или не пожелал.
- Да меня дальше прихожей и не пускают, - только и сообщил он.
Кстати, о дверях – чтобы уж закончить с этим. В Доме имелась ещё и третья дверь с надписью «Щитовая». А была так же массивна и красива, как две других, но ею никто никогда не пользовался! Впрочем, нет, однажды она функционировала на моих глазах, но лучше бы я этого не видел. Именно тогда, Сергей Леонидович, я в первый раз усомнился в своём рассудке. Однако не буду забегать вперёд…
Тем более что уже пора придти Варьке. Сегодня дежурит она. Значит, опять будет ныть рука. Она хватает её, как коновал лошадиную ногу, и не просто оборачивает, а прямо-таки затягивает - потуже, потуже! Мне меряли давление много раз, и никогда никаких отрицательных ощущений это не вызывало. У Варьки получается! Ну а как она суёт подмышку градусник, это отдельная песня. Как будто ты просто уже труп, которому зачем-то меряют температуру. То ли брезгливость, то ли скрытый садизм… Интересно, что Свету никак не тянет называть «Светланой»; наоборот, скорее уж – «Светиком». Варвара же с первого дня стала для меня «Варькой», и она без всяких возражений это приняла. Правда, Свету мне никогда бы не пришло в голову шлёпать после процедур, а с Варькой это входит в ритуал. Я ей как бы мщу за неумелость и стараюсь шлёпнуть посильнее, почувствительней. Но Варьке, кажется, это и нравится. По крайней мере, увёртывается и ойкает она явно формально.
Страха-то у меня, конечно, никакого нет. Вот эти таблеточки, розовые, белые, жёлтые, которые мне приносят по непонятной схеме: то утром одну белую, то в обед две жёлтых, то в ужин три розовых, а утром три белых и т.п., - вот это мне совсем непонятно, а стало быть, и тревожит… Хотя Вам, Сергей Леонидович, конечно, виднее.
17 сентября
Чем больше я вглядывался в Дом, тем больше замечал странностей. Например, появившиеся после ремонта две трубы на крыше, идущие явно то ли от каминов, то ли от банных печей, то ли, например, от каких-нибудь жаровен для сжигания документов. Иногда ближе к вечеру из одной или другой трубы вился дымок… Можно было бы вообразить себе и маленький крематорий, но это я пишу уже сейчас, задним, так сказать, числом. Тогда, поначалу, фантазии мои были более скромны и сдержанны…
Невольно я стал следить не только за окнами, сквозь которые всё равно почти ничего не было видно. Я полюбил прогуливаться мимо парадной двери, находившейся с противоположной от моего дома стороны. Имея в виду охрану, я обычно делал вид, что просто не спеша иду, скажем, за хлебом. Первые же наблюдения укрепили мою тревожную подозрительность. Что-то неладно, видит Бог, было с этим Домом!.. Я углядел, например, как усталый бомж присел на ступеньку магазина прямо напротив парадного входа и стал перебирать свои трофеи: старые алюминиевые кастрюльки, крышки от них же, рейки, уголки, маленькие мотки медной проволоки. (Приёмка цветного металла находилась в двух шагах за углом). Не успел он разложить всё это для сортировки, как к нему неторопливо подошёл один из парней в чёрном. Их у двери всегда было не меньше трёх-четырёх человек. Парень угостил бомжа сигаретой и вступил в разговор, по-видимому, важный для него. Чуть позже он даже нагнулся к бомжу и стал, судя по жестам, убеждать в чём-то. В конце концов бомж замахал руками, замотал головой, суетливо запихнул железки в пакет, быстро поднялся и, не оглядываясь, скорым ходом двинулся к приёмке…
Спустя несколько дней я увидел, как к Дому подъехал лендровер, с затемнёнными, естественно, стёклами. Из него никто так и не вышел. Однако некоторое время один из охранников (из просто охранников ли?) носился между чуть опущенным левым задним стеклом машины и дверью. Он проделал туда-обратно рейсов пять и, кажется, никаких бумаг и вообще зримых предметов не принимал и не передавал. Ему вроде бы шептали что-то из машины, он убегал, а возвращаясь, в свою очередь приникал губами к неширокой щели. Простояв перед Домом с полчаса, лендровер развернулся и уехал, так же тихо, как и появился. Я ещё посидел на детской площадке неподалёку, где якобы читал на скамейке газету… В чём был смысл произошедшего? Тут явно велись какие-то переговоры, только сугубо странные по форме. Боязнь прослушки, в том числе и мобильного телефона? Табу для хозяина лендровера на вход в Дом? Недоверие кого-то внутри к приехавшему? Или что-то такое, что я и представить себе не мог из-за слишком тривиального образа жизни?..
Я продолжал наблюдать. Вот вскоре мне и показалось, что пошли элементарные «глюки»… Может, этот термин и стал теперь общеупотребителен, но я его, признаюсь, раньше не знал и услышал только от «моих бомжей». С год назад по некоторым обстоятельствам я стал держать жильцов, и именно из этой среды. Подробнее об этом в другом месте, а сейчас лишь маленький штрих их жаргона… (То есть это я тогда думал, что дело исключительно в жаргоне. Но дальнейшие события ещё раз подтвердили истину: не только содержание определяет форму, но и наоборот. И, бывает, неизвестно, какое воздействие сильнее). «Глюки», к примеру, возникают обычно при «белке», то есть белой горячке… Однако об этом после, после! Меня, Сергей Леонидович, всё-таки тяготит воспоминание о «Берлиозе, впоследствии покойным», который «не композитор»! И я хочу доказать всем, и в первую очередь самому себе, что уж с логикой-то у меня всё в порядке… Я, конечно, спрашивал своих жильцов о Доме, но ничего внятного они сказать не могли. В трезвом виде они вообще упорно переводили разговор на другое. А поддав, вели себя точно как лихой разоблачитель мошенника в бессмертном творении одного российского автора – кстати, тоже далеко не всегда ладившего с собственным рассудком… Шпионы? – Конечно, шпионы! Мафия? – Она и есть! А может, это мэру козу строят? – Ну, точно, нам и водки обещали по литру на брата, если забузим вовремя!.. Что-то они знали или о чём-то догадывались, но, битые жизнью не раз, хорошо научились держать язык за зубами. Впрочем, на одном стояли твёрдо. «Подальше держаться надо», - было их общим и твёрдым мнением…
Итак, перманентно наблюдая за Домом, я увидел как-то следующую картину. К двери с надписью «Щитовая», растянувшись вереницей, неторопливо приблизилась стая из шести, насколько я успел сосчитать, дворняжек. Вожак обнюхал дверь, уверенно поскрёбся, и высунувшийся парень в чёрном распахнул её незамедлительно. Собаки бесшумно втянулись внутрь. Честно говоря, у меня возникло впечатление, что я смотрю какой-то фильм ужасов… И, клянусь, до самого позднего часа, пока я не устал следить за всеми дверями Дома, они ниоткуда не выходили! А окна третьего этажа горели в тот раз чуть не до утра, но в них, как всегда, ничего видимого не происходило.
Я хотел было пофотографировать и парней в чёрном, и тех, кто по утрам тихо прошмыгивал в дверь, а по вечерам так же тихо скользил обратно. Большинство приезжало на дорогих иномарках, но попадались и «безлошадные». Зачем мне были нужны эти фотографии? – Не знаю. Просто хотелось что-то делать, как-то реагировать на «непонятку» (ещё один термин от моих бомжей). Однако, поразмыслив, решил всё-таки, что начинать с фотографий несколько рискованно. Парни у двери, как один, были в районе метра восьмидесяти, и с плечевым поясом у них явно всё было в порядке. Чем-то они напоминали солдат Кремлёвского полка (да, вот сейчас сообразил – не вся наша армия субтильна, как я опрометчиво утверждал давеча): исключительно славянские и при этом какие-то одинаковые лица. Может быть, эту одинаковость им придавало общее выражение постоянной уверенной готовности.
Короче, вполне могли бы и накостылять. Это, как говорится, читалось. Поэтому я решился начать с простой слежки, скажем, за кем-нибудь из «безлошадных». Мне так хотелось узнать хоть что-нибудь об этом загадочном Доме! Чтобы избавиться от уже привычного дневного, вечернего, а частенько и ночного глазения, чтобы не лезли в голову разные фантастические соображения… И я категорически продолжаю утверждать, что никакая это не мания, а именно обычное, нормальное человеческое любопытство…
Однажды в обеденное время я засёк двух людей, вышедших из дома и пешком направившихся к кафе неподалёку. Почему-то они не захотели воспользоваться внутренней столовой. Впрочем, в кафе подавали пиво, а день был жарким.
По дороге один из них – тот, что был пониже и потщедушней, - достал мобильник. Голос у него, кстати, был противный: писклявый и какой-то вредный, как у ябеды или сутяжника. По обрывкам разговора я понял, что он врёт начальству о неких срочных делах. То есть ребята решили слинять и попить пивка вволю.
Этим двоим было, наверное, слегка за тридцать. Одеты были просто, но – за сто метров ощущалось! – дорого, и даже супердорого. Я не мог, конечно, разглядеть этикетки фирм, но и от их щёгольских летних рубашек, и от их брюк и брючных ремней, и от туфель просто-таки несло деньгами, большими и привычными.
Кафе, куда они пошли, было мне почти не по карману, но на пару кружек пива и самую маленькую пиццу, к счастью, хватало. Я устроился в полутёмном углу наискосок. Ребята заказали много. Я расслышал о раках, салатах, сёмге, шашлыках… Официант записывал минут пять. А когда он наконец отошёл, у их столика появился и третий. Договорились о встрече они, конечно, заранее, потому что пришедший сразу же, хлопнув ладонью об их ладони, сел напротив, то есть спиной ко мне.
Он было одет совсем иначе, чем ребята из Дома. Спортивные штаны, чёрная майка, кроссовки… Правда, всё было тоже явно не от вьетнамцев с рынка, но общий стиль вызывающе противоречил хоть и щёгольскому, но сдержанному (я бы сказал даже – выдержанному) облику соседей.
Пиво нам принесли одновременно. Я стал прихлёбывать потихоньку, чтобы протянуть время. Ребята же пили вволю, шумно, большими глотками. Так и я любил пить когда-то в молодости… Принеся им закуски, официант тут же убежал за новыми кружками.
Поначалу, как я ни смотрел, я не мог заметить ничего необычного. Ну, сидят три молодых человека, пьют пиво чуть не залпом, жадно, но, между прочим, аккуратно едят, трепятся о своём, молодёжном… Но постепенно что-то в их внешности, в их повадках стало меня беспокоить. Началось всё с затылка третьего. Вроде бы обычный белобрысый затылок, разве что излишне коротко подбритый. Однако что-то было не в порядке!.. Напрягшись, я понял. И шея, и затылок белобрысого были до странности малоподвижны. Он тоже, как и все, одним духом глотал по полкружки, лихо высасывал раков, закидывал в рот рыбу, огурцы, хлеб, потом мясо и помидоры, успевал зачерпнуть столовой ложкой майонезный салат… Мышцы шеи и сам затылок должны были бы при этом ходить ходуном. Между тем со спины могло показаться, что он не более чем цедит, скажем, чай, заедая его малюсенькой ложечкой варенья, почти не требующей размыкать губы и уж тем более напрягать шею.
У меня мелькнула одна шальная ассоциация, и, посмотрев повнимательней на двух остальных, я отнёс эту ассоциацию к ним даже с большей долей уверенности. Третий был, конечно, из той же породы, но попроще, попримитивнее. А сама ассоциация была такова, что в
Вернусь позже дочитать)