этом священном огне, – сказал брат, проводивший обряд, и сжёг на алтаре лист, поданный профаном. – Ты прошёл вторую ступень посвящения, – брат стукнул молотком. – Встань на колени.
Профан повиновался.
– Даешь ли ты обет молчания? Обязуешься ли хранить в тайне всё, что увидишь и услышишь здесь?
– Даю обет молчания, обязуюсь хранить в тайне всё увиденное и услышанное здесь.
– Обнажите ему грудь, – приказал брат, проводивший обряд, и затем, приставив к груди профана кинжал, три раза слегка стукнул по нему молотком. Из разрезанной кожи показалась кровь; брат собрал её губкой и обмакнул в чашу с водой.
– В этой чаше была кровь всех наших братьев, каждого в своё время, – сказал он. – Теперь и твоя кровь смешалась с нашей: отныне ты наш брат. Нарекаю тебя именем «Exeuntes de deserto» – «Вышедший из пустыни» – но никто, кроме братьев, не должен его знать… Встань и познай первую истину – главную цель наша братства. Она состоит в сохранении и предании потомству некоторого важного таинства, дошедшего до нас от древнейших веков и даже от первого человека. Судьба человеческого рода зависит от этого таинства, и мы – единственные хранители его, доколе Бог благоволит открыть оное всему миру.
– А какое… – хотел спросить новопосвящённый брат, но брат, проводивший обряд, сурово остановил его:
– Придёт пора, когда ты познаешь большее, а пока довольствуйся малым, ибо то, что достаётся малыми частями, более ценится. Любопытство же оставь в старом мире, как прочие пороки, от которых ты отрёкся… Ступай, – тебя известят о следующей встрече!
***
После окончания обряда безмолвные, хорошо обученные слуги вынесли алтарь и маленький столик, поставив вместо них большой круглый стол и кресла. Братья, сняв ритуальные фартуки и перчатки, но оставшись в мантиях, расселись вокруг стола. В чаши было налито вино и провозглашен традиционный тост: «За наших братьев, попавших в беду, куда бы их ни забросила судьба», и каждый сделал маленький глоток. Затем члены ложи приступили к обсуждению текущих дел.
Первое слово взял брат «Eques Septentrionali aquila» («Рыцарь Северного орла»), в миру звавшийся Николаем Никитичем Трубецким.
– Великие истины продолжают открываться перед нами, – сказал он торжественно и значительно. – За истекшее с последнего нашего собрания время, руководствуясь «Истинным и полным приготовлением философского камня братьев из Ордена золотого и розового креста», мы с присутствующим здесь братом «Praeco Spiritus», посредством инвокации, иначе называемой теургией, вошли в контакт с духовными силами, лежащими вне физического – сей контакт доказывается особыми зрительными и слуховыми проявлениями, сиречь знаками. С большой радостью сообщаю вам об этом, ибо близка уже наша цель – видение Великого Архитектора Мира, чьё имя может произноситься как Адонаи, и постижение вследствие сего высших истин, скрытых от обыкновенного человека и обеспечивающих понимание природы, физической вселенной и духовного царства.
– Мы производили инвокацию не с целью вселить в себя неких духов или высших сил, но обрести некоторые способности, которыми эти сущности обладают, – вмешался молодой брат «Praeco Spiritus» («Вестник Духа»), в миру зовущийся Иваном Владимировичем Лопухиным. – Мудрость Египта, которой мы придаём столь весомое значение, весьма пригодилась в наших опытах: мы представляли себя в образе египетских божеств и пытались взглянуть на мир их глазами. Я был богом Тотом, а брат «Eques Septentrionali aquila» – самим Озирисом.
– Однако мы не сошлись во мнениях, как следует произносить необходимые заклинания, – продолжал Трубецкой. – В частности, после слов «Fiat voluntas tua», «Да будет воля твоя», должно ли следовать «Evocamus te ut ingrediaris ab inferis», «Призываем тебя, дабы ты пришел из преисподни», или ««Invocamus te ut ingrediaris ab inferis», то есть «Взываем к тебе, дабы ты пришел из преисподни»…
– Тут и спорить не о чем, – перебил его Лопухин. – Поскольку инвокация подразумевает взывание только к благим духам, должно быть «invocamus te», «взываем к тебе», но не «evocamus», «призываем», что используется сатанистами для вызова дьявола.
– Нет, в наставления братьев Ордена Золотой Зари определённо указано, что после «Fiat voluntas…» следует «еvocamus te», – не соглашался Трубецкой. – Если нарушить это правило, полная инвокация может не состояться.
– Она не состоится, если мы произнесём «еvocamus» вместо «invocamus»! – воскликнул Лопухин. – Что за странное упрямство!
– И я задаю себе такой вопрос: откуда такое странное упрямство в столь молодом адепте? – сказал в ответ Трубецкой.
– Братья, братья, к порядку! – постучал молотком по столу брат «Michael ab arista naturante», «Михаил от натурального колоса», в миру – Михаил Матвеевич Херасков. – Постижение высшей истины – что может быть лучше для мыслящего человека? Так не омрачайте ссорой ваши достижения; уверен, что тщательно проштудировав труды учёных братьев, вы найдёте решение своей задачи…Но мне хотелось сказать и о другой нашей цели, не менее важной, чем постижение высочайших истин – о преобразовании общества на началах справедливости и братской любви. «Да памятуют все человеки, что они братья суть!»
– Мы помним этот эпиграф к вашему «Процветающему Риму», но времена сейчас изменились, – сурово заметил брат «Miles North Aurora», «Рыцарь Северной Авроры», зовущийся в миру Иваном Петровичем Тургеневым. Он был моложе всех, но отличался строгим нравом. – За шестнадцать лет, прошедшие с издания вашей повести, верховная власть в России совершенно отказалась от переустройства общества на принципах справедливости. Вы посмотрите, что твориться вокруг: нравы высшего сословия ужасные, народ бесправен и угнетён, большая часть его пребывает в крепостном рабстве; для удержания народа в этом состоянии власть прибегает к самым жестоким мерам.
Плутни и грабежи верховной власти поражают беспредельной наглостью и отсутствием хотя бы малейших понятий о совести; приближенные императрицы, одобренные её попустительством, не знают меры своему корыстолюбию. В народе говорят, что рыба гниёт с головы, – эта гниль распространяется теперь по всему государственному организму; нужен нож хирурга, чтобы спасти государство от гибели.
– Остановись, брат! – встревожился Трубецкой. – Надо ли политизировать нашу деятельность? Мы хотим терпеливо исправлять пороки, а не устраивать беспорядки в государстве.
– Если государство несправедливо, то борьба с ним есть дело справедливое, – возразил Тургенев. – Несправедливым и бесчестным будет оставаться в стороне от такой борьбы.
– Однако методы борьбы могут быть разными, – сказал брат «Mane Lumen», «Утренний свет», в миру – Николай Иванович Новиков. – Указывая на недостатки власти, с одной стороны, и намечая пути их исправления, с другой, а также составляя план необходимых преобразований, мы тем самым и ведём борьбу с несправедливостью. Книги, которые мы выпускаем, читают многие; сила типографского станка более грозное оружие, чем пушки и ружья.
– Но без пушек и ружей… – хотел возразить Тургенев, однако его прервал Херасков:
– А ты как думаешь, брат «Illuminatus Aedificator»?
Баженов, который носил это имя («Просвещённый Строитель»), встрепенулся:
– Моё дело – строить. Что же касается книг, я хотел сообщить…
– Да, ты ближе всех стоишь к истокам нашего братства, – не дав ему договорить, согласился Херасков. – Оно ведёт свое начало от возведения храма Соломона и, когда цель наша будет достигнута, братство окончит свою деятельность возведением нового храма, не в фигуральном, а в прямом смысле – самого величественного храма из всех, когда-либо бывших на земле.
– Он будет наполнен святостью и духовностью; он станет хранилищем заветных книг, в которых отражена вся долгая дорога человечества к божественному свету и истине, – продолжил Новиков. – Озарённые этим светом люди смогут утолить жажду из сего кладезя неиссякаемой мудрости.
– Просвещённые высшим знанием они позабудут распри и войны; мечи будут перекованы на орала, на земле установится вечный мир, – прибавил Трубецкой. – Исчезнут государства и границы, не станет национальностей; сгинет всё, что разделяло людей.
– Под сенью светлого храма сблизятся все разрозненные враждой, – подхватил Лопухин. – Миллионы обнимутся в братской любви и сольются в единой радости!
– Но для того чтобы был построен этот храм, нужны стойкость и гордость перед лицом тиранов, – сказал Тургенев. – Угнетенным – помощь, а служителям обмана – смерть!
– Братья! Наши дела праведные! – взволнованно воскликнул Херасков. – Пусть небесный Судия будет свидетелем нерушимости нашей клятвы и верности обетам братства… Заседание окончено! – он стукнул молотком. – Прошу вас разделить общую трапезу…
– Василий Иванович, ты что-то сегодня задумчив и рассеян, – обратился к Баженову сидевший рядом с ним на обеде Новиков. – Что у тебя на сердце?
– Ничего, Николай Иванович, – ответил Баженов. – Был у меня один вопрос, но, кажется, я получил на него ответ. А впрочем, далее видно будет…
– Тургенев во многом прав: времена наступают нелёгкие, – вздохнул Новиков. – Нашей типографии работать всё труднее: боюсь, как бы её совсем не закрыли. Есть у нас план, к кому обратиться за помощью, но об этом позже. Как ты говоришь, «далее видно будет»…
Дворец в Царицыно
С древних пор земные владыки строили себе роскошные дворцы, которые не только подчёркивали особое положения правителей в обществе, но и даровали им комфорт и наслаждение. Ещё египетские фараоны проживали в огромных дворцах с садами и водоёмами, с множеством хозяйственных и увеселительных построек, и эта традиция прочно прижилась во всём мире.
С восторгом описывали древние авторы висячие сады Семирамиды в Вавилоне, одно из чудес света, не имеющее, правда, отношения к легендарной царице, но напоминающее о её любви к роскоши. Не меньшее восхищение вызывал дворец царя Саргона, вмещавший 209 залов и лишь немногим уступавший по объёму пирамиде Хеопса.
Дворцы китайских императоров были также величественны: под них был отведён целый город, в центре которого на трехъярусной мраморной террасе, украшенной бронзовыми вазами, были построены три громадных приемных зала, а всего насчитывалось 8886 комнат.
Во Франции для Людовика XIV был воздвигнут Версаль, чьё строительство обошлось в 500 миллионов ливров и стоило немалых человеческих жертв. Помимо самого дворца здесь были сооружены водные каскады и фонтаны, бассейны, террасы, цветники, парковые павильоны и многое другое, что должно было подчёркнуть великолепие королевского двора.
Правители России не отставали от европейских и азиатских владык: скупой на расходы Пётр I не пожалел денег на свой Петергоф, который должен был ни в чём не уступать Версалю. Елизавета начала строительство Зимнего и Царскосельского дворцов, законченное Екатериной II. Льстецы называли эту императрицу Северной Семирамидой, что было намёком не только на величие, но и на всю ту же роскошь. Действительно, пышность покоев Екатерины не знала равных; изящные статуи, зеркала и колоннады, мебель из дорогого дерева, золота, серебра и бронзы, картины известнейших мастеров, даже самые стены комнат императрицы являли собой произведения искусства. Не довольствуясь
