Шум ветра

приподнялась на локтях, распахнула полностью глаза и далее затвердила себя сидящей удивленно-заинтересованной: существовали, значит, признаки на земле, способные отвлечь ее в данный момент от горьких переживаний хотя бы на секундочку.
В комнату гуськом вошла троица в новеньких спортивных костюмах: Ко, худущий глава Зинулиного семейства, Ля, и по зычной команде Зинули: "На колени!" - бухнулась вслед за ней, и строенными лбами дружненько ударилась о пол: отрепетировано... И запричитала Зинуля плаксиво, размазывая сырость по лицу от уха до уха, закривилась, закривилась и щеками, и руками, и носом, и даже местом, отведенным для талии. Ольга Липатьевна приготовилась было уступить себя совсем противоположным улыбчивым эмоциям, если бы, если бы не услышанное от Зинули. "Ночью он приходил к нам, к троим... - (всхлипы, всхлипы, всхлипы), - да если б ко мне только, а то всем, одинаковы-ы-ым..." "Да о ком речь?" - не выдержала Ольга Липатьевна. Тут уж настало время удивляться и самой Зинуле от непредусмотренной бестолковости: "Да Егор Тимофеич - кормилец, кто ж еще нас посетит в тяжелую годину-то, и знаешь-то чё сказал он мне на ушко, одной мне сказал, им-то лишь пальцем пригрозил..."
Егор!.. Ольгу Липатьевну столбняком прошило.
Зинуля оглянулась на распахнутую дверь, рявкнула мужу: "Дверь закрой! - что тот тут же и исполнил, и приглушила голос до шепота, но громкого, устрашающего. - Скажи Ольге, говорит, чтобы боялась его пуще смерти, это он, говорит, с Женей расправился, так то... и показывает ему в спину пальцем, а тот, значит, ховается так, как бы в дыму, в тумане, да только я его сразу узнала!.." "Да о ком ты? - устало прервала ее Ольга Липатьевна, предугадывая концовку в заезженной пластинке?.. Да, угадала, - о жиденке речь, о жиденке...
Но вот всплыла в ее памяти последняя планерка по новому, очень скорбному, поводу, и взгляд ее, сейчас, хотя бы и в прошлое, стал еще зорче, еще  наблюдательнее.
Почтили, тогда, Женечку вставанием, минутой молчания... Но при первых же в ней секундах, - через частокол слипшихся от горя ресниц, - заприметила она в лицах напротив некоторую пришибленную сумятицу: яйцебровое, ответное удивление Якова Наумовича на чрезмерную скуластую бледность Катерины в пику багрово-пятнистым (экзэмным?..) вспышкам под изумленными (как у совы!) нишами Светланы Марковны. Да, было над чем призадуматься, - да, Яков Наумович, конечно, герой-интриган, но двойное убийство  для него - комплимент сверхвозможный; прямое?.. - вряд ли, но - косвенное... да и сны у Зинули вещие - проверено... И захотелось Ольге Липатьевне, вдруг, - (нет! не вдруг! ей давно уже такого хотелось), - примерить на себе Зинулькиного счастья, ну пусть - не полного, хотя бы частичного; и так захотелось, что сползла она с кровати на свои колени, обняла их за четыре головушки, и свою пятую, носом, вклеила в душистую, Зинулькину, копну, - вот оно - счастье, и откуда только слезы взялись. О! Как было бы хорошо: Катя, Аня, она и Егор - никаких денег не надо. К черту их, зеленых, одно зло от них. Нет!.. Да!.. Нет!.. Да! Она сегодня же, сейчас же, потребует приезда Ани из Англии; она - уходит от дел; она оставляет себе только этот дом, Зинулю и... еще удавчика. И зачем его?.. А чтобы он съел ее с потрошками, и тогда она там: пред Богом, предстанет наравне с Егором, чтобы там им быть по-настоящему вместе.
И Зинуля что-то почувствовала, и отстранилась, и сощурила глазки, и погрозила толстым пальчиком: "Ты смотри, у меня..."

Правы были Зинуля и Ольга Липатьевна и неправы одновременно, потому что прав был Яков Наумович и неправ тоже и одновременно, потому что события разворачивались самостоятельно, или по невидимому чужому умыслу, к которому все известные лица последних историй имели весьма косвенное отношение. Как в самом худом, дешевом, телевизионном фильме с закрученным сюжетом, - но жизнь, как известно, может заткнуть за пояс любого фантаста, и затыкает, но почему?.. почему, обязательно, на примере самого Якова Наумовича?.. И почему, он должен доказывать всему миру, что он не верблюд?.. Да еще таким образом, что и рта открыть нельзя, иначе...
Когда он вставлял ключ в дверную скважину, к нему подчалили две тупые, абсолютно черные, обезьяны невероятных размеров; затолкав его в собственную квартиру, уселись за стол (нога на ногу), поигрывая блестящими металлическими предметами между пальцами. И начали они свою речь совсем бесстыдными, на двоих, словами: "Ну вот, дорогой, Яков Наумович, и реализовались ваши чаяния. Есть человек - есть проблемы, нет Чернова - нет проблем!"
Можно только представить себе, что переживал Яков Наумович в данные минуты.
А они, подробненько - про удачное скрещивание Катерины с его сыном-Ленечкой, про экономисточку, скурвившей муженька Катерины, про кадровичку - Светлану Марковну, которой он! - Яков Наумович - заказывал Чернова, то есть угрожая благополучием ее сына, намекал на ки-ле-ра!.. Чем не детективчик с залихватским сюжетом.
А еще, и самое главное, если он, Яков Наумович, не убедит Ольгу Липатьевну за чисто символическую цену отказаться от права на уголек, то он сам - Яков Наумович, и жизнь его, вроде бы, тоже ни к чему будут...
Давнишняя его, где-то десятипроцентная, мысль: "А не махнуть ли  с сыном  в Израиль, к родным Беллочки", - теперь-то уж затвердилась процентов на пятьдесят - не меньше... Впрочем, кому они там, в Израиле, нужны, без денег?.. Без больших денег!.. А маленькими, - размышлял Яков Наумович, - они и не бывают, потому что, будучи маленькими они стремятся быть еще меньшими (стремятся - к нулю!), а вот большие - метят в огромные; они - эти мерзостные существа (чего бы там не говорили про них господа-товарищи), никак не любят срединного состояния (либо - туда, либо - сюда!) - как ртуть! стоит чуть  наклонится поверхности, как их уже и нет - они уж разлетелись на мелкие брызги, и уж не собрать их воедино, или... После "или" в большую сторону - у Якова Наумовича - одни только вздохи, потому что... какое ему дело до тех редких счастливчиков, для которых эти самые существа - розовые коровы, способные из самого воздуха... эх!.. ох!.. М-да, вот когда Егора, что ни говори, помянешь добрым словом: был человек - не было проблем, не стало человека - появились, да такие, что с неврастеничкой Ольгой Липатьевной их и не разрешить. Сейчас бы сплотиться им, покумекать вдвоем, - глядишь, и на самом деле махнули бы в Америку всем семейством, и оставили новоявленных хозяйчиков  с их сопливыми носами наедине, так нет - ангелоподобная Ольга Липатьевна теряет голову из-за некоего безусого херувимчика, - м-да... и сам Яков Наумович хорош, конечно, - так оплошать: вовремя не рассекретить ее амуров, - и взаправду что ли: у этих верзил зоркие глаза и длинные уши? А пока ясно одно: не остановятся они до тех пор, пока не высосут все.
Надо бы поторопиться, сыграть  на опережение, но как?..

                           6

Наконец-то выпал, по-настоящему, второй снег, потому что первый выпал ей на голову еще накануне, огромным таким сугробом из телефонной трубочки, уместившейся на ладони; слышимость состоялось отличная, - лишь слышимость, потому что разговор состоялся практически односторонним, потому что ее уста отправляли в эфир, в космос, на все континенты - одни точки-тире: вдохи-выдохи. Потому что Аня выходит замуж за Джима, уезжает в Америку, и Катя сама должна определить долю Ани в наследстве, - если сочтет нужным, они, оказывается, уже обо все договорились, и так далее...
Только маму они... не спросили... И тогда она, следом, и тоже ни с кем не советуясь, набрала номер Вячеслава, и голосу, расщепленному половиной ночи, вложила в ухо свое согласие. К утру - одумалась: мол, - пошутила, и все же, теперь, с нетерпением ждала его реакции, но... она не спешила, - она - эта самая реакция... Потому что, ему тоже - сугроб?..
А снег падал и падал без счета из белесой выси, заметал "рябчиков" (выражение Егора) от ее подошв, и самою бы завалил с плечиками и головкой, если бы не частенькое трепыхание ее "крылышек". "Какая незначительная единичка-человек во всем природной массе, - размышляла она, -  что даже мягкий, пушистый снежок способен его уничтожить, замри человек, и - через часик его нету..." И она замерла бы, если б... не удавчик! Ей нравилось чувствовать на шее его смертельную петлю, сужающуюся, сужающуюся под неодолимым сокращением мышц, ей хотелось умереть, но не в пресном сугробчике от недостатка кислорода, а в молочно-терпких его объятиях, и она была готова заплатить за те ощущения любую цену, но... только не за мниные - за настоящие... Не выдержала - позвонила первой, номер не откликнулся на ее унизительное предложение, - ну и что из того, она приняла решение, и потому готова и к таким проявлениям; она - будет звонить и звонить, пока не достучится.

Сам Господь Бог сегодня помогал Якову Наумовичу в разрешении его прямой, жизненной (без кавычек) проблемы; Щусенок (а так его прозвал Яков Наумович загодя, еще до момента первой встречи с ним) распахнул подъездную дверь, задрал подбородок, зажмурил глаза, широко распахивая черный рот и захапывая, захапывая в него густые, крупные снежинки. Таким вот образом властитель океанов - кит питается планктоном - это несомненно, поэтому-то Щусенок - весьма, весьма удачное для молодого сравнение, сулившее Якову Наумовичу удачу и в сути самого мероприятии.
Прямая, как на подиуме, спинка, разворот головы, и... экая перестановка под собой итальянских туфель за триста долларов; припомнилось, как сам Яков Наумович, пробивая чек в бутике, почесывал за ухом, держа под мышкой в точности такие...
И еще раз, и ожесточеннее, он почесал за другим ухом, когда узнал в нем деревенского пацана, таскавшего вокруг волосатого попа кадило при отпевании Егора; экий он, теперь, молодец в ярком импорте от головы до пят, - и попахивал, наверное, соответствующим образом, Яков Наумович закашлялся от переизбытка втянутого в себя воздуха; он торопился?.. а вот уж этого делать ему никак не стоило, не спугнуть бы...
И вот она - отгадка! - простая до гениальности. Отличавшаяся мистической извилистостью ума, Ольга Липатьевна, вполне закономерно вляпалась в... херувимчика (что ни говори, но точны были "держиморды", давшие ему предварительную характеристику), но без крыльев - и это свое весьма точное наблюдение и в переносном смысле Яков Наумович мог целиком отнести на собственный счет.
Яков Наумович со швейцарским подобострастием раскрыл перед ним дверцу своего автомобиля: "Молодой человек! Прошу вас ко мне!" И надо же... никакого удивления, никаких вопросов; безо всяких там комлексов, но и не без некоторой жеманной заторможенности, Щусенок перенес свое тело на сиденье, использовав всего лишь пару предметов из дамской словесной косметички: "Здравствуйте! Спасибо!"
Да Щусенок ли он?.. Да-с, для Якова Наумовича начинался день открытых удивлений.
Но когда он пристроился рядом: за рулем, и услышав очарованное придыхание: "Чероки...", - и увидев, как кончик указательного пальца в перекрестьи цыганских зрачков ошалелым тараканчиком ползает по краю передней панели, и, вдруг, замирает на спидометре, чуть ли вороньим: "Новьё!", - то лишается любых сомнений на его счет: точно - это Щусенок, точно - без крыльев, и вообще, он еще - та!