Андрей Воронкевич
ЗАЗЕРКАЛЬЕ
ОТЧЁТ
«У заурядного читателя, быть может, весьма непритязательные вкусы, зато он на всю жизнь уяснил себе, что отвага – это высшая добродетель, что верность – удел благородных и сильных духом, что спасти женщину – долг каждого мужчины и что поверженного врага не убивают. Эти простые истины не по плечу литературным снобам – для них этих истин не существует, как не существует никого, кроме них самих».
Гилберт Кит Честертон
«Иван тихо плакал, сидя на кровати и глядя на мутную, кипящую в пузырьках реку... Исписанные Иваном листки валялись на полу; их сдуло ветром, влетевшим в комнату перед началом грозы».
Михаил Булгаков
«Ну не фантастическое ли существо являет собой человек! Невидаль, чудище, хаос, клубок противоречий, диво дивное! Судия всему сущему, безмозглый червь, вместилище истины, клоака невежества и заблуждений, гордость и жалкий отброс Вселенной!»
Блез Паскаль
14 сентября
Уважаемый Сергей Леонидович!
Спешу выполнить Вашу настоятельную просьбу, тем более что её содержание вполне совпадает и с моими желаниями. Заранее прошу извинить за стилевые вольности и всякого рода отступления от основного сюжета. Впрочем, Вы и сами поощрили меня в том духе, что мой отчёт может и даже должен быть предельно свободен по форме. Ваша правда! В моём положении отделить кажущееся от действительного не всегда представляется возможным. Только дальнейшие объективные исследования, подлинно научные изыскания могут рассеять мрак. Моё же дело – изложить всё так, как это представлялось именно мне, со всеми отвлечениями и заблуждениями. Впрочем, льщу себя надеждой, что предлагаемый отчёт, при всей его неизбежной субъективности, сыграет свою скромную роль в постижении истины.
Уважаемый Сергей Леонидович! Не могу напоследок ещё раз не поблагодарить Вас за предоставленные мне условия. За то, в частности, что под рукой у меня не какой-нибудь жалкий огрызок карандаша, как у известного литературного персонажа в подобном случае, а вполне приличный ноутбук. Искренно желаю Вам успехов в Вашей научной деятельности. Постараюсь и дальше помогать, чем смогу. Сегодня соберусь с мыслями, а уж завтра начну по порядку.
15 сентября
Я жил тогда в начале самой длинной и долгой дороги в России и вообще, насколько мне известно, на Земле. Не помню точно, сколько в ней насчитывается тысяч вёрст. Важно одно. Начинается она именно здесь, от бывшей окраинной московской заставы, а заканчивается, с небольшим пунктиром парома у финиша, на далёком острове в Тихом океане. Технический прогресс трансформировал её – вечно грязным асфальтом, бензиновой вонью, добавил такие же грязные и вонючие ответвления в пощажённые ранее совсем уж отдалённые края. Прогресс социально-политический изменил, в конце концов, и её основное предназначение, но оно, это предназначение, навеки, очевидно, пропитало здесь и землю, и воздух, которых, конечно, ни на йоту не улучшили ни грязный асфальт, ни вонючий бензин.
Говорят, эти кварталы прокляты с тех самых пор, когда от них начинали свой безнадёжно долгий путь каторжные этапы. Недалеко от эстакады, пересёкшей дорогу уже на моей памяти, стоял дом (пост, пикет, вахта? – забыл точный термин), в котором отдыхала перед дальней дорогой конвойная стража. Этап, конечно, в это время тоже отдыхал – сидел на земле: на морозе ли, на солнцепёке ли – кому как повезёт. Впрочем, это давно описано в последнем романе великого русского писателя. Не будем же повторяться…
Скажу только, что улицы и переулки, прилегающие к скорбной дороге, и пахли всегда по-особому. Вы, Сергей Леонидович, наверное, замечали, что вообще-то у каждой улицы свой собственный запах. Это, как мне кажется, заметнее всего в небольших городах (в Москве индивидуальность запахов заглушается безликой вонью сотен прошмыгивающих автомобилей; учуять, так сказать, нюансы способен только долго живущий в данном месте человек) В маленьком городе – возьмём, например, Сергиев Посад или какую-нибудь Тарусу – улицы пахнут откровенно и непередаваемо уютно, как, скажем, нагретые от сна постели (лучшего выражения не подберу; запахи, известно, дело тонкое и определимое только через всегда недостаточное сопоставление) Причём постели это никогда не одинаковы: где-то спал ребёнок, а где-то молодая женщина, и именно северная красавица с льняными волосами... Все улицы моего района пахли железом и, пожалуй, даже ржавым железом. Конечно, у каждой был свой оттеночек, но запах ржавчины везде главенствовал. И безликая автомобильная вонь, в общем-то, вполне гармонировала с ним.
Интересно, что отсюда начинали свой путь два православных монаха, являющиеся теперь, наверное, самыми знаменитыми в российской истории. Первый шёл развивать обитель, ставшую позднее как бы столицей нашей Церкви. Второй, попозже, отправился украсить монастырь своими фресками и иконами. Правда, едва ступив на эту дорогу, оба поворачивали почти точно на север от Москвы. Именно там росла и развивалась Лавра. Может быть, ещё её основатель, выбирая направление, провидел, как будет со временем использоваться эта дорога, и не захотел, чтобы насилие над людьми, против которого будут заведомо бесполезны любые увещевания, хоть как-то сопряглось в сознании с дорогим его сердцу детищем… Однако же часовня, выстроенная на том месте, где знаменитый впоследствии игумен, уходя, прощался со своими однокелейниками, находится всего-то в двух трамвайных остановках от центра проклятых кварталов – места отдыха этапа. Этот факт всегда наводил меня на какие-то неясные размышления. Концов мне поймать ни разу не удавалось, но что-то швербило, особенно когда я мог видеть одновременно: вот, слева, часовня, а вон там, правее, место мрачной стоянки…
Дорога называлась сначала просто дорогой, потом – трактом, потом, в соответствие с модой, получила кликуху «шоссе».
Большевики, люди, вообще-то особо к юмору не склонные, в данном случае определённо проявили игривость мышления. Самое начало дороги переименовали – в честь неких неведомых «энтузиастов». Уж не знаю, кого они подсознательно имели в виду: знаменитых монахов или несчастных каторжан. На поверхности-то, понятно, было желание увековечить память тех, кто двинулся по зову советской власти туда, на восток, покорять природу и возводить города. Но эта невесёлая ирония нового названия прекрасно ощущалась всеми, кто был знаком с историей. Я, по крайней мере, чувствовал её всегда…
Со временем, как я уже говорил, былое основное предназначение дороги утратилось. Оно перешло к идущим в ту же сторону и в те же дали железнодорожным путям, которые, разумеется, гораздо эффективней справлялись с возросшей во много раз нагрузкой. Но от этого дорога, как, впрочем, и все российские дороги в ушедшем веке, не стала радостней и счастливей. И уже под новым названием она, к примеру, приняла на себя толпы обезумевших беженцев и спятивших от страха автомобилей в октябре сорок первого. И останавливали «энтузиастов» заградотряды, и возвращали их обратно в Москву, и арестовывали, и расстреливали на месте, усугубляя и без того печальную историю этих мест…
Вот и утверждают всерьёз многие, что в нашем районе сравнительно чаще, чем в среднем по Москве, люди заболевают раком, мрут от инфарктов, ударяются в психозы. Проклятое, дескать, место. Или, по-современному, аура плоха…
Эк, я расписался, однако!.. Хотел было быстренько изложить обстоятельства места, а вот – потянуло на подробности. И ещё бы продолжал, но сейчас уже должна придти… Света. Да, сегодня Света. Надо сказать, она меряет давление и температуру прекрасно, можно сказать, нежно. Не то, что Варвара. Моя бы воля, я бы Варьку эту и на пушечный выстрел к такой работе не подпустил!.. У неё нет не только умения, у неё нет и желания уметь. Впрочем, это я в глупой юности думал, что люди плохо работают, потому что мало получают. Ничего подобного! Побывал я в руководителях и понял, что качество работы вообще мало зависит от размеров заработка – ну, до известных пределов, разумеется. А просто есть люди, которые не умеют работать плохо, а есть такие, которые не умеют работать хорошо. И хоть ты тресни! Хоть держи на пайке первых и озолоти вторых! Вся эта материальная стимуляция важна, по-моему, только для молодёжи – пока не вработался. Потом, если работа нравится, и какой-то элементарный уровень жизни обеспечивает, человек и дёргаться не будет. Вот Вы же, Сергей Леонидович, добровольно не пойдёте работать в поликлинику, если даже здесь Вам платить будут меньше! А Вам здесь и платят, наверное, весьма неплохо, так что Вы просто получаетесь счастливец…
Извините, что я так быстро, с третьей страницы, размыл жанр отчёта. Начал получаться то ли раскованный дневник, то ли неторопливое письмо. Впрочем, уверен, что оправдаюсь. Ну, во-первых, разбивка по дням, по-моему, просто полезна: легче проследить динамику. Во-вторых, различные отвлечённые рассуждения и попутные детали создают психологический фон, необходимый, я уверен, для понимания. Это всё-таки не отчёт о, скажем, командировке за оборудованием. В-третьих, я же знаю, что Вы не утерпите до завершения и будете каждый день прочитывать всё, что я накропаю. Уж не может быть, чтобы не было у Вас доступа в мой ноутбук через какую-нибудь хитрую сеть! Иначе, по моему скромному мнению, Вам нечего было и затевать все эти самоотчёты… Стало быть, не обращаться к Вам попутно было бы просто невежливо с моей стороны. Наконец, мне действительно так удобней. Думаю, это самое важное – не только для меня, но и для Вас.
16 сентября
Вчера прервался чуть не на полуслове: пришла Света, а потом, как и каждый день, подавальщица Валентина привезла на своём сервировочном столике ужин, а потом по телевизору показывали недурной детектив… В общем, сачковал уже до ночи. Вам, наверное, известно, что человеку пишущему каждый раз, перед началом работы, надо одолевать свои страхи и сомнения, да и, попросту говоря, – свою лень. Можно было бы сравнить это с утренней холодной ванной. Каждый раз нужно внутреннее усилие, чтобы опуститься в неё. Но зато и каждый раз, трижды окунувшись в ледяную воду с головой, чувствуешь, как не хочется вылезать, как полноценно начинают работать все клеточки организма! И всегда в этот момент хочется петь…
Вернусь позже дочитать)