удалось бы, если бы Фике действительно вышла замуж за одного из соседних принцев: наверно, она не стала бы идеальной немецкой женой, но вряд ли сильно отличалась бы от прочих. Однако всё перевернул невероятный случай: российская императрица Елизавета вдруг выбрала её в невесты своему племяннику Петру, наследнику престола, – таким образом, Фике из принцессы крохотного немецкого княжества сделалась наследницей бескрайней Российской империи и начала свою вторую жизнь.
Эта жизнь оказалась намного труднее первой, и дело даже не в том, что, приехав в Россию, Фике почти ничего не знала об этой стране, её народе, вере и обычаях, и ни слова не говорила по-русски, – тут она как раз справилась. С большим прилежанием взявшись за изучение русского языка, Фике уже через год сносно объяснялась на нём, хотя так и не избавилась от немецкого акцента, а при письме допускала немало ошибок. С таким же старанием она стала перенимать русские обычаи, познала православную веру и перекрестилась в неё, получив новое имя – Екатерина. В России её стали считать за свою, и редко кто вспоминал, что в жилах Екатерины нет ни капли русской крови.
Со всем этим она справилась, однако её жизнь при дворе была невыносимой. Императрица Елизавета, полюбившая жену своего племянника, тем не менее досаждала ей своими капризами, а порой – открытой грубостью. Елизавета, в сущности, была добродушной женщиной, но взбалмошной, вспыльчивой и непостоянной. Она жила одним днём и обижала окружающих её людей, ничуть не задумываясь об их переживаниях. Положение усугублялось тем, что власть императрицы никем и ничем не была ограничена, никто не смел остановить Елизавету, указать на причиняемые ею обиды и сделанные ошибки.
Много чего вытерпела Екатерина от своей царственной тётушки, но ещё хуже была жизнь с мужем. Пётр, немец по отцу, выросший в немецких землях, говоривший по-немецки лучше, чем по-русски, любил, однако, русских женщин, причём, простоватых, недалёких, толстых и уютных, как домашняя перина. Екатерина, милая, общительная, любознательная, стремящаяся жить полной жизнью, вызывала у него величайшую неприязнь; к тому же, он был капризен не меньше Елизаветы, и вступление в брак не по своей воле изначально настроило Петра против жены. В первую брачную ночь он пренебрёг своими супружескими обязанностями, вместо этого издевательски заставив новобрачную играть с ним в солдатики. На протяжении последующих нескольких лет он по-прежнему избегал близости с женой, выказывая Екатерине полное пренебрежение. Лишь когда Елизавета, отчаявшаяся заполучить внука, приказала запереть племянника в спальне с Екатериной и не выпускать его оттуда, пока он не исполнит супружеский долг, брак окончательно свершился.
Последствиями ненормальной семейной жизни стали для Екатерины, во-первых, нелюбовь к родившемуся от Петра сыну, в котором она видела повторение его отца; во-вторых, амурные приключения на стороне – всегда испытывая сильное влечение к противоположному полу, Екатерина открыла теперь для себя целый мир восхитительных наслаждений.
Императрица Елизавета, в молодости сама весьма расположенная к любви, к старости сделалась святошей и ханжой. Похождения невестки раздражали Елизавету, былая привязанность к ней сменилась едва ли не ненавистью: императрица подумывала о том, чтобы заточить Екатерину в монастырь. В довершение всего, запутавшаяся в долгах Екатерина вступила в тайные сношения с англичанами и пруссаками, с которыми Россия враждовала, так что заточение в монастырь могло произойти в любую минуту.
И опять помог счастливый случай: императрица Елизавета скончалась в возрасте 52 лет. Правда, власть перешла к Петру, от которого Екатерине тоже не приходилось ждать ничего хорошего, но он был настолько нелюбим в России, что свергнуть его с престола не составило большого труда. Григорий Орлов, очередной любовник Екатерины, поднял гвардию, и Пётр должен был отречься от власти, а вскоре Алексей Орлов, охранявший свергнутого императора, отправил его на тот свет.
Началась третья жизнь Екатерины, самая приятная из всех: полная хозяйка необъятной страны Екатерина могла делать, что хотела. Робкие реформы внутреннего управления и хозяйства, предложенные некоторыми прогрессивно настроенными людьми из образованных слоев общества и проводившиеся в первые годы царствования Екатерины, наглядно показали, что они никому в России не нужны. Народ и так благоденствовал, как о том постоянно докладывали Екатерине, и чему она охотно верила, система государственного управления была отлажена. Если и виднелись в этой системе некоторые тёмные пятна, такие как мздоимство и воровство, то их можно было вывести с помощью манифестов и указов; правда, Екатерина скоро убедилась, что какие бы указы не принимались, пятна никак не выводятся – для этого нужна была коренная реформа всего государственного строя, но это уже были опасные и ненужные мечтания. Екатерина ограничилась лишь тем, что убрала с должностей нескольких самых отъявленных мздоимцев и воров, да и то не наказала слишком строго, отправив их доживать век в родовые имения.
Неприятным и неожиданным событием царствования Екатерины стала пугачёвщина, – неожиданным потому, что было непонятно, как благоденствующий народ мог взбунтоваться, в связи с чем возникло предположение, что это было подстроено врагами России, – однако пугачёвщина была подавлена с божьей помощью, а в это же время присоединены новые земли на Черном море. Их приобретение вызывало бурный восторг в обществе – верховной власти готовы были простить теперь всё что угодно.
Екатерина, вполне понявшая эти настроения, стала проводить соответствующую политику и не ошиблась. Присоединение к России новых земель привело к обожествлению Екатерины: её изображали в виде богини, ей писали возвышенные оды, каждый почитал за счастье увидеть её воочию, в домах висели портреты Екатерины и стояли её бюсты. Иногда она сама посмеивалась над такими бурными проявлениями верноподданнических чувств, но не стеснялась использовать их для собственного блага. Её потребности ныне не знали границ, она жила в невиданной роскоши и тратила миллионы на себя и своих любовников. Подарки лишь главным фаворитам Екатерины и расходы на их содержание составили 92 миллиона 820 тысяч рублей, что превышало размер годовых расходов государственного бюджета. Кроме того, любовники Екатерины получали ордена, военные и чиновничьи звания, назначались на высокие должности, не имея при этом никаких заслуг, а часто и способностей.
Точно так же одаривались все, кто был приближен к императрице, а уж они, в свою очередь, не забывали позаботиться о своих родственниках. Этому примеру следовали на всех этажах власти, из-за чего мздоимство и воровство в России скоро достигли запредельных размеров, причём, существовали негласные правила – на каком месте, кому и сколько позволяется брать; любые покушения на этот порядок рассматривались, опять-таки, как происки враждебных России сил.
***
На протяжении последних десяти лет бессменным фаворитом Екатерины был Григорий Потёмкин. Это не означало, что у неё не было других любовников в эти годы, через постель императрицы прошло немало мужчин, но Потёмкин оставался не только интимным другом Екатерины, но её опорой и советчиком. Ему одному было дано право входить в её личные покои в любое время без доклада; ему одному она доверяла полностью.
В это утро Потёмкин пожелал выпить кофе с Екатериной. Она за ширмами сняла с лица яблочное пюре, которое наносила для омолаживания, протерла кожу отваром липового цвета, ромашки, шалфея и хвоща, и, выйдя из-за ширм, принялась готовить кофе. Обязанность готовить кофе для мужа входила в перечень того, что должна была уметь принцесса маленького немецкого княжества, и Екатерине нравилось представлять себя ею в домашней обстановке.
– Доволен ли мой повелитель своим утренним кофе? – шутливо спросила она. – Я очень старалась вам угодить.
– Такого кофия никто больше не готовит – куда до него турецкому! – ответил Потёмкин. – Тебе, матушка, кофейню открыть бы, отбою не было бы от посетителей.
– Что же, в молодые годы я могла бы стать хозяйкой кофейни или ресторации – я ведь неплохо умею стряпать. Видно, я зарыла свой талант в землю, променяв место трактирщицы на должность российской императрицы, – всё так же шутливо сказала Екатерина.
– А мне надо было уйти в священники, тоже были к этому способности, – поддержал её тон Потёмкин. – Сейчас, глядишь, уже архиереем был бы.
– Значит, мы оба изменили своему призванию, – улыбнулась Екатерина.
– …Ох, Гришенька, стара я становлюсь, стара, – жаловалась она, отпивая из фарфоровой чашечки крепчайший кофе. – Скоро пятьдесят шесть исполнится; короток бабий век, – так ведь в народе нашем говорят?
– Про тебя никто такого не скажет, – возразил Потёмкин. – Ты, Катенька, душой и телом молода: про таких, как ты, в народе говорят «баба-ягодка».
– Льстец! – погрозила ему пальцем Екатерина. – Умеешь подольститься, верно про Потёмкина таковая молва идёт! Ну, не хмурься, сердечный друг, – это я по своей бабьей глупости чужие измышления повторяю.
– Вот ты шутишь, а мне часто не до смеха бывает, – сказал он. – Все на Потёмкина зубы точат, всем он мешает, как кость в горле. А отчего? От того, что вижу их насквозь, со всеми потрохами, и каждому настоящую цену знаю. Что они тайно вытворяют, я открыто делаю, – а чего стесняться-то, коли в такой стране живём?
– В какой это «такой»? Ты, Григорий, подобными словами не кидайся! – оборвала его Екатерина. – Я служу России не за страх, а за совесть, изо всех сил, до изнеможения, чтобы стала она поистине великой державой.
– Надо, надо было мне в своё время в священники, а лучше того, – в монахи податься, – пригорюнившись, сказал Потёмкин. – Твой любезный кавалер Гришка Орлов удержал: нравилось ему, видишь ли, как я голосам его знакомых подражаю.
– Что было, быльём поросло, и Григория Орлова уж нет более среди нас, – возразила Екатерина. – Но отчего ты столь печален сегодня, или опять приближение злой ипохондрии почувствовал?
– Нет, не ипохондрия, есть чего посерьёзнее, – Потёмкин замолчал, глядя на Екатерину.
– Господи, помилуй! – усмехнувшись, перекрестилась она. – Что же ещё за болезнь тебе угрожает?
– Да мне, а тебе, матушка, – заговор у нас обнаружился, вот какое дело, – со значением сообщил Потёмкин.
– Так уж и заговор? – насторожилась Екатерина. – Почему же ты мне об этом говоришь, а не начальник Тайной канцелярии?
– Я при твоей особе состою не для одних развлечений, но и чтобы охранять твоё царское величество от различных напастей – так я свой долг понимаю! – вскинул голову Потёмкин. – Может, ты по-другому считаешь, – так прости меня, дурака!
– Полно, Гришенька, сердиться, – Екатерина погладила его по руке. – Я равного тебе во всём мире не вижу, и ты про то ведаешь… Ну же, расскажи всё по порядку.
– Масоны московские и здешние, петербургские, хотят всю империю твою перевернуть… – начал Потёмкин.
– Масоны? Только-то! А я уж подумала, что действительно заговор образовался! – засмеялась Екатерина. – Эти чудаки, право же, не опасны: пусть
