такой яркий, как мир живописи, как мир слов в литерату-ре, как в театре, как мир звуков в музыке – как в искусстве. В мире всё сфумато для глаза, для глаза простого, неискушённого, как сказано. Поэтому, простому глазу ближе серые слова, серые краски, серая музыка, чтоб, как сфумато, чтоб в глаза не било.
Ну что ж: - е2, как говорится, е4!
…но луна, луна вот вспыхнула, вышла из-за тучи, и поползли слухи.
Как там у нас с Яковом Эммануиловичем: травы шепчут камням, камни шепчут ручьям?..
Что могут травы нашептать камням?
Нашептать могут, что двое катались по траве.
- И что? – зашипят камни.
А то, что любую историю можно сочинить… если уж вдвоём катаются по тра-ве. Любовь, разлука, страдание, хи-хи-хи.
А вот уже и втроём катаются по траве… можно сочинить про жизнь втроём. Пошленько! но общество потерпит… не потерпит?.. разврат?.. не такое терпела.
Чертополох шепчет Мелиссе слова про любовь, а та, влюблена в Лютика, шеп-чет, а Лютик шепчет шизонепетке многонадрезной, а те, все хором, шизонепетки, все хором, овевают любовным шопотом стремительных колокольчиков, а те, звонкие, ветреницам шепчут «люблю», «целую», мол. Сами ветреные…
- это ше-же всеобщ-ш-шая любофьфь-фь!.. – это так шепчут (шутят) у нас кам-ни. Неуклюже. Шутят ли?
- При чём здесь всеобщая любовь? - Да это так, чтоб выйти, куда бы попрямее. Это поэтический беспорядок…
- Вы хотите сказать, бардак? – зашептал ручей. Они могут зашептать – ручьи - такое!
Шептала Комолая Корова на ухо Попугаю…
И Попугай шептал на ухо Комолой Корове…
И Голубь шептал Голубке…
И Голубка шептала Голубю…
И пес шептал на ухо своей подружке, и Селезень говорил Утке, и деревья шеп-тали Ветру: "Ну где это видано, ну где это видано, где это видано?" - и цветы смущались и лепетали…
- спаси и сохрани жениться на ней…
- ведь есть закон, старый закон…
- голубь с голубкой, селезень с уткой, птица с птицей, а кот с кошечкой…
«А корова с коровой», - как бы констатировал (пять с плюсом!), простите, пе-чальный Полосатый Кот…
- «Un tipo tan chiquito… Такой сопливый и уже с усами!», - обиделась нипадец-ким оксюмороном Комолая Корова.
- Такая большая тётя и без лифчика , - продолжал печаль кот.
О сколько было крика и слёз!
Нет ли тут какого-нибудь тайного смысла, намёка?
Словом, слухи, слухи, шепотки… зато какие пересечения… все мои любимые; кто знает, придётся ли ещё?
Словом, слухи, слухи, шепотки. До шепотков ли сейчас, до слухов ли? Не надо прислушиваться к чужой зависти-злобе…
f2 - f4!
Цифирки эти и буковки, любой юный шахматист знает - значат они начало и «вперёд!» к победе. Королевский, как говорится, гамбит. С жертвами, но впе-рёд!... А без жертв, ну какая победа бывает? Вот тебе пешка, bite shön, бери, и слон, gern geschehen, вот моя кровь, мой дух… зато уже там, ты там, куда и боги, оставив перуны свои и сандалии, срываются, валятся и падают, как в волчий кап-кан, как в печной лабиринт, в печную трубу, в которой и любовь, и злоба, и месть, и ярость в дым превращаются и вырываются наружу, как сказала бы Сельма, по-целуйчиками и язычками.
Но растворились стекляные стены и уплыли в лунный луч.
И Винни, и Башмачкины уже в десятый раз стали разыгрывать свои комедии.
Акакий Акакиевич (мучается): почему не постучал кулачком по столу сукина сына генерала-тайного-советника? Дурак был, дурак. «Разыскать сей же час!»
«Зачем позволял шутить над собой, – и слёзы из глаз фонтанчиками, - и бро-сать бумажки вместо снега на голову? – и слёзы фонтанчиками. - Зачем, даже, - и слёзы фонтанчиками, - не возражал, когда называли таким Акакиевичем? Аз, Буки, Веди…»
Теперь уже не потею, - снова говорит Винни.
И приподнялись роброны, и спрыгнули грациозно мадемуазели, леди, сеньори-ты и сеньорины, кавалеры, мушкетёры, парочка кардиналов и королей, субретки, гризетки, записные кокетки… на залитый лунными эволюциями пол.
Затеяли разбирательство, игру в третьего лишнего, мол, шишел-мышел, третий вышел!
А у нас? А у нас:
е5 – f4.
Но вышла луна!..
Да ладно!
f1 – с4, d8 – h4, е1 – f1, b7 – b5, c4 – b5, g8 –f6… на левом фланге вперёд, на правом вперёд, нахмурилось, угрожает… отступает , некоторый провал темпа… но вперёд!
Так видно же всё! И травы видят, и камни видят, и ручьи… ручьи - они м-о-огут. Луна светит!
Да что там!
«…были нежные содрогания в уголке доски, и страстный взрыв, и фанфара ферзя, идущего на жертвенную гибель… была сложная, лукавая игра…»
Не многим дано играть в лукавую игру под названием – литература… как гово-рится, кому сидеть и скуку пить, а кому пойти трески купить!
Ну, знаете, метафорами, то бишь, тропами да иносказаниями, любой дурак сможет, а ты дай мне, вот прямо дай, как в жизни! Метафоры – это для тех, кто без них уже и жить не умеет, а для нас, для вас, для них, для которых всё вокруг сфумато? Давай жизнь в её сфуматости!
Невежда…
…это уже было… ну да повторим, нам не привыкать!.. невежда никогда не примет невежество, которое хоть чуть менее невежественно, чем его невежество собственное .
Пат! Ничья!
- Ты слышишь, парадоксов друг? Ты слышишь, пугающий кошку и читающий про всякие романтические фантазии, подсунутые другом (свинг, флинг, триолизм, sexswife), одним словом, слышишь?
Да, он слышал и увидел вдруг, как в волшебном фонаре, как говорит непре-взойдённый по волшебным фонарям мастер Эрнст Теодор Амадей, всплыла у не-го перед глазами, как настаивает мастер, картина, видение – знакомый нам уже музей(чик), и Арлекин, и Коломбина красавица, около дивана… и всё собрание в робронах, бантах, шарфах, шляпах со страусовыми перьями, и Гарик, «Моя ба-бушка курит трубку…», и все выплясывают «Шишел-мышел…». И этих двоих, двоих увидел на диване, на диване, как в волшебном красном фонаре, увидел док-тор Александр Жабинский.
Ситуация была не патовая! а матовая! и «Пародоксов друг» помчался.
Никто ему не мешал. Напротив, Луна аж зашлась: с одной стороны, этим (на диване) не давая, извините, развратничать при незадёрнутой занавеске, как сказа-ли потом учредители и основатели (все же всё видят; и травы, и камни, и ручьи), с другой - луна споспешествовала другу-доктору, гласу его вопиющему, простите, приготовляя пути, делая прямыми ему стези, снова простите… чтоб скорей бежал. Бывает так, что оно совсем не оттуда, а подходит… как сказано: столько несураз-ного и несусветного можно насочинять, наворовав словечек и поставив их в пра-вильную грамматическую форму, как сказано снова же: Луна в Бенгалии не такая, как в Йемене… - еn un mot, луна споспешествовала, чтоб… «сожми меня, пока не потечёт сок» , чтоб поразвлекаться и похихикать; а друг мчался.
Мчался (герой повести, в случае сильного душевного волнения, должен бежать в лес или в уединенную рощицу ), помчался туда, где, все уже понимают, где про-исходила эта каденция, это виртуозное разрешение всех доселе озвученных мело-дических, гармонических, равно как и дисгармонических… да что там… и всего, в общем, того…
По дороге, в закоулках… Друг профессор Антонио! Её ручка в его ручке.
- Ну как же так, он же мне друг (продолжая бежать).
- Ну как же так, он же мне друг (продолжая не отпускать ручку), а я, а мы руч-ка в ручке?..
- Философ Шлегель сказал!
- Ах Шлегель, шмегель.
Да, и Шлегель воззрениями из Erоtische Sonette усугублял.
И Катулл усугублял, и Аретино усугублял… и Овидий из «Науки любви»…
«Ах, Софи! Шлегель-шмегель!..» - заметили? это не доктор Жабинский просто-нал, а друг его, его друг профессор.
А Имярекович мчался - думал успеть и мчался.
И вот. Примчались! как было сказано.
Роброны и шпаги (шёпотом, как травы камням, а камни ручьям): «Приш-ш-ш-шёл, шишόл, мышόл!» - шепчут, - остановились, остановили всё, прекратили, из-вините, свой «шишел-мышел»; в позах; продолжать не хотели; хотели тоже усу-губить.
Профессор встал с дивана. Навстречу.
Реш-ш-шили, ш-ш-ш… што будет дуэль.
Принесли пистолеты. Деревянные.
Поединок.
Пиф-паф, ой-ё-ёй!
Никто не упал! естественно.
А кто должен упасть?
Сели на диван, стали грызть ногти.
Позвольте, господин. Так нельзя. Вы у нас всех раков руками переберёте. Никто кушать не станет.
- У Вас слюни текут, Гауптман.
- Распечатать, раскрыть, вскрыть, как консервную банку!
- Вы видели, как совокупляются улитки?
- Не видел.
- Вот и молчите, и сидите, и грызите, как вон те, на диване, ногти!
- Не надо, не надо, прошу вас. Не известны нам эти липкие желания (плачет).
Луна. Снова же. За окном. Взошла и замерла, будто кто её подвесил на гвоздь… или, лучше – прибил её гвоздём; круглая луна, не излучающая лучей, при-битая к ночному свету неба.
А в небе, ко всему приученный
Ах, Александр Александрович… Ах, Александр Александрович…
Бессмысленно кривится диск…
Ах, Александр Александрович!
- В туманах призрачных, молочных…/ В одеждах юных…
- Тебя искала я в полях…
- я видел след в движеньи звёзд…
… я хотел сказать, Александр Александрович, это не о том…
Резко, громко, так, что стёкла в витринах на стенах задребезжали: - Совокупле-ние! - рявкнул посторонний,
- У улитки лишь несколько минут, хотя у некоторых… часами .
- вскрыть! очень нежно, друг мой, Гауптман, и нарезать очень мелко, а потом… потом чеснока туда, перца, петрушки всякой!.. (тоже плачет).
- От чего у тебя, Гауптман, слюни текут?
- Это слёзы, коллега.
(Пьеро рассеянно шарит в корзине с бисквитами)
Верлен: Сердце тихо плачет, / Словно дождик мелкий… Сердце словно дож-дик, / Мелко тихо плачет… Сердце словно дождик, / Тихо мелко плачет… Дож-дик словно сердце… Сердце словно дождик…
Вечер. Мелкий дождь. Моросит. Моросит этот мелкий дождь. Этот, такой мел-кий, что нет капель (капля… вторая… третья…) Этот, такой мелкий, моросящий, проникающий через поры, до нутра, медленно, надолго, навсегда, всегда дождь.
На крыше скрипач.
скрипач на крыше
«Мы не можем вволю наплакаться,
посмеёмся же в нашем несчастье».
Анжело Беолько (по прозванию Рудзанте)
В этот вечер, когда моросит всегда дождь, на крыше играет Скрипач. Этот Скрипач всегда, когда вечер и дождь играет на крыше… и вечер и дождь всегда, когда на крыше играет Скрипач.
Крыша не та, с которой можно соскользнуть(ся) и не такая, на которой нельзя было бы Скрипачу играть на скрипке, когда моросит дождь. Крыша как раз такая, на которой может играть на своей скрипке Скрипач. Такая, о которой говорят, «он живет на крыше», в том смысле, что он живет на чердаке, или в комнате под са-мой крышей, или в мансарде, где обычно живут скрипачи и бедные поэты.
Скрипач играет на крыше…
…где проходит его жизнь. Если скрипач настоящий, то жизнь его и есть игра (на скрипке), и он живет, когда играет на скрипке, на крыше или когда под кры-шей…
Играет на скрипке, играет на крыше… играет на скрипке, а живет на крыше, на крыше которую мочит дождь, на крыше, на которой Скрипач играет…
Смысл скользит, ускользает; слова… много слов… слова, чтоб скрыть смысл; иллюзия, обман – слова. Их назначение – таить мысли и замыслы, скрывать вспо-минания, и они научились это делать блестяще; в каждом из них столько тайных значений.
Скрипач играет и на крыше, и под крышей – ему и снится всегда, что он всегда играет; и
ужасно работой завалена, буду по частям...