудь, кто-нибудь в них вмешивался… со своей ико-ной… отбивай поклоны… могу!
В публике пошевеливают веерочками с именами актёров:
Софи – в роли донны Анны
Дон Жуан в роли Доктора
Профессор – Лепорелло
В роли Командора и других - другие
АКТ 1
Сцена 1
Убранная (ну, скажите, скажите что-нибудь по поводу «убранная»!), убран-ная цветами входит с правой кулисы кукольная Софи. Это - как феерия! Софи взмахивает ручками, и бумажные цветы летят вокруг, завиваются кругами, и вихри заполняют всё пространство и втягиваются внутрь, прямо посерединке (любимый учитель, учитель сказал бы, не совсем посерединке), втягивают и об-нажившуюся, обнажённую цветами Софи.
На заметку постановщика: Под цветами у Софи не обыкновенная голая розо-вая девушка (в бикини - многим больше нравится), а обыкновенный прелестный гапит (так называется внутренний скелетик куклы, с деревяшками, пружинками и крючочками, и сочленениями).
Сцена 2
Оттуда же появляется такой же кукольный, как Софи, Лепорелло. С появле-нием Лепорелло сцена преображается в кабинет ли, конюшню… а, вот, теперь вижу, в кладбище.
Сцена 3
Появляется Дон Жуан. Лепорелло падает на колени и Дон Жуан тычет его но-сом в чью-то могилу и поет арию «Свинья ты, Лепорелло, всё-таки, свинья». Ле-порелло подпевает, где может.
У них дуэт, разговор о том, что Лепорелло – свинья, и Лепорелло соглашается, но говорит, что не мог пропустить такой случай, что такое не так много раз случалось в его жизни, и он не мог это «такое» неглижировать.
Сцена 4
Из могилы, в которую Дон Жуан тыкал носом Лепорелло, поднимантся статуя Командора и пытливым глазом требует от Лепорелло satisfactio.
Лепорелло пытается увернуться от глаза. А Дон Жуан рвётся к глазу, пыта-ется помешать глазу требовать satisfactio от Лепорелло, ему стыдно, что не от него.
Каким-то образом Командор доводит до сведения этих двоих, что satisfactio назначена на полночь (на откуп постановщику).
Соло, дуэт и трио, на уход Командора, поют бравурные гимны, поют все трое, может поют с хором (на произвол композитора).
В этих гимнах, как в «Большой волне», плывёт Кацусика Хоцусая, олицетворяя борьбу со стихией, и Лепорелло с арией, олицетворяя воспоминания о чудных мгновениях на ложе с нашей, как он сказал, demande pardon, Аней. По-моему, «Аня» интимнее, чем «Анечка».
АКТ 2
Сцена 1
Аppartement Командора. Будуар Донны, совмещённый с её спальней, с дверью ведущей в спальню Командора.
У Лепорелло ария: теперь он рассказывает о том, как пришёл, как передал всё, слово в слово: «Буду ночью, Люблю, Жуан!» Как внезапно молния прошла сквозь него и, он заметил, прошла и сквозь донну Анну, «само так получилось» , «так как-то», «само», «Амур злодей поверг!.. как поволок…», - как поволока спала у них с глаз, мол, случай представился. Как устремились они в спальню, нет! сначала произошёл первый раз, а потом…
Дальше Лепорелло рассказывает в деталях, мол так и этак, даже про три ро-динки… одна там, а другая и третья там, мол, и там.
Арию Лепорелло периодически прерывает привходящий лакей с каким-нибудь объявлением, типа, простите, «в мире животных», - и со свечой.
Свеча выхватывает из тьмы кладбища могилы и монументы.
Дон Жуан соглашается, что касается родимок и что касается «так» и «этак», и даже сам поёт про любовь, которая настигает и остановить её не-возможно, и обуздать невозможно, и ни отрезать, ни откреститься.
Собственно вся эта смесь из красоты будуара Донны Анны и ужасов кладби-ща и есть второй акт.
Ах да! Главное забыл!
В определённый момент (хотел бы я знать, кто определяет эти моменты?) из спальни…
Вдруг из маминой из спальни
Кривоногий и худой… хромой, - поёт хор, отбивая чёткий такт.
Они дрались на шпагах (не до рукопожатий), и Лепорелло заколол злодея.
Ария Дон Жуана: «Он стоил (она стоила, - на совесть либреттисту) этих по-целуев и этих радостей и мук, - и неожиданно заканчивает: - И всё же, Лепорел-ло, ты свинья!
- Свинья, свинья, свинья! – тихонько то ли свистит, то ли басит Лепорелло, хотя, на самом деле, он не свистун и не бас, а баритон…
Представил, какая возможность у композитора насажать fioriturе (фиоритур) и собрать достойный урожай.
…и они вдвоём, как говорится, настроившись на один лад, уходят под бравур-ные гимны хора и солистов. Остаётся одно кладбище.
Я бы, на месте постановщика, пристроил в этот акт ещё пару сцен:
Во-первых, момент: «Амур поверг! Как поволок…» - я бы разнообразил всякими эротическими сценами из античной мифологии, а то и напротив: я имею в виду, некоторыми ненавязчивыми извращениями, в духе придания контексту современ-ных очертаний городских трущоб.
«Вдруг из маминой из спальни кривоногий и худой, и хромой»… - ну как тут не наскрипеть пару сцен о кривоногих, худых и хромых, мол - а всё туда же!
«Про любовь, которая настигает и остановить её невозможно, и обуздать не-возможно, и ни отрезать, ни откреститься».
Всё это можно было бы представить в виде феерического Intermezzo.
Интересно, от чего зависит любовь человека к человеку?
Был бы очень самонадеянным, если бы взялся отвечать на этот вопрос.
Замечание для постановщика: Герои - не порно звёзды, но, конечно же, гапиты - скелеты тростевых (это для специалистов) кукол с «деревяшками, пружинками и крючочками, и сочленениями».
Понимаю, что ремарка запоздала, но так и надо было.
АКТ 3
Сцена 1
Декорации, почти как во втором акте: Аppartement Командора. Будуар Донны, совмещённый с её спальней, с дверью ведущей в спальню уже устранённого Ко-мандора.
Собственно, весь третий акт - это кульминация и пристроенная к ней глу-пенькая шутка… в виде развязки, глупенькая шутка, но не выбрасывать же, раз пошутилась.
Кульминация возникает в центральном событии (где же ей ещё возникать?), и вопрос в публику: «доколе?» - ах, с этими вечными вопросами! Главный вопрос события, да что там события, всей оперы, всех «Записок»: «доколе?».
Упрощая, в некоторой мере, вопрос, понимая, что вопрос сверхфилософский, потому что от «доколе?», лишь выстроив сложную цепь логического размышле-ния, можно прийти: к
ужасно работой завалена, буду по частям...