Чево заступашься-та(?!), ёксель-моксель.. Знал ба, чево она тута со своею старою задницею натворила!.. Ня хотела уж говарить, штобы тя перед чампионским боем не волновать... Да ла-адна уж, слу-ушай, ёксель-моксель. Тя, похоже, апосля всево толька што пережитова мала чем расстроишь...
Понимашь(?), Ванюшку нашева в школе один пацан на нет издразнил: мол, Иван – чемодан да Иван – чемодан...
Зоя-та, увидавши Ванятку в слезах, приперла позавчерась ево без понятых к шифоньеру, и давай, ёксель-моксель, пытать: «Чево за тако у тя, любимый правнук, горе?! Колись как орех под кувалдою!»... Таковски и сказанула(!): «орех под кувалдою!»... Разве можна, ёксель-моксель, ребенку эдак напрямки да по-хамски?!.. А еш-ще добавила, што в случае молчанья в тазик с саморезными шурупиками без шортиков усадит и будет ево тама (в тазу-та), ёксель-моксель, игре на балалайке обучать!.. Ну Ванюша тута жа и «раскололса», и тама жа в шортики брызнул...
Она чё, совсемочки «кукарекнутая»?!..
В о л о д я [недоуменно.]:
– Ань, это ну.., ну сколько раз тебе было гово-орено(?), что бабушка – ветеран советских органов госбезопасности, что занималась, это ну.., выведением на чистую воду вражеских шпионов. Заметь, в большинстве своем засланцев из США. А америкосы – это не какие-то там тебе германцы. Они ж, это ну, по ушлости наравне с евреями, русскими, украинцами иль даже с чукчами! Их, это ну, «колоть» – дело не простецкое: когда надобно через мордобой почву подготавливать, а когда й с шутками да прибаутками требуется кое-что особо ценное меж дверью и косяком прищемить, а иного агента можно перевербовать круглосуточными ласками, самогоном, шоколадом да шаньгами со свеклою...
А н н а [перебивая.]:
– Складно, ёксель-моксель, лепечешь. Будта по писаному.
В о л о д я:
– Это ну.., еще в детстве бабушкины героические рассказы наизусть заучивал.
А н н а [ворчливо.]:
– До таво дозаучивалса, жаребенок пядальный, што на таблицу умнаженья мазгов ня хватило? Двоешник...
В о л о д я [вспылив.]:
– Дура!
А н н а [встав на кровати в позу гавкающей цепной псины.]:
– Второгодник!.., [с издевкой.]: – А се-емь-ю во-осемь – ско-о-око?!
В о л о д я [стушевавшись.]:
– Дура...
А н н а:
– Сам дурак со своею бабушкою!
В о л о д я [заикаясь, нервно-пафосно, со слезами на очах.]:
– Это ну... Не п-па-а-а(!!!)чкай(!)... своим посты-ы(!)лым б-бо-о-оталом крис-ста-а-а(!)льно све-е-етлый образ до-о-об-блестной контр-разве-е-едчицы!
А н н а [подостыв душой.]:
– Ну сы-ы-ы(!)знова, ёксель-моксель, запел из чужова горла... Да ты даж, ёксель-моксель, хрен допетришь, в како политическо дерь-рьмо всех нас по саму сопатку вчерась вечером вляпала энта твоя «све-е(!!)тла-пресветла» образина!
В о л о д я [озадачившись.]:
– Брешешь?
А н н а [гневно с издевкой.]:
– Соба-ака брешет, а мне не с руки-и-и, миле-е(!)ночек. И не встревай, ёксель-моксель, кода я разговариваю! До конца дорасскажу, тода и перебивай!
В о л о д я [сникнув.]:
– Ну рассказывай, это ну… В конце перебью.
А н н а [перевозбужденно.]:
– А й расскажу! Еш-ще та-а(!!!)к расскажу, што уши тваи, ёксель-моксель, в кочаны капусные посвертываютса!..
Эт-та твая противошпионовская бабуська-та позавчерась, ёксель-моксель, кода Ванечку отпытала, дала яму ржанова хлебушка с протертым хреном и принялася с им ворковать... Я-та аккурат с таво места начала-а их из спальни чарез стакан к стене подслушивать. Я ж мать – имею право...
« – Ва-а(!)нечка – без мыла в душу лезет, – Де-еточка, ка-ак(?!) звать энтова непреличнова к тибе мальчика. Ты хлебушком-та в хрен макай да выкладывай.
– Макаю...», – говарит сы-ыночка, а сам за обе ш-ще-ечки уплетат... А у самово от хре-еновой жгучести слезки горючие по энтим самым ш-щечкам катютса.
В о л о д я [возмущенно.]:
– Брешешь!
А н н а [тоже возмущенно.]:
– А вот фиг-та, штоб я брехала!
В о л о д я [саркастически.]:
– И каким же растаким фокусом-покусом ты ухом через стакан к стене ванькины слезы увидала?! А?..
А н н а [ничуть не смутившись.]:
– А й ня видала, ёксель-моксель. Ваня потом сам рассказал: «Жую, – говарит, – маманя, а во рту ж-жет, а слезы ручьями, а хрену все шибчее и шибчее хочетса!»...
Ну й вот... Тока он дразнильш-щика Федотом назвал.., тута й, ёксель-моксель, Бастилья приперлася деду твому ш-щекотильный массаж пяток делать…
« – Каво, – говарит, – Анна, стаканом на обоях околпачивашь да выслушивашь?
– Мух, – говарю, – ёксель-моксель, отлавливаю.
– Каки-и(?!!) – хохочет, – мухи в конце декабря!
– А й н-ня с-скаж-жи-и, – горожу, – Зима-та ноне теплая. Так й, ёксель-моксель, до мух недалече... Пущай даж и ня муха, дак клоп может пад стакан угодать… иль еш-ще кака-а друга кусачая букарашка...»
Отвлекашь да отвлекашь миня от темы, конь пядальный... Ты слушай.
В о л о д я:
– Слушаю-слушаю.
А н н а [интригующе.]:
– А вчерась, ёксель-моксель, где-т окола семи бабка-та твая приперлася откуда-та с Ванюшкою. Она вся из себя – раздухоренная, и сы-ыночка ей подстать. Никода ево этаким ня видала... И тута ж пачти сразу званит мине Клоака Львовна: «Включай, – говарит, – канал «Хулиган»! Чарез десять минут будут твово Ваньку – борца за справедливось – в новостях повтарять!»...
[кивая на ЖК-телевизор.]: -- Включила я, значит, «фанерину».., жду... Ждала-ждала... Шиш-та, ёксель-моксель: ня повтарили... Званю Клоаке: чё тама, мол, да как... бы-ыла-та?.. Она й вкратце перес-сказала суть нашева го-о(!!!)рюща семейнова!..
Тама-та (с клоакиных слов-та) супроти-ив большу-уш-щева, ёксель-моксель, домиш-ща наш сынулька на морозе приплясывал, а в рученьках ево огромна белая фанерина, а на ей кру-у(!)пна-прекрупна толсте-е(!)нными буквами накалякано: «Федот – бегемот»!!! А Зиновьевна, ёксель-моксель, рядышком выгибалася, на балалайке в маих замшевых перчатках наяривала да похабны частушки про бегемотов орала!.. [заметив промелькнувшую в коридоре Бастилию Захаровну.]: – Э-э(!!)й, Бастилья! Ходь сюды(!), ёксель-моксель...
Б а с т и л и я [тормознув и дав задний ход.]:
– Ась?
А н н а [в приказном тоне.]:
– Ходь сюды-ы(!!!), говарю!
Б а с т и л и я [входя, игриво.]:
– Чего изволите(?!), мадам.
А н н а [на полном серьезе.]:
– А изволю я – мадам, штобы, ёксель-моксель, ты нам с Вовою показала ту кинушку, кою вчерась из ютруба выдоила и коей седни хвасталася. Сама ж, ёксель-моксель, обещалась, што проде.., прод-де... манд…-стрируешь.
Б а с т и л и я:
– Ноу про-облем. [после сих слов долго и безуспешно в области паха шарит под подолом своего монашеского одеяния.]...
А н н а [недовольно.]:
– Давай шустрей! Скока можна, ёксель-моксель, ляжки-та чесать?!
Б а с т и л и я [с обидинкой.]:
– И вовсе не чешу я... ляжки.
А н н а:
– А чё тада ты тама, ёксель-моксель, чешешь?
Б а с т и л и я [стушевавшись и наконец-то вынимая флэш-карту.]:
– Ничего не чешу. Флэшка в дырку провалилась – еле выудила. Карман потайной прохудился, а у меня руки дабы заштопать не доходят. Вот все мелкое в подклад и высыпается.
А н н а [с завистью.]:
– Кучеря-яво живешь, ёксель-моксель... Трусы-ы(!) с кармана-а(!)ми да… с подкла-а(!)дкою.
Б а с т и л и я [нравоучительно, сексуально изгибаясь телом с демонстрацией татуированной спины, вставляя флэшку в гнездо телевизора и настраивая оный на воспроизведение записи.]:
– Аннушка, что за нелепая дотошность?.. И возьмите на заметку, что не «ю-тру-уб», а «ю-ту-у(!)б», и не «выда-а(!)ивать», а «ска-а(!)чивать».
А н н а [иронически.]:
– Ой-ёй-ё-ё-ё(!!)й, каки-и мы, ёксель-моксель, ву-у-у(!!)мные-е! Всё-ё-ё(!) соображам...
Б а с т и л и я [с превосходством.]:
– Да такая уж и е-есть! Чай, не пипеткой на перроне(!) делана...
А н н а [обиженно.]:
– Намекашь, што я-я(!) эдак делана?
Б а с т и л и я [невозмутимо.]:
– К чему пустопорожние намеки(?), коль и невооруженным взглядом суть видна...
По поводу же белья-я-я... Да будет вам и вашему Владимиру известно, сегодня я абсолютно без оного.
А н н а:
– И што так? Пропила-а… аль в ломбарду заклала?
Б а с т и л и я [важничая.]:
– Веление моды, голубушка. Представьте исподнее, торчащее из моего стильного, спинного, платьевого проема...
А н н а [с недовольством.]:
– А чё мине преставлять-та? Чай, ёксель-моксель, ня Пушкин с Лермантовым. Пущай оне преставляють. Ты давай – кажи кантр-промат на старуху!
[Бастилия, настроив стартовую картинку, с пультом в руке бесцеремонно укладывается меж возлежащим Володей и сидящей Анной и запускает запись. При сем аннушкина фигура отчасти перекрывает Бастилии обзор.]
А н н а [возбужденно.]:
– Сматри-и(!), Вовчик, чё ш-щас твая крыс(!)-стально чистая бабушка отчебучит!
Б а с т и л и я [с недовольством по-бульдозерному толкая Анну подошвой в ягодицу и для улучшения обзора вплотную пододвигаясь к Володе (тот робко сторонится).]:
– Ань, голубушка, отсядь чуток влево, а то из-за твоей туши экран практически не виден.
А н н а [огрызается, все-таки повинуясь и не отрывая напряженного взгляда от экрана.]:
– Сама ты.., ёксель-моксель.., туша... разрисованная.
С Ц Е Н А Д Е В Я Т А Я (телеэкранная):
[Видео…Телестудия так себе – кухонно-интерьерная: стол обшарпан (на нем по паре облупленных ноутбуков и солидных микрофонов, перед ведущей пачка «Беломорканала», спички, бутылка с пивом), холодильник тоже затрапезного облика; на заднем плане работающий монитор с логотипом «ХУ» в углу экрана, рядом на большущем гвозде ржавое ведро...
Новостные ведущие: она – тучная, разбитная, неряшливая бомжиха, одетая в перепачканные кофту и юбку; допотопные значительно выше необходимого размера тряпичные чулки, зафиксированные на бедрах резинками-колечками (постоянно чешется и прикладывается к пивной бутылке); он – похмельно-изможденного облика кудлатый майор полиции: форма парадная (на левой стороне груди вместо наград пестрое скопище разнообразных значков), отстегнутый от шеи галстук болтается на заколке, расстегнутая рубаха открывает поддевку – голубую футболку с разномастными заплатами, неряшливо притороченными крупными стежками (всякий раз, когда бомжиха прикладывается к бутылочному горлышку, майор облизывается, кося на нее жаждущим, но и робким взглядом). Для майора в сем сценарии не предусмотрено ни реплики, ни слова.]
В е д у щ а я [откашлявшись, пропитым голосом, не оборачиваясь отбросив опорожненную тару за спину (баскетбольно рикошетом от стены с грохотом попадает в висящее рядом с монитором ржавое ведро) и вынув из-под стола свежую пивную поллитру.]:
– А тепе-ерича... с нами прямо на прямой связи… уличный корреспондент нашего всеми-превсеми любимого канала «Хулиган» Караокий... [сглотнув и алчуще облизнувшись.]: – Селедкин-Водкин.
[На студийном мониторе высвечивается зевающий во весь рот обросший щетиной и дремуче заспанный тип с глазным тиком, облаченный под дирижера симфонического оркестра. На крупном кумачовом микрофоне логотип «ХУ». Майор, позевнув, клонится ко сну.]
В е д у щ а я [глотнув из горла пива и закурив из лежащей перед ней пачки «Беломорканала».]:
– Карик, ну чё там у тебя?
Р е п о р т е р [тиково подмигивая.]:
– Ась?
[майор-ведущий, уложив голову на скрещенные на столе руки, похрапывает.]
В е д у щ а я [слегка раздраженно.]:
– Ты там глухонемым дурачком-то не прикидывайся! Отвечай(!), когда студия с тобою разговаривает.
Р е п о р т е р:
– Ась?
В е д у щ а я [более прежнего раздражаясь.]:
– Довыпендриваешься(!): вылетишь с должности без выходного пособия!! У тебя ж после-е(!)днее предупреждение... Слышишь меня(?!), олух беспонтовый.
Р е п о р т е р [испуганно и от волнения чаще прежнего подмигивая.]:
–
