петербургскими дворцами, Екатерина приказывала строить подобные в Москве и иных городах, где она бывала. Её нисколько не смущало, что всё это обходилось казне в миллионы рублей – в конце концов, не зря же она убеждала своих европейских корреспондентов, что Россия при ней процветает, народ благоденствует, а если от чего и умирает, так лишь от переедания.
В Москве для Екатерины выстроили Путевой дворец, где она могла отдохнуть перед въездом в город, и приступили к строительству большого Царицынского дворца – его возведение было поручено Василию Ивановичу Баженову. Повинуясь пристрастию Екатерины к пышности, Баженов решил построить целый городок, в центре которого располагалось пять дворцов для императрицы и её сына цесаревича Павла Петровича с семейством, а вокруг – дома для придворной знати и прислуги. Всё это дополнялось парком с мостами и декоративными постройками, вписывающимися в здешний ландшафт.
Императрице понравился представленный проект, и она повелела начать строительство, однако деньги на него выдавались от случая к случаю, так что работы часто останавливались. Радея об их производстве, Баженов залез в долги, заложил свой московский дом вместе с обстановкой и библиотекой, но и этого не хватало. Вдруг в 1784 году, когда стройка шла уже 8 лет, казна расщедрилась и выделила на Царицыно 100 тысяч рублей; при этом Баженова известили, что в следующем году государыня-императрица прибудет в Москву, так что царицынский дворец должен быть готов к её приезду. Теперь Баженов каждый день ездил в Царицыно, чтобы успеть закончить строительство к установленному сроку.
***
– Что, заделали твои ребята вход в тайник с книгами? – спрашивал Баженов подрядчика Прокопия Елизаровича, в утренних сумерках трясясь с ним в старом тарантасе по дороге к Царицыно.
– В лучшем виде, – отвечал он. – Никто не найдёт, а если надо будет открыть, в пять минут откроем; мы свою работу знаем… Но скажи на милость, Василий Иванович, когда мы к настоящему строительству пашковского дома приступим? Подряд взяли, а стройка стоит.
– Ждём хозяина: господин Пашков в отъезде и окончательный план так и не утвердил, – сказал Баженов. – Но, может, это к лучшему – давай, Елизарыч, на Царицыно навалимся! Дело не терпит, в будущем году сама царица приедет сии дворцы принимать.
– Это нам известно, – кивнул подрядчик. – Жалко только, что не сразу ты Царицыно нам доверил.
– Не от меня зависело: объявились ловкие люди, которые с чиновниками общий язык нашли. Но ныне тех чиновников я поприжал – припугнул скорым прибытием царицы; ныне у меня выбор свободный, с кем и как строить, – усмехнулся Баженов. – На тебя у меня надежда, Прокопий Елизарыч, – на тебя и твоих ребят.
– Мы не подведём, Василий Иванович, успеем к сроку! – уверенно сказал подрядчик.
…На стройке вяло копошились рабочие, хотя солнце уже поднялось, и вдали над Москвой-рекой был виден белый шатёр церкви в Коломенском.
– Видишь, Елизарыч, как трудимся! – воскликнул Баженов. – Никто не чешется, а дворцы ещё вполовину не выстроены… Эй, любезный! – крикнул он одному из рабочих. – На ходу спим?
– А чего не спать, коли денег не дают? – дерзко возразил рабочий. – Обещали дать, так нету; хлеба купить не на что.
– Как, не дают?! – возмутился Баженов. – Третьего дня жалование должны были выдать.
– Вот ты и разбирайся, ваше благородие, где наше жалование, а мы пока поспим: голодное брюхо к работе глухо, – рабочий отвернулся от Баженова и зашагал прочь.
– Смелый! – заметил Прокопий Елизарови. – Я бы его к себе в артель взял.
– Да, смелый… – согласился Баженов. – Но отчего жалование не выдали? Ну, задам я сейчас этому мошеннику, местному подрядчику! Давно надо было его взашей гнать!
– …А я тут при чём? – оправдывался теперь уже бывший подрядчик, сдавая дела Прокопию Елизаровичу. – Вы думаете, я в золоте купаюсь? Разорение, а не строительство! Деньги из казны дадут, так тут же половину положи в чиновничьи карманы – нешто вы не знаете, как у нас дела делаются?.. Вот ей-богу, себе в убыток работал и рад, что вы с меня эту ношу сняли! – облегчённо перекрестился он.
– Так уж и в убыток? – буркнул Прокопий Елизарович. – Гляди, я все счета проверю, копейки не пропущу.
– Ох, господи, что за морока с этим Царицыно! Какое-то проклятое место! – сорвался Баженов. – Строим-строим, никак не выстроим; вечная нехватка денег! Возможно ли столь огромные здания строить столь малыми средствами: триста человек штукатуров наняты по контракту за восемь с половиной тысяч рублей, а выдано им только две с половиной тысячи, и когда они получат остальные шесть тысяч, неизвестно. А ведь сим рабочим надо идти по домам своим — что же они принесут жёнам и детям?! Бедные плотники, кузнецы, печники, столяры, и всякие другие мастеровые, – всё терпят!.. А я, всё что занял в долг и получил за дом, – истратил на крайние надобности по строению, и со всем тем ещё мучают меня поставщики, не дают нигде мне прохода. Надеялся я на эти сто тысяч от казны, но, видать, напрасно – и они уйдут, как вода в песок! Моего терпения более нету: убегу из Москвы, видит бог, убегу, – стройте, как знаете!
– Ну, Василий Иванович, что ты разошёлся? – Прокопий Елизарович слегка похлопал его по плечу. – Кто же построит, как не ты?.. Ступай, брат, мы с тобой после потолкуем, – сказал он бывшему подрядчику, – а ты, Василий Иванович, давай, показывай чертежи да планы, и рассказывай о своих замыслах! Ничего, не сразу Москва строилась…
***
Проведя целый день в Царицыно, Баженов вернулся домой лишь вечером.
– Опять с утра не евши, так и уморить себя недолго, – говорила его жена Аграфена Лукинишна, накрывая на стол. – Дети забывать стали, каков их отец на вид; всё работа, да работа, дома совсем не бываешь.
– Что поделаешь, Грушенька, само собой ничего не сделается, за всем глаз нужен, – отвечал Баженов. – Потерпи: закончу Царицыно, легче будет.
– Да я не ропщу, – сказала жена. – Тебя жалко: почернел весь, осунулся; правильно папенька говорил – твоё ремесло хуже купеческого.
Аграфена Лукинишна происходила из калужских купцов, земляков Баженова. Её отец Лука Иванович Долгов, приехав в Москву, стал торговать пенькой и вышел в купцы первой гильдии. Он был трижды женат и имел четырнадцать детей; благодаря полумиллионному состоянию отца они были хорошо обеспечены, однако Василий Иванович женился на Аграфене не из-за богатства, а по давнему знакомству с семьёй Долговых.
После смерти Луки Ивановича семейное дело возглавил его младший брат Афанасий, с которым Баженова связывали не только родственные отношения: Афанасий, так же как Лука, входил в масонское братство и был заказчиком строительства церквей, в которых отражались масонские символы. Одну из них – церковь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке начали строить ещё при жизни Луки Ивановича, вторую – Сошествия Святого Духа на Апостолов, что на Лазаревском кладбище, собирались строить сейчас.
– Не приезжал ли дядюшка Афанасий Иванович? – спросил Баженов, торопливо хлебая жирные щи с бараниной. – Обещал сегодня быть.
– Как же, приезжал; не застал тебя и сказал, что к вечеру снова заедет, – ответила Аграфена. – Да вот, должно быть, и он – слышишь, в двери стучит? Пойду, открою; поесть не дадут, целый день человек не евши....
– Хлеб да соль! – войдя в комнату, сказал Афанасий Иванович.
– Спасибо! – отозвался Баженов. – Садитесь со мной, Афанасий Иванович, – подай дядюшке тарелку, Грушенька!
– Благодарствуйте, я отужинал, – отказался он. – Добрые люди уже спать ложатся, а вы вечеряете.
– Если бы ужинать – он только обедает! – фыркнула Аграфена. – Возможно ли так себя изводить? – хоть вы ему скажите, дядюшка!
– Работа не без заботы, а забота живёт и без работы, – возразил Афанасий Иванович. – Ты ступай, племянница, нам с Василием Ивановичем поговорить надо.
– Господи, и ночью – дела! – поворчала Аграфена. – Так и помереть можно; вдовой меня хотите оставить, а детей – сиротами! – она вышла из комнаты, хлопнув дверью.
– Не жалеешь, что женился? – кивнул ей вслед Афанасий Иванович. – Племянница моя с характером.
– Жена без характера всё равно что гнилая стена – от малой тяжести обрушиться может, – сказал Баженов. – А Грушенька супруга верная, надёжная, в самые тяжёлые невзгоды выстоит.
– Что, очень худо, Василий Иванович? – спросил Афанасий Иванович.
– Лучше не спрашивайте, – махнул рукой Баженов.
– А я к тебе не с голословным сочувствием приехал, – сказал Афанасий Иванович. – Во-первых, деньги привёз на строительство храмов на Ордынке и Лазаревском кладбище. Однако со сроками не тороплю – как построишь, так и построишь...
– На Ордынке худо-бедно храм строится, а на тот, что на Лазаревском кладбище, у меня проект давно готов! – обрадовался Баженов. – Хочу идеи наши наглядно преподать: на Ордынке поставлю портик с двумя колоннами, отсылающими к колоннам Иерусалимского храма – Якину и Боазу. Имеющий глаза увидит… А в храме на Лазаревском кладбище размещу шестиконечные звёзды, знаки кабалистические и ангелов со свитками – если, конечно, консистория позволит.
– Вот и славно, – кивнул Афанасий Иванович. – Но у меня имеется для тебя и другой подарок. Господин Юшков, бывший градоначальник, вроде тоже к нам примкнуть желает – то ли раскаялся в грехах своих, то ли поддержки ищет. Есть у него намерение дом себе построить на Мясницкой, и чтобы непременно в духе братства нашего сие строение было. К тебе, Василий Иванович, он обратится, точные сведения имею; средствами он располагает немалыми, так что будет у тебя богатый заказ.
– Это хорошо, но мне бы с царицынскими постройками разобраться, – вздохнул Баженов.
– Разберёшься – глаза боятся, а руки делают, – сказал Афанасий Иванович. – Дух твой велик, и от того сила твоя огромная.
***
–…Вам придётся дать простор воображению, Николай Иванович, чтобы представить, как будут выглядеть эти дворцы, когда мы их достроим, – говорил Баженов приехавшему посмотреть на царицынскую стройку Новикову. – В них соединятся три стиля: широко распространённый ныне классицизм, уходящее барокко в московским виде и обновлённая готика.
– Отчего же готика? – удивился Новиков. – Я считал этот стиль варварским, отступающим от возвышенных архитектурных примеров Древнего Рима.
– Не вы один, Николай Иванович, не вы один! – рассмеялся Баженов. – Но поверьте, это заблуждение: готический стиль – большой шаг вперёд по сравнению с римской классикой, он является настоящим прорывом в архитектуре. Взметнувшиеся к самому небу, залитые светом готические храмы стали гимном Создателю, в них столь много божественного, сколько никогда не было прежде. Смысл готики таинственен и в то же время предельно понятен, он сочетает в себе небесное и земное, он суров и одновременно радостен; где ещё вы увидите строгие своды и яркие разноцветные витражи, мрачные башни и стрельчатые арки с ажурными порталами и выразительными скульптурами?
Как жаль, что из-за глупого противостояния восточной и западной Церкви готика воспринималась у нас как нечто враждебное и была под запретом; как хорошо, что теперь этот запрет снят! Впрочем, не совсем: мой Путевой дворец в Петровском парке достраивал Матвей
