чаевничающих.
В течение последующего действа он, дабы привлечь к себе внимание, на заднем плане приветливо помахивает рукой, постукивает в стекло, корчит дурашливые рожи: оттянув из-под наушников уши, изображает обезьяну; уперев в нос большой палец состроенных в ряд растопыренных ладоней, мельтесит пальцами; делает из ладони «козу» и т. д., и т. п...]
А н н а [обидчиво Бастилии.]:
– Ты, ёксель-моксель, мой пол ня тронь! Свой пол... тронь! Мой пол... – эт мо-о(!)й пол. У самой-та, ёксель-моксель.., на балконе... Эт ж на-а(!)да., чё на балко-оне-та...
Б а с т и л и я [примирительно.]:
– Да ла-а(!)дно уж... Чего мимо дела тарабанить?.. [важничая.]: – А дело это – скажу я вам как юрист не юристам – тухлое! Тухлее даже древней селедки, которую ты, Анна, из года в год систематически под шубой готовишь и приторным чаем запиваешь... Что за средневековые нравы? И как только она, вечно вонючая, тебе в рот лезет?
А н н а [недовольно.]:
– А чё ей, ёксель-моксель, лезти-та(?!), коли я яё сама запихиваю. Ты, коли уж юрыст, ня юли то в пол, то к сяледке, а базарь напрямки – па делу.
Б а с т и л и я [приосанившись, с превосходством над «не юристами».]:
– Суть, конечно, проста. Проще пареной морковки...
Мальчик обзывал мальчика. Иль сам дразнилку срифмовал, иль кто из взрослых надоумил. Не исключаю, что и папаша-прокурор. То-о(!)т еще фрукт.
Зиновьевна, безусловно, срифмовала куда с добром хлеще: «Федот – бегемот»... Ха-ха-а-а!
Ну и пусть бы себе взаимно обзывались. Ан не-е(!)т: надобно пикет в паре с несовершеннолетним у особняка прокурорского организовать!
А вы знаете(?!), что в роду главного пытальщика нашей федерации Федота Федотовича Федотова испокон веков все отпрыски мужского пола нарекались Федотами?! Даже иных из девок подобно крестили. Были в их генеалогическом древе целых во-осемь(!) Федотей Федотовен.
И кому ж, исходя из сего расклада, адресованы вульгарные плакат и частушки?.. [Саломасловы в поисках ответа на сей щекотливый вопрос потупляют взоры.]
Б а с т и л и я [менторски.]:
– Есть ответ.., да озвучить его жутковато?
[Саломасловы согласительно кивают головами.]
Б а с т и л и я [констатационно.]:
– Однозначно, всякий мало-мальски мыслящий телезритель в качестве объекта экстремистских нападок Зиновьевны и Ванюшки узрел именно самого-о(!!!) председателя Пыточного комитета при Генеральной прокуратуре Федо-о(!)та Федо-о(!)товича Федо-о-о(!)това, а не его отпрыска – ванюшкиного одноклассника.. Федо-от.., да не то-от!..
А н н а [удрученно.]:
– И чё топерича, ёксель-моксель, делать-та?
Б а с т и л и я:
– Делать нечего – дело Зо-о(!)ей сделано. Ее, по всей видимости, ожидают разнообразнейшие санкции со стороны силовых ведомств. Вплоть до... Не исключена и... физическая ликвидация без суда и следствия. Втихаря. Возможно, и из снайперской винтовки с глушителем или... кирпичем по кумполу в подъезде...
[Анна с Володей синхронно ахают.]
А н н а [взволнованно-недоверчиво.]:
– Брешешь?!
Б а с т и л и я [игнорируя реплику Анны.]:
– Имеется еще вариант – тяжелые металлы...
В о л о д я С а л о м а с л о в [ликующе.]:
– Это ну, а я знаю! Это когда опилки от урана, это ну, или полония тайком подсыпают в еду или питье! Для отравления.
А н н а [восхищенно.]:
– Ну й грамате-е(!)й жа ты – Вован. Прафе-е(!)с-сар, ёксель-моксель...
Б а с т и л и я:
– Да не-ет, дорогие мои: э-э(!)ти тяжелые металлы совсем другие – платина и золото исключительно высшей пробы.
А н н а [недоуменно.]:
– И чё, золатыми опилками травють?
Б а с т и л и я:
– Да не-ет, драгоценные вы мои: из вышеназванных металлов изготавливают дубинки, коими и из-за угла дубасят по затылкам негласно приговоренных силовыми структурами к ликвидации...
А н н а [ошарашенно.]:
– У-ух-х ты-ы-ы(!), ёксель-моксель... И эта отку-удава жа сто-ока зо-олата-а?!
Б а с т и л и я [невозмутимо.]:
– Откуда-откуда... А государственный золотой запас на что? Для развито-ой экономики, милочка, никак не в ущерб отливка для карательных спецопераций тысченки-другой золотых дубин. Их еще и драгоценными каменьями украшают... Зато в тканях убиенного никакушенькой остаточной радиации... Полоний с цезием – про-о(!)йденный этап.
А н н а [пораженно.]:
– У-ух-х ты-ы-ы!
Б а с т и л и я [изначально призадумавшись.]:
– А мо-о-огут вашу Зою... и... как... правозащитника Ваську Цэрэушкина-Мас-садова укокошить... Маковой взрывчаткой...
А н н а [с любопытством.]:
– А энто… каковской-таковской маковою? А как эта?
Б а с т и л и я [взглянув на Анну свысока.]:
– Элементарно, «Ватсон»... Как два пальца обсосать...
Награнулировали тогда ушлые спецслужбовцы под маковые зерна офигенно мощной взрывчатки, настряпали с ними любимых Васькой пирожков, подсунули ему с этой выпечкой в корзинке агентшу-проститутку в костюме Красной Шапочки. Подгадали, когда, значит, его жена на курорте свое сало под южным Солнцем плавила-коптила...
А н н а [с нетерпением.]:
– И?!
Б а с т и л и я [млея от собственной компетенции.]:
– И... зарядила эта путана Васятку пирожками (мне один сапер поведал, что каждый из них по мощности противопехотной мине соответствовал)...
Зарядила, значит, порочная мужика, зажигалку с длинным пламенем подсунула и в ванную якобы для гигиенической подготовки к блуду смылась. А Василий тем временем развалился кверху набитым пирожками пузом на кровати и-и-и... И давай закуривать...
Сигарету в едало вставил, зажигалкой чиркнул... Ну и… лизнуло длин-ню-ю-ющее пламя по оставшимся на губе взрывоопасным маковкам. От них и пошла огненная струя по прилипшей к стенкам пирожковой начинке: через рот, через гортань... во всю пищеварительную систему... Та-а(!!!)к долбану-уло-о!.. Все стены и потолок васькиной требухой оштукатурило!..
У соседей сверху аж обои по всей квартире начисто отклеились!
А у нижних сорвавшимися со стены старинными курантами домработницу до амнезии с диареей зашибло...
И пару племенных хомячков на кульминационном этапе страстного любовного игрища прямо в клетке в лепешку расплющило. Натуральное барбекю в решетке получилось. Хоть сразу на мангал…
[Володя с Анной ахают и охают, пребывая в состоянии неимоверного ужаса.]...
А н н а [наконец-то с грехом пополам совладав с собой.]:
– А с энтой прохвосткою-та (с Красною шапочкою-та), ёксель-моксель, чево сталось-та?!
Б а с т и л и я [невозмутимо.]:
– Представь: ни-и цара-апинки... Только контузия... Уж который год капитаншей кавээновской команды какого-то подмосковного психдиспансера... Говорят, сто-оит ей только со сцены идиотски улыбнуться, и сразу же все жюри всей команде высшую оценку выставляет... Постоянно первое место в Высшей лиге обеспечено...
Жа-аль, конечно, вашу Зою Зиновьевну. А что поделаешь? Сама себе смертный приговор сконструировала...
А н н а [плаксиво.]:
– А-а... Вань-ню-ю(!!!)шке чь-чё ж бу-бу-у-уд-де-ет?!
Б а с т и л и я [успокаивающе накрыв своей ладонью аннину.]:
– Ему, исходя из сопливости возраста, ровным счетом ничего тюремного. Пожурят да й амнистируют… С вами же культурно побеседуют.
П е т я [восторженно из-за двери.]:
– Ванька! Бабку дядьки будут из снайпелской винтовки килпичем по баске-е и пилозками с маком в пузо! Папке с мамкою – культулная беседа! А тебя из-за соплей в тюльму не возьмут!
А н н а [обрадованно, оборачиваясь к подоконнику в поисках на нем самой не знамо чего.]:
– От постреленок! Мечтат, ёксель-моксель, стать мериканским шпионом в Кыр-гизии. У мериканских-та, вишь ли, оклады повышее нашенских, солидны командировочны, добавка за вреднось, льготы на свет, газ и... иш-ще... Бесплатный праезд в метро, на афтобусе и беспроцентна ипотека...
И в каво тока, ёксель-моксель, таковский уродилса? Днями напралет подслушиват да подсматриват, подсматриват да подслушиват... [заметив маячащего за окном Грибоедова.]: – О(!), ёксель-моксель, Хрибаедов нарисовалси.
[Володя с Бастилией оборачиваются, Анна приветливо приоткрывает окно.]
А н н а:
– Заходь, Басурман Николаевич. Чаю с селедкою хошь?
Г р и б о е д о в [стеснительно.]:
– Неа. Моя сяю узе надузилась и… в сьтолб на маси-ине вьехаля... Вовку нада. Обьлицьовка нада делять…
Б а с т и л и я [перебивает.]:
– Шаурма-то твоя как поживает?
Г р и б о е д о в:
– Висе. Шаурьмы больсе нетю. Консилась.
Б а с т и л и я [пораженно выпучивая глаза и горестно всплескивая руками.]:
– О-ой-ё-ё-ёй-ё-ёй!! Скончалась?!.. Отчего?
Г р и б о е д о в [обыденно, без тени трагизма.]:
– Брятельника пьриходиля, пльемянника пьриходиля, дрюзья пьриходиля... Шаурьма нозиками резальи, ку-усали... Вку-усьний(!) биль. Висю сиели. Потома плёв ку-усали, сяй пили, нярьды на теньге игральи.
Б а с т и л и я [крайне возмущенно.]:
– Вот тебе, бабушка, и Юркин день!.. Вы что, идолы.., – каниба-а-алы?!.. Как же ты посмел жену скормить?! Тебя ж пожизненно в «Дохлый лебедь» засадят!
Г р и б о е д о в [испуганно.]:
– Зацем «Дохлий льебедь»?! Моя не хоцет дохлий птицька!
Б а с т и л и я [негодуя.]:
– А ты чем, выродок, думал(?!!), когда гостей женою угощал! На баранине решил сэкономить?!.. Заса-адят! Как пить дать. Круглыми си-иротами дочки останутся!.. Зачем, нехристь, жену зажева-али?!!..
Если и не в «Дохлый лебедь» тебя, окаянного, запузырят, так на остров Невезения в «Черную макаку»! А та-а-а(!!!)м…
Г р и б о е д о в [крайне взволнованно.]:
– Моя не хоцет в сёрну каку!.. [словно оправдываясь.]: – Зина-а тозе йель... Пузатий снова мой зина-а. Сина нада – насьледьника. А то висё доцьки та доцьки.
Б а с т и л и я [опешив.]:
– Не по-ня-ла-а-а...
А н н а [с явным превосходством взирая на Бастилию.]:
– А чево тута, ёксель-моксель, панимать-та?.. Ня Шаурма -- евоная жана-а, а Бастурма. Бас-тур-ма-а. А ели оне ня чаловечину, а продухт из съядо-о(!)бной скотины – шаурму. Улавливашь, ёксель-моксель, разнитцу-та?.. [Грибоедову.]: – Как тваю жану-та, татарин, кличуть?!
Г р и б о е д о в [недоуменно.]:
– Ки-лицють? Мой зина-а?
А н н а [допытливо.]:
– Жану-у тваю – спрашиваю – как зовут?!
Г р и б о е д о в [радостно-эвристически.]:
– А-а-а!! Так би сьразьу и сказаль! Мой зина – Басьтюрьма.
А н н а [дразнительно-нравоучительно.]:
– Бас-тюрьма. Хе! Тюрьма. Нискоко, ёксель-моксель, русским лятературным языком ня владешь. Будта жопа на параде выражашься...
Чем хоть ш-щас занимашьсь-ся-та? Так жа алигарха свово бздливова охраняшь?
Г р и б о е д о в [сокрушенно махнув рукой.]:
– Неа. Совисем усла моя от олигалха...
[пафосно цитирует «Горе от ума» и «Евгения Онегина», по ходу чего Володя Саломаслов засыпает сидя за столом.]:
– Слузить би рьад, пьрислузиваться тосно!..
А сюдьи кто?!.. За дьревностию льет
К свёбодьний зизни их вьразда непьримирьима,
Сузденья церьпают из забити-их газьет
Вьремен Оцяковських и покорьенья Кьрима!..
Де, указите нам, Отецества оц-цы(?!),
Которьих ми долзны пь-ринять за обьразьцы!..
Цем меньсе зенсину ми льюбим,
Тем легце ньравимся ми йей...
Я к вам пису-у! Цево зе боле?!..
Б а с т и л и я [перебивает (вполне дружелюбно).]:
– Ну-у-у, завелся. Ты, Грибоедов, лучше без рифмы поведай, отчего из олигарховских телохранителей слинял?
Г р и б о е д о в [удрученно вздохнув, под иронические смешки Анны и Бастилии.]:
– Сыбко-сыбко моя усталь-ля... Не успеваля совисем висё делять...
Снацяля толька хозьяина от пульки та бомбоцьки спасьаля...
Потома казьдий день плёв готовиля и за випивкой в магазина бегаля… Потома хозяина совисем пьянова на тьретий этаз по лесьтьнице таскаля.., потома хозьяйку пьянюю на пьятий этаз по лесьтьнице таскаля... Лифьть у них, видьис ли, слёманий...
Потома к
