первый момент я опять, как в случае с собаками, заподозрил в себе некую шизофреничность. Неслабая была ассоциация, и, конечно, кому-то другому в то время объяснить её удовлетворительно я бы не смог. Ведь никто, кроме меня, не был подготовлен к таким мысленным скачкам многосуточными наблюдениями за загадочным Домом.
Сейчас придётся объяснять долго и нудно, тем более, что, думаю, не все читали прекрасный роман Роберта Крайтона «Тайна Санта-Виттории» или хотя бы смотрели соответствующий фильм. Я бы с удовольствием пересказал здесь и сюжет, но он, при всей его прелести, уж совсем не имеет отношения к делу. А вспомнил я, в общем, эпизодических персонажей. Однако эпизод, в котором они действуют, несомненно, центральный в романе. Речь там идёт о двух молодых гестаповцах, посланных в маленький итальянский город добывать правду. Неважно сейчас, в чём эта правда состояла. Важно, что эти двое были уверены: им, в конечном счёте, не сможет соврать никто. Потому что в их распоряжении и универсальные пассатижи, и круглогубцы специально для ноздрей, и иглы, и наручники на сжимающихся пружинах, и многое другое. А самое главное и действенное – небольшая динамо-машина, оснащённая проводами с зажимами. Они даже и не использовали обычно другие средства, а предъявляли их только для психологического воздействия.
- Он смотрит на утюг и думает, что это самое страшное, - комментировал один из борцов за правду для невольных зрителей. – А в действительности самое страшное – вот! – И щёлкал тумблером, и тело голого человека на столе выгибалось дугой, а чуть позже его рвало, у него срабатывали кишечник и мочевой пузырь, а ещё чуть позже он превращался просто в грязную мокрую вонючую тряпку…
Эти гестаповцы были вполне симпатичными, не чуждыми ни юмора, ни добрых чувств ребятами. Просто такая им выпала работа – добывать правду. И они делали эту работу старательно, но совершенно без всякой злобы, не вдаваясь ни в излишний садизм, ни в истерики, как это любили изображать подчас в наших фильмах «про фашистов». «Ничего личного», - так нынче принято извиняться…
И вот отчего-то (и убей меня Бог, если я могу даже сейчас объяснить, отчего!) малоподвижные затылок и шея парня в спортивных штанах и чёрной майке напомнили мне этих эпизодических, но важных персонажей старого хорошего романа. А когда я, уже обогащённый этим воспоминанием, пристальней вгляделся в лица двух ребят из Дома, я ужаснулся всерьёз. Лица ведь как-никак выразительней затылков.
Одного из них, здорового и тоже светловолосого парня, можно было бы даже назвать красавцем. Правильные черты лица, уверенный подбородок, прямой и достаточно мощный нос… Всё в его лице было в полном, мужественном порядке, когда бы только не глаза. Обратив на них внимание, я немедленно нацепил тёмные очки, дабы он ни в коем случае не понял, что я на него смотрю. Я видел такие глаза раза три в жизни, и очень не хотел бы увидеть их снова. Их можно было назвать голубыми, если бы они не были подёрнуты какой-то белесой мутью. А так они напоминали грязноватые пуговицы от кальсон… Впрочем, мало кто представляет себе сейчас мужские кальсоны прошлого века с пуговицами на ширинке и внизу, у щиколотки. Тогда скажу проще и наглядней. Сгусток соплей! – Вот на что они были похожи. Должен сказать, что у всех, кого я встречал с такими глазами, был одинаковый период в биографии – длинная и тяжёлая отсидка. Никто из них не называл при мне статьи, по которой сидел, что почти наверняка означало либо изнасилование, либо совращение малолетних, либо ещё какую-нибудь нелюбимую даже и на зоне (а может, и особенно на зоне!) гадость. Поэтому мутно-голубой цвет таких глаз был окрашен въевшимся навсегда страхом и привычной тоской постоянного унижения. Поэтому-то обладатели таких глаз были способны на любые мыслимые мерзости… Вспоминать об их конкретных поступках, которым я бывал свидетелем, мне крайне неприятно. Дело в том, что каждый раз, когда я сталкивался с такими особями, я испытывал самый настоящий страх, и это было унизительно переживать, как унизительно и описывать. Ничего особенно плохого никто из них мне-то в конце концов не сделал, но они могли сделать что угодно в любую минуту. А угадать эту минуту было невозможно, потому что они были как бы уже не совсем люди и, соответственно, логика поступков у них была не совсем людская. Обычный человек не в состоянии, например, неожиданно ткнуть вилкой в глаз собеседнику. А я встречал такого мутноглазого, который, собственно, вилку уже и схватил. Тогда мне удалось удачно избежать продолжения, но мерзкое, липкое ощущение ужаса сохраняется в памяти до сих пор, как я ни загоняю его подальше, в глубины подсознательного. Вот – увидел эти мутные глаза и снова почувствовал давний унизительный страх!..
Второй, сидевший рядом, был в зеркальных очках. Он в них и вышел из Дома. Так что о его глазах сказать было нечего. Однако у него особо выразительным оказался рот. Тонкие мокрые губы шевелились, как два червячка. Был у меня приятель (кстати, тоже носивший очки, правда, обычные), имевший точно такие губы. Я только на пятнадцатый год знакомства смог поверить, что нормальный человек действительно может – в буквальном смысле – исходить злобой. Он был парень, в общем, воспитанный и слишком уж явно старался этого не проявлять. Но когда прорывалось – святых выноси! Сначала я относил это на счёт ревности (одно время мы были соперниками по женской линии, и я более удачливым), потом на счёт нетрезвости, усталости и так далее. Только через много лет вдруг ясно понял: это натура такая, это в крови. А если он бывает и вежлив, и даже радушен, это именно всего лишь от неплохого воспитания. Ведь злым человеком в конечном счёте быть очень невыгодно. То есть глупо… Парень же за столом злобы своей не скрывал. Я не разбирал слова, но по жестам мог понять: он язвит, и язвит над своими соседями. Прежде всего, над красавцем с мутными глазами. Красавцу это очень не нравится, но он предпочитает сносить и помалкивать. Стало быть, решил я, этот тип в зеркальных очках в данной компании старший. Авторитет. Сразу же возник вопрос: что это за сообщество, прайд или, скажем, коллектив, в котором старшим становится наиболее злобный? Нет, оно, конечно, бывает, и даже в самых приличных местах: на кафедрах вузов, в редакциях – как газетно-журнальных, так и радиотелевизионных, в институтских лабораториях… Однако там злобные личности, как правило, выдвигаются только тогда, когда научаются свою злобу прятать и не высовывать по-пустому. Здесь же этот тонкогубый и не старался что-нибудь скрыть. Он явно шпынял своих соседей, не забывая при этом смачно жевать шашлык и глотать пиво…
Знавал я и бандитов, но и у них, по-моему, особо злобствующим бывал обычно не сам пахан, а кто-нибудь из приближённых. В полном соответствии, между прочим, с мудрейшими советами Макиавелли, книжку которого, как известно, Сталин постоянно держал на ночной тумбочке, истрепав за тридцать лет три экземпляра «Государя»… Умные главари, насколько я знаю, всегда старались держать марку невозмутимого вежливого джентльменства. Значит, этот шпыняльщик либо не подлинный окончательный старший хотя бы и только над двумя, либо дурак. Дураком его представлять было неинтересно, и я остановился на первом варианте… Тут у меня стало кончаться пиво, и пиццу я незаметно для самого себя съел, да к тому же на меня вроде бы стал поглядывать мутноглазый. Я расплатился и с независимым видом направился к выходу. Троица осталась. У них всё было в самом разгаре.
- Ты не выше, а длиннее! – сумел распознать я писклявый голосок тонкогубого. – А чем длиннее, тем глупее. Не знаешь разве?
- Ну что, может быть, - довольно красивым низким баритоном примирительно прогудел мутноглазый. Третий не произнёс ничего. Может быть, он смотрел мне в спину.
Я не посмел обернуться и потому так и не увидел его лица. На улице ужас накатил снова. Я вспомнил и поспешно убежавшего бомжа, и тёмный лендровер, и, особо, уверенных тихих собак… Я пошёл быстрее, всё ещё боясь оглянуться и заметить, что за мной идут. Зачем-то я направился к своему дому окольной дорогой, старательно при этом делая вид, что ни о чём таком и не думаю: купил свежую газету, не спеша закурил… При этом всю дорогу чувствовал в спине что-то вроде гвоздя или даже костыля. Но я так и не обернулся до самого подъезда, а там духом взлетел на свой третий этаж и чуть не задохнулся от страха, пока вставлял и поворачивал ключ, захлопывал дверь, запирал на оба замка, задвигал страховочную щеколду. Дверь была железной, и это меня несколько успокаивало.
На сегодня – всё. Устал. Света уже была, но я почти не отвлёкся. Повернулся на стуле, привычно положил руку на подложенную подушечку… Как всегда у Светы, процедура была даже чем-то приятна.
- Всё работаете? – улыбнулась она, уходя. Я что-то промямлил, а она дверь-то уже за собой и закрыла!.. Только запах на некоторое время остался, точнее, тень запаха, нечто такое, что даже не хочется определять словом «запах». Эфемерное, но неумолимо вызывающее внутри тень (опять-таки тень!) воспоминаний об утренней раскрытой постели, которую только что покинула светловолосая синеглазая красавица… Вот Варька пахла куда более определённо. Её всегда окружал приторный и довольно сильный душок – не дорогой, насколько я в этом разбираюсь, но модный. По крайней мере, точно так пахли те несколько проституток, с которыми мне довелось когда-то общаться. Ну, ещё в такси пару раз я улавливал остатки этого запаха – значит, передо мной в машине сидела какая-то простая, как пряник, девица. Вдыхая же Свету (невольно, невольно, совсем невольно!), даже подумать я не смел о каких-то там духах. Это была чистая молодая женская кожа, и только! Но и, разумеется, не менее того!
18 сентября
Ну вот, кое-что из необходимого предварительно я описал. Скоро, даст Бог, доберусь и до основных событий. Надо сказать, мистика вторглась в мою жизнь несколько ранее, чем начались основные события, связанные с Домом. Я определённым образом уже был подготовлен. Хорошо это или плохо – не знаю. С одной стороны, кое-чем был закалён. Но, с другой стороны, этим же был и отчасти запуган…
Здесь мне придётся снова немного отвлечься для необходимых предварительных объяснений. Иначе моя личность, которую Вы, Сергей Леонидович, так хотите изучить возможно подробнее, окажется представлена не полностью. Ну, вернее, – без абсолютно необходимых, на мой взгляд, деталей. Совсем-то полностью ничью личность ещё не удавалось представить никому. И, смею надеяться, никому не удастся и впредь. Человек уж никак не может быть менее неисчерпаем, чем атом или, прости Господи, электрон!..
Постараюсь, впрочем, быть краток.
Итак, с чем я пришёл в это изнуряюще жаркое лето, когда началась искомая история?
С одной стороны, я стал жить почти так, как хотел «с младых ногтей». Всю жизнь я с завистью изучал различные дворянские биографии. Давно и глубоко был убеждён, что Указ «О вольности дворянской» - одно из важнейших событий нашей истории. Если Пётр III хоть
Вернусь позже дочитать)