Катастрофа

ей, наверное, было бы очень страшно, но светило солнце.

Когда в поезде Олег высыпал на диван яблоки из пакета, солнце светило в окно купе, и они только что отъехали от станции. Не могла она лежать в обмороке очень долго. Солнце было с левой стороны от дороги. Значит, нужно идти назад к той станции. Нужно идти направо.
Саша привела себя в порядок, насколько это было возможно. Потом повесила сумку на плечо (черт, какая же она тяжелая!) и, поднявшись на насыпь, зашагала по шпалам в сторону предполагаемой станции.
                                          /…/
Ну, вот уже видны какие-то станционные строения. Обрадовавшись, что так быстро дошла, Саша направилась к тому строению, которое больше всего походило на здание вокзала как такового. На площади, которая была видна за вокзалом, Саша увидела несколько всадников весьма живописного залихватского вида.  Куда же ей обратиться? Она остановилась, задумавшись. Ни по каким признакам нельзя было понять, что люди на станции обеспокоены каким-то железнодорожным происшествием. Но ведь происшествие-то было. Саша - свидетель!  

Пока она размышляла, из станционного здания выбежали двое мужчин и направились к ней. Слава богу! Подойдя поближе, они остановились с видом не вполне дружелюбным. Оба были вооружены длинными винтовками (!) с примкнутыми штыками. Один, постарше, был в старой полинявшей гимнастерке, а другой в кожаной куртке и кожаной же фуражке. Может, здесь кино снимают?
- Здравствуйте! – обратилась к ним Саша. – Не подскажете ли вы мне, где здесь почта или телеграф?
Помолчав некоторое время, в течение которого Сашин оптимистический настрой начал понижаться, один из двоих, тот, что был в кожаной куртке, спросил:
- А зачем вам почта?
- Хотелось бы отправить телеграмму, с вашего позволения.
- Куда?
Приплыли! Нужно постараться говорить с ними вежливо. Может, это местные бандиты?
- Телеграмму? Домой, маме.
- Домой, это куда?
- В Петербург.
- А сами вы, барышня, откуда двигаетесь?
- Я отстала от поезда.
- От какого поезда?
- От Симферопольского.
- И где же вы от него отстали? Или вы от Симферополя так по рельсам и топаете? – Кожаный засмеялся, - Тут поезда не часто ходят. А документики у вас какие имеются?
- Мои документы остались в поезде. А какое вам, собственно, дело до моих документов?
- Это раньше нам не было дела до ваших документов, а теперь, барышня, мы тут все решаем.
- Решаете, прекрасно, вот и проводите меня на почту.
- Проводим, проводим. – Тот, в гимнастерке, крепко взял Сашу за руку повыше локтя, и они направились в сторону вокзала. Господи, может, хоть там будут нормальные люди?

Из здания вокзала тем временем вышла еще одна живописная группа людей. Две молодых девушки в длинных юбках, у обеих головы были повязаны красными платками. Вместе с ними был пожилой железнодорожник. Они с интересом рассматривали Сашу. Когда подошли поближе, Саша увидела, что костюм железнодорожника какой-то странный, не сегодняшний. Точно, кино снимают. А эти двое просто решили приколоться. Тоже мне, Красная Гвардия!
Поперек вокзального фасада натянут транспарант с революционным призывом. Приободрившаяся Саша была приведена, несмотря на ее протесты в какое-то помещение в здании вокзала. И тут кривая ее оптимизма резко пошла вниз.

Ей устроили настоящий допрос.
   – Ваши документы!
Люди, находившиеся в дежурном помещении, были настроены очень серьезно. Они с недоумением рассматривали Сашину одежду:  черные шёлковые брюки, сапоги, светлый свитер, шубу. Ее попытки перевести разговор в дружескую беседу, пошутили, и будет, ребята, я в кино не снимаюсь, не принесли ожидаемого результата. Более того, Саша не была уверена, что они поняли ее упоминания про кино. Более того, она чувствовала, что безмерно их раздражает.

Главный всего этого безобразия вывернул на стол ее сумку и разворотил ее вещи. Саша начала понимать, что все это серьезно. Он посмел трогать ее белье! А флакончик с туалетной водой был с негодованием отодвинут на край стола, почти отброшен.
- Вот, товарищи, - обратился он к другим мужчинам, присутствовавшим в комнате, - дамочка отстала от поезда. Интересно, какого? Документов нет. Происхождение явно буржуазное. Что будем делать?
- Оставьте меня в покое! Прекратите этот идиотский спектакль!
- Нет, барышня, нет никакого спектакля. Мы спектаклями не балуемся. А вот вам, пожалуй, спектакли не в диковинку.
- Я требую, чтобы вы меня отпустили!
- Требовать будете у Временного правительства, правда, мы его в прошлом году того, разжаловали.
- Есть здесь, наконец, милиция?
- Есть, есть. Мы сейчас туда и направимся.

Единственным документом, найденным в ее вещах, оказался вложенный в библиотечную книгу членский билет «Alliance Française».
- Ну, вот и документик! Васильев, вызови сопровождающего и отправьте ее в милицию.
Саша потрогала рукой свой лоб. Холодный. Надо разобраться… Это красные?  Это 1918 год? Недоумение, ошеломление.  Ощущение нелепости, только что разбитой чашки; вот она была и нет…
                             /…/
Арестована. Два красногвардейца, будем называть их так, ведут ее под винтовкой, раздраженно поторапливая. Маленький городок. Саша с сумкой идёт через весь город, за ней красноармеец с винтовкой. Судя по взглядам, которые на нее бросают встреченные женщины, ее брюки вызывают хорошо, если веселье, а не негодование.

По дороге Саша видит, как выглядит этот маленький городок, и понимает, что произошло что-то невероятное. В конце двадцатого века даже самые захолустные городки так не выглядят. На всем пути их следования улицы не были вымощены даже камнем, не говоря уже об асфальте. Пыльные акации вдоль заборов. Домики. Люди. Несколько мальчишек, увязавшихся за ними, показывали на нее пальцем и кричали:
- Гля, баба в портках!
Спасибо, что хоть камнями не кидали!
                                       /…/
Их «прогулка» закончилась у одного из домов на центральной, по-видимому, площади городка. На этой площади стояли высокие, в два-три этажа, дома. К одному из них ее и привели. Дом выходил сразу на две стороны, на площадь и на боковую улочку. Саша все внимательно оглядывала. Конвоир отчитался перед каким-то дежурным начальником. Арестованная, мол, доставлена, и все такое. Сашины слова и призывы к здравому смыслу не принесли никаких результатов.
Дежурный вытряхнул на свой стол содержимое ее сумки. (Опять!) Этого идиота тоже позабавил ее кружевной лифчик. Бутылку бренди он, по всей вероятности, оставит себе. В этом Саша почти не сомневалась. От ощущения маразма всего происходящего у нее кружилась голова, и шумело в ушах.  Кончилась эта беседа тем, что «до выяснения всех обстоятельств» ее заперли в подвале. Сумка с вещами осталась у дежурного.
                      /…/
Дверь с лязгом закрылась за ее спиной. Сначала глазам, непривыкшим к слабому свету, показалось, что в подвале полная темнота. Саша в ужасе стояла там, где ее оставил конвоир. Спасибо еще, что не втолкнул, как показывают в кино!
Саша повернулась к двери и застучала по ней кулаком:
- Откройте немедленно, черт возьми!
- Не стучите, они не откроют, - откуда-то сбоку раздался голос. - Идите сюда ко мне. Здесь на ящике можно посидеть.

Саша двинулась на голос, споткнулась, чуть не упала. Кто-то взял ее за руку. Она поблагодарила и села.
Глаза стали видеть лучше. Она осмотрелась. Рядом с ней сидела молодая женщина лет тридцати. Напротив, тоже на длинных ящиках сидели еще две женщины. Одна из них, помоложе, спросила:
- Тебя за что сюда?
- Ни за что, - ответила Саша, сознавая бессмысленность своего ответа.
- Ты откуда такая? – Засмеялась другая.
- Из Петербурга.
- Сюда-то как попала?
- От поезда отстала.
- От какого поезда? – Снова засмеялась вторая женщина. – Это ты им сказала? Вот сюда и посадили.
- Оставьте барышню в покое. Пить хотите? – Вмешалась та, первая, которая позвала Сашу сесть на ящик рядом с ней.
- Да, ладно, матушка, мы не со зла. Мы тут все «ни за что» посажены, - снова обратилась она к Саше, - мы вот с Анной на базар сало привезли. Говорят, нельзя. Спекуляция! Прямо с базара сюда и привели. А у нее, - кивнула она на соседку, - может, семеро по лавкам! Чем кормить? Мужики наши с войны не вернулись. Ну, а матушка понятно, как здесь оказалась!
- Почему вы ее называете «матушкой»? – Не удержалась Саша.
- Так попадья она. А они теперь говорят «опиум для народа».

Саша обернулась и посмотрела на ту женщину, что назвали попадьей. Она протягивала Саше кружку с водой.
- А что, барышня, одеть вам больше нечего? Или вы из Петербурга так и ехали? Вещи-то были с собой какие?
- Была сумка дорожная, но они ее у себя оставили. Дорогие, можете вы мне объяснить, что здесь происходит?
- «Вся власть Советам» у нас происходит, - ответила первая женщина, бойкая и говорливая.  
                                                  /…/
- Давай-ка, от греха, ты мою юбку наденешь. Я себе на базаре юбку купила, так ты надень ее пока. А то эти привяжутся, с голой задницей ходишь…
- А зачем вы сюда приехали, барышня?
- Да что вы все, барышня да барышня! Меня Александрой зовут.
- Очень приятно.  – Попадья грустно улыбнулась. – Лучше бы, конечно, в другом месте знакомиться. Полина я.
Две неудавшиеся торговки тоже назвали свои имена: Анна (та, что побойчее) и Анастасия.
- Так зачем приехала-то, Александра? Как тебя по батюшке?
- Федоровна.
- О, как царица,  - засмеялась Анна. – Вот эти рассвирипеют-то! Ты, как спрашивать начнут, на отчество не напирай. Девица ты молодая да красивая, не ровен час…  Порешат.
- Да что у вас тут происходит?
- Ты что, с Луны свалилась? То, что везде происходит. Революция у нас.
- Какая революция? – прошептала Саша. Разум отказывался признавать то, что давно чувствовало сердце.

- Обыкновенная революция, – взялась объяснять попадья, - а, впрочем, я не знаю, какие они бывают. У вас, в Петербурге, сперва царя скинули, потом было Временное правительство. Только времени ему мало дали. У нас долго ничего не менялось, а потом собрались отряды эти революционные, чтоб их! Церковь закрыли сразу. Взорвать хотели. Начальник у них слесарем был в депо. Отчаянный такой! Теперь детей крестить не дает, арестом грозит. К батюшке тайком детей носят. И не венчается никто.
- Так ты чего приехала-то, Александра Федоровна? – опять вмешалась Анна.
- Я ехала с женихом (господи, прости мне эту ложь!) знакомиться с его родителями. Только не сюда, а в … Херсон.
Пока они втроем вели эти разговоры, Анастасия молча развязала свой мешок, достала половину круглого хлеба и разломила его на четыре равные части. Она протянула каждой по куску. Они продолжали разговаривать. Саша отщипывала от своей доли по кусочку и продолжала отвечать на вопросы подруг по несчастью, обдумывая про себя, что же она будет рассказывать, когда вернется этот начальник «из депо».
                                    /…/
А утром ее повели, господи, неужели на допрос? По дороге конвоир, мужичок средних лет, уважительно назвал ее на «Вы» и «барышней». Саша хотела спросить у него что-нибудь, но не успела, они пришли. Ее ввели в довольно большую комнату. Поперек задней стены, совершенно, как в театре, висел очередной виденный ею лозунг. Что-то вроде «Мы на горе всем буржуям мировой  пожар раздуем!» В углу стоял огромный железный ящик-сейф. Для партийных документов, надо думать.

За столом сидел мужчина лет тридцати пяти в кожаной куртке.