Катастрофа

доберемся.
Капитан помог Саше забраться в телегу. Попадья резво запрыгнула сама.
- Доброго пути!
                                                  /…/
Саша  в шубке, прижав к себе свою дорожную сумку, сидит в телеге. Волосы заколоты в узел на затылке. Попадья-попутчица зовёт Сашу остановиться  у себя.  Дорога идёт через поля, а потом через лес. Осень.

К телеге, на которой были Саша и попадья, на выезде из города добавились еще несколько. Местные жители, крестьяне и нет, по-видимому, опасались ехать куда-либо «при прежней власти». Дорога идёт через поля, а потом через лес. Полина рассказывала Саше о местах, по которым они проезжают, а потом стала уговаривать Сашу остановиться у нее в доме.
                                           /…/
Обоз сопровождали пятеро верховых, тоже попутчики, и двое солдат.
На дороге, поперек пути стоит телега, около нее двое мужчин. Когда обоз приблизился, из кустов появились еще несколько верховых. Вооружены. Наставив на «путешественников» винтовки,  бандиты объявили, что забирают их с собой. Когда они начали отбирать у солдат винтовки, началась перестрелка. Один солдат был убит сразу, а второй был ранен, но сумел ускакать.
                                      /…/
Зачем их привезли в деревню, в которой хозяйничают бандиты, Саша не понимала. Кроме них с Полиной есть еще только одна женщина. Остальные – крестьяне, везущие домой продовольствие.  
Сначала они все долго сидели на своих подводах в центре деревенской площади. Полина велела ей повязать голову платком. За отсутствием такового в дело был пущен тонкий шелковый павловопосадский шарф.
Пока они были на площади, Саша наблюдала за бандитами. Они все разные: один явный крестьянин, сжалившись над женщинами, принес им воды. На него заругались, он отговорился тем, что «всех баб надо жалеть». Когда стало темно, пленников заперли в сарае.
Вторую ночь подряд Саша чья-нибудь пленница.
                                 /…/
Рано утром проснулись от стрельбы, которая совсем рядом.
Спаситель – капитан Вяземский. Выражает беспокойство и радость одновременно. Попадья улыбается, поглядывая на него и на Сашу.
                                          /…/
Они подъехали к небольшому деревянному дому, стоящему за оградой, которую почти не было видно из-за разросшихся кустов акации. Даже с улицы было видно, что семья, живущая в этом доме, старательно ухаживает за домом и садом. Полина слезла с телеги и с замиранием сердца открыла калитку. Вошла во двор. Никого.  
Вошедшие следом за Полиной Саша, капитан и солдат, который держал Сашину сумку, остановились посреди двора и осматривались.
- Хозяева! - Это, конечно, капитан.

На его призыв отозвались. Из-за сарая вышла немолодая женщина в черном платке и кинулась к Полине. Оказалось, что все работают в саду, что был за домом. Полина, махнув рукой, побежала за дом. Саша облегченно вздохнула, хоть здесь все в порядке. Женщина, встретившая их во дворе, провела гостей в дом. Саша, присела на лавку в сенях и, откинувшись к стене, закрыла глаза. Она тут же почувствовала, что рядом с ней моментально оказался капитан. Он сказал: - Прошу прощения, мадемуазель, - и приложил тыльную сторону ладони к ее лбу. Саша вздрогнула и открыла глаза. Он еще раз извинился.
- Я подумал, не жар ли у вас.
Саша не успела ответить, потому что дом наполнился голосами, смехом, плачем.   Посреди сеней стоял глава дома, в черной рясе, темноволосый, с маленькой аккуратной бородкой, крепкий, лет тридцати пяти. Отец Павел. К Полине прижимались двое мальчишек. Одному было лет двенадцать, а второй совсем еще маленький, годика три.

Пока все знакомились между собой, работница собрала на стол. Уселись вчетвером, детей, как положено, до взрослых разговоров не допустили. Отец Павел рассказывал, что Полину арестовали вместо него. Когда за ним пришли, его не оказалось дома, он уезжал в соседнюю деревню к умирающему больному. Вот вместо него жену и забрали! Спасибо, что не детей! А вот в городе, говорят, у кого-то увезли детей.

Капитан попросил священника приютить на несколько дней Александру Федоровну. Разумеется, отец Павел согласился, а Полина стала говорить, что капитан может не волноваться, барышню не обидят, как своя будет жить.

Стемнело. Электричества в доме не было. Работница внесла керосиновую лампу с абажуром из матового стекла, расписанного цветами. Саша ахнула: антиквариат! На столе появился самовар. Вот это был настоящий антиквариат. Огромный, начищенный до невероятного блеска, со всякими финтифлюшечками и украшениями. Топили его, наверно, добавляя к обычным щепкам какую-то пахучую  древесину. Полина достала чашки. Было ясно, что это парадная посуда, которую достают не каждый день. Пирожных, понятное дело, не было, но были бублики.

Конечно, именно во время чаепития и настал тот момент, которого так боялась Саша. Отец Павел стал расспрашивать ее о том, откуда она и как попала в эти края. Решение пришло неожиданно: она вернулась из эмиграции. (За каким чертом?)
- Что ж в такое неудачное время? – поинтересовался отец Павел.

Потом, вспоминая этот разговор, Саша скажет, что для роли Штирлица она вполне подходит. В течение той минуты пока она делала вид, что обожглась чаем и обмахивалась платком, Саша построила идеальную схему или, как, судя по кинофильмам,  говорят шпионы, легенду. Она родилась в Петербурге, в младенческом возрасте ее увезли в Америку, куда перебрались родители. Сначала они поселились в Нью-Йорке, а через некоторое время перебрались в Канаду, где и обосновались в Квебеке. В тот момент единственное, что Саша могла вспомнить о Канаде, был именно этот Квебек, район, где говорили по-французски, и что в этой области Канады находятся две «кинологические» территории: Ньюфаундленд и Лабрадор.

Отца Павла не интересовала география Северной Америки. Ему показалось странным, что девица из приличной семьи в разгар революционных событий прибыла в Россию, и он, удивившись, спросил именно об этом. Оказывается, в Петербурге скончался ее двоюродный дедушка, оставив ей и ее брату большое наследство. Вот они с братом и приехали, а тут…
- Ну, что же вы, голубушка, - сокрушенно покачал головой священник, - Какое наследство! Вашему брату нужно было быть осторожнее. Все наследство осталось в прошлом. Они все отменили. Но где же ваш брат?
- Он пропал еще в Петербурге. (Тьфу-тьфу! Прости меня, Сережа!) Там такие беспорядки!
- С кем же вы ехали в поезде?
- Знакомый моего брата вез меня к своим родным в Херсон. Чем кончилось, вы видите.
Она очень надеялась, что капитан Вяземский не обратит внимания на явную бредовость ее рассказов. Не хватало еще, чтобы он тоже заподозрил ее в шпионаже!
                                             /…/
Начинало темнеть, когда капитан стал прощаться. Он о чем-то переговорил с отцом Павлом, а Сашу попросил проводить его до калитки. Галантный, как принц Уэльский, он попросил разрешения навестить ее завтра или послезавтра. Саша подала ему руку, он подержал ее руку в своей, потом наклонился к руке, поцеловал.
- Я безмерно благодарна вам за спасение, Алексей.
Он ответил, что счастлив был познакомиться, что рад будет и в будущем оказать ей необходимую услугу и что вообще будет рад видеть ее.
                              /…/
Через пару дней капитан Вяземский приехал навестить Сашу и предложил ей улучшить свое положение. Здесь в городе находится его бабушка. Это мать его матери, он ее очень любит. Саша увидит, какая она добрая, бабушка ей понравится! Он говорил с ней, и она согласилась бы взять Сашу в компаньонки. Если бы Саша согласилась. Саша была безмерно удивлена, но решила, вряд ли капитанова бабушка такая же тиранка, как пушкинская графиня, и согласилась. И Вяземский повез ее знакомиться с бабушкой. Пробный визит.

Они с Полиной долго размышляли, как одеть Сашу, чтобы понравиться Вяземской бабушке. Пришлось срочно ушить Полинину юбку, велика была, но получилось весьма прилично. Сашу больше всего смущали ее туфли. Наверно, для восемнадцатого года они были странны. Шубка пока выручает, как никак, она приехала из Канады (как Никита Михалков).

Вяземский приехал в невообразимой коляске, Саше никогда не доводилось прежде пользоваться такими видами транспорта. На переднем сидении был солдат (чуть не сказала  «за рулем»), правивший лошадью. До города, бывшего центром здешней вселенной, нужно было ехать часа два. Все время пути они вели светскую беседу. Саша расспрашивала капитана о том, что происходит в здешних местах. Она заметила, что Вяземский старается ее успокоить, что ли.

Дом, в котором жила бабушка, не был съемным, принадлежал ей. Небольшой особнячок с палисадником за решетчатой изгородью.
На звонок дверь открыла горничная. Проводила в гостиную.

Большая комната, два шелковых дивана, стулья, тоже обитые шелковой материей (интересно,нет ли в них запрятанных драгоценностей?), фортепьяно. Изящная горка с вазочками. Маленький столик, на нем наверняка хозяйка раскладывает пасьянсы.
А вот и капитанова бабушка, хозяйка дома, встречает гостей, очень симпатичная пожилая дама лет семидесяти.  Светло-серое платье с высоким воротничком, на плечах накинута шаль. И такое милое благородное лицо. Вяземский представил Сашу бабушке.  Саша сподобилась изобразить реверанс.
- Дайте же на вас посмотреть, милочка! – Анна Георгиевна быстро, но очень внимательно оглядела Сашу с ног до головы. Судя по ее улыбке, недовольной она не осталась.

Пока горничная накрывала на стол, хозяйка предложила присесть в углу, в кресла, около маленького столика, на котором были расставлены  семейные фотографии в рамочках.
Анна Георгиевна просит Сашу рассказать о себе. Она, оказывается, часто бывала в Петербурге. Как жаль, что Саша плохо помнит Петербург!
Как же Саша попала в Канаду? Это очень интересно, никто из знакомых Анны Георгиевны не был в Канаде. И как же  ее семья там жила? Это было трудно? Ах, там была почти русская колония? А остались ли в России родственники?

Анна Георгиевна  поинтересовалась образованием Саши. Образование хорошее: домашнее, да гимназия, да университет. (Когда женщины стали учиться в американских университетах?) Легкое напоминание о личном дворянстве своем и родителей, или оно уже потомственное? Это успокоило Анну Георгиевну.    Три иностранных языка вызвали горячее одобрение. Анна Георгиевна  интересуется, сможет ли Саша читать ей. Ее зрение сильно ослабло.
И, раз уж Саша изучала в университете литературу, она сможет по вечерам рассказывать что-нибудь из новой литературы. Только одна просьба, она, как пушкинская графиня (вот и она про то же!), предпочитает, чтобы «герой  не давил ни отца, ни мать, и чтобы не было утопленных тел».
Саша обрадовалась, поскольку знала в себе талант рассказчика. Только бы не увлекаться и не рассказывать то, что еще «не написано».

И вот подан чай. Анна Григорьевна внимательно смотрела, как Саша держит чашку, как  берет печенье. А чашки были дивные, не очень большие, цилиндрические, с золотой каемочкой, расписанные сиренью. Вишневое варенье. Сашина бабушка тоже варила вишневое варенье…
Алексей ждет от Анны Георгиевны  сочувствия к бедственному положению Саши.
Кажется, Саша ей понравилась, потому что она велит горничной приготовить комнату для «барышни».

Прошла неделя с тех пор, как началось Сашино путешествие.