Джерри была умная собака. И заботливая мать. Сколько у неё было щенков невозможно упомнить, но то, что она стала великолепной няней для двух сорванцов – четырехлетней Татки и годовалого Дюшки, было удивительно всем.
Джерри, курцхаар - охотничьей породы, была не только умна, но и красива: высокое упругое короткошерстное тело, вытянутая морда с умными тёмными понимающими глазами, висячие уши, слегка вьющиеся книзу. Крепкие длинные лапы с широкой подушечкой и аккуратными длинными когтями. Собака, имеющая окрас такой радостный для детского восприятия, что, казалось, дети могли бесконечно рассматривать рисунки на её вздрагивающем теплом теле. Окрас палево-черно-белый, большими крапинами, весь в каких-то точечках, пятнышках. На удивительной шерсти собаки можно было рассмотреть при богатом воображении и бабочек, и жуков, и листики, и звёздочки.
Джерри была всеобщей любимицей двух семей, живущих по соседству, «через стенку». Но её просто обожали дети. Соседская собака была их другом, няней, мамкой и просто живым существом, которое без всяких условий было привязано к маленьким сорванцам.
Выйдут, порою, Татка с Дюшкой во двор, начнут озорничать, так Джерри тут как тут: наблюдает за баловством детей и как бы определяет для себя грань дозволенного в играх и шалостях. Если ей что-нибудь не понравится, подойдёт, порой, и с высоты своего собачьего роста начнет заглядывать в детские глаза, отпихивать от палисадника, который был огорожен деревянным острым штакетником, либо прикусит клок одежды и оттаскивает ребенка от того, что кажется ей опасным. А со двора вообще не выпускала. Бывало, Татка в силу своей неуемности и детского озорства подбежит к калитке, потянется, приподнимется на цыпочках, чтобы достать пальчиками высоко расположенный крючок, запирающий калитку, а Джерри начинает ее оттирать от этой калитки, мол, - «Куда собралась? Нельзя тебе, маленькая еще. Мне тебя доверили, поэтому не пущу никуда!»
А какая же она была терпеливая, это просто уму непостижимо! Татке с Дюшкой всё было интересно в Джерри: и почему у неё уши длинные, мягкие на ощупь, почему вьются по краю; и какие у собаки зубы; и насколько длинный язык; и почему нет хвоста (куда же он девался?); и зачем собаке столько вытянутых сосков и каковы они на ощупь. Дети любопытны, собака терпелива. Они её всю ощупают, залезут в уши, поковыряют там детскими пальчиками, раскроют пасть, пройдутся ладонью по зубам, вытянут язык и проверят, насколько он закроет влажный чёрный нос, похожий на какую-то дивную шершавую ягоду с двумя вздрагивающими отверстиями. Или лягут сверху на тёплое собачье тело; сядут, раскинув ноги, как на коня, прыгают. И ни разу, ни разу за свою жизнь собака не ощерилась, не куснула, не заворчала в неудовольствии. Дети ее «лапают» всю своими маленькими живыми ручками, а Джерри лежит, прикрыв глаза, и всем своим видом показывает: « Ну, что же с ними поделаешь? Они же дети? Что с них возьмешь?»
Красивая. Умная. Добрая. Понимающая и ласковая. А ещё терпеливая, как могут быть терпеливы только любящие и любимые, заботливые члены семьи.
* * * * *
Прошло около пяти лет. Снесли барак, чтобы на его месте построить новый девятиэтажный красивый дом в центре города, на самой главной улице. Расселили соседей, раскидали по разным частям города: кому дали квартиру в микрорайоне, кому – на окраине досталась жилплощадь. Разъехались близкие люди.
Спустя некоторое время встретились, отмечая день рождения Ольги Михайловны – любимой соседки, «Маменьки», как ласково её называли. Татка - уже повзрослевший десятилетний подросток, вместе с родителями пришла поздравить свою крёстную по рождению мать. Смущаясь, вошла в незнакомую квартиру, села в кресло, пока старшие суетились, живо пересказывая друг другу новые события из жизни, и накрывая на стол.
Вдруг в зал из коридора вошла собака. Тяжёлой походкой, словно её притянуло к земле, с трудом перебирая лапами, как будто на несколько шагов надо затратить последние собачьи силы, эта старушка подошла к Татке, посмотрела на неё слезящимися глазами, слегка втянула воздух ноздрями, принюхиваясь, и вдруг положила свою большую голову девочке на колени. Зажмурилась от удовольствия. Замерла. Узнала. Татка провела по собачьему тёплому лбу ладонью, спустилась поглаживающими движениями по тусклой шерсти с проседью, по повисшим ушам, уже без вьющихся шелковистых кончиков. Потом наклонилась, прижалась к вздрагивающему теплу щекой. Обняла и затихла. Из глаз обеих – Татки и Джерри, выкатились слезы.
