Что такое искусство?

свою безногость, иначе не пустят прыгать по тусовкам!..               Правда, далее возникает ещё одна проблема, специфическая проблема нового времени, когда уж наобъявлялись и что Бога нет, и что Он был, да помер, и что Он ещё не родился… В общем, изощрялись как могли. Это, разумеется, отразилось и на искусстве вообще и на литературе в частности.               Послание есть, противочувствие обнаружено. А что содержится в этом послании, куда направлена эстетическая реакция? Как я уже писал в начале – царствует ли Бог или кривляется дьявол?               Татьяна Толстая в одной из своих статей отмечала, что «Чёрный квадрат» Малевича стал как бы вехой, началом дегуманизации искусства, то есть, по-нашему, началом кривляния дьявола в нём.               «Десакрализация», - пишет она, - лозунг ХХ века, лозунг неучей, посредственностей и бездарностей. Это индульгенция, которую одни бездари выдают другим, убеждая третьих, что так оно всё и должно быть – всё должно быть бессмысленным, низменным…, что ценность искусства определяется только спросом и деньгами… Поклонники Квадрата в качестве достижений искусства всё предъявляют и предъявляют разнообразные телесные выделения и изделия из них, как если бы Адам и Ева – один, страдающий амнезией, другая синдромом Альцгеймера, - убеждали друг друга и детей своих, что они суть глина, только глина, ничего, кроме глины»               У меня много претензий к прозе самой Татьяны Толстой, но в данном случае истина дороже – она, на мой взгляд, абсолютно права. Только, как мне кажется, дело обстоит ещё хуже. Если бы речь шла лишь о «неучах, посредственностях и бездарностях» - да шут с ними совсем, самые удачливые из них останутся в людской памяти в лучшем случае как герои забавных анекдотов – ну вот как тот же автор «Чёрного квадрата»! Беда в том, что враг человечества гораздо более хитёр и коварен. Он не только помогает раскручивать бездарей, он соблазняет дарами земными людей явно небесталанных.               «Главное горе людей не в том, что они не знают Бога, - писал Лев Толстой более ста лет тому назад, - а в том, что они на место Бога поставили то, что не есть Бог».               Я не хочу считать свой мозг уродливым наростом, как представлено у одного небесталанного писателя, не желаю числить себя пищей для вампиров или вообще галлюцинацией наркомана, как пытается (в шутку, для понта?) уверить меня другой, ещё более, к сожалению, небесталанный писатель. Горе и беда этих и подобных им авторов в том, что мир отражать они умеют, но их Инобытиё – это именно кривлянье дьявола или в лучшем случае – пустота. Они решили, что так играть интереснее. А вслед за ними так же решили и многие из читающих. И бесы приплясывают от радости…               Меня могут счесть каким-то религиозным мистиком, инквизитором от литературоведения. Да нет, просто так формулировать удобнее. Древние были не дурнее нас, когда вводили эти понятия – Бог, дьявол, бесы, не нуждающиеся в особых уточнениях, понятные сразу и без дополнительных дефиниций. И именно анализ противочувствия, на мой взгляд, позволяет понять и то, насколько «легко, без мигрени» воспринимается данное произведение, и то, насколько в нём виден человек, а не просто автор, насколько проявлен Дух Божий, а не сконструирована от скуки очередная пустая игра. «Шашечки» могут быть разного цвета, но машина должна идти в нужном направлении…               История идеи, изложенная здесь, принципиально не имеет конца, не знает завершающего финала, потому что каждый человек, входя в новое произведение искусства, в очередной раз испытывая мощное воздействие созданного противочувствия, воплощённого Духа (если он там есть), снова и снова будет невольно проверять её, добавляя своим нравственным трудом всё новые нюансы в её содержание.               Собственно говоря, принципиальная бесконечность идеи и является главным признаком любой порядочной мениппеи. Ещё один её коренной признак – «последние вопросы». Ну, а куда уж тут «последней»?!. (Это я в который раз  пытаюсь оправдать подзаголовок своего «Путешествия», звучащий, сознаю, в любом случае несколько натянуто, но уж очень много для меня с этим термином связано, так что извините: «хозяин – барин», то есть воля автора – хоть таким образом примазаться к великим: Рабле, Достоевскому, тому же Булгакову…)                Сформулирую ещё раз, более, может быть, грубо, но зато более наглядно. Все должные взаимоотношения человека и искусства можно представить так: есть Бог, есть созданное им Бытиё, есть художник, вдохновлённый свыше, и есть Инобытиё, которое этот художник создаёт, и с помощью (точнее, посредством) которого Бог увеличивает, расширяет своё присутствие в Бытии, в мире людей.               Произведения, «тексты», которые не соответствуют этой формуле, но тем не менее провоцируют определённую эстетическую реакцию, обладают частными художественными достоинствами, могут быть даже хуже, вреднее, чем просто бездарные подделки под искусство, потому что более эффективно уменьшают присутствие Бога в мире людей. Именно поэтому так важен, на мой взгляд, предварительный анализ противочувствия, заложенного в произведении, – только по результатам такого анализа мы вправе сделать объективный вывод о том, куда всё-таки идёт машина. В противном случае, при традиционном сопряжении художественного содержания некоего, скажем, «концептуалистского» текста об очередном «голубом сале» с внехудожественной (политической, моральной, философской, etc.) действительностью, мы и получим привычную, по крайней мере, для старшего поколения литературоведческую инквизицию, ориентирующуюся исключительно на варварские идеологические установки. Подобная инквизиция, кстати, отнюдь не является советским изобретением. Писателей любили травить за идейные ошибки спокон веков. Между тем задача состоит в том, чтобы понять, насколько и в чём выражен Бог, и есть ли Он там вообще. А у подлинно талантливых «-истов» Бог-то, «чувства добрые» присутствуют обязательно, только в редуцированном виде, потому что «ребята заигрались». Предварительный анализ противочувствия позволит вычленить эти «чувства добрые», а кривляющегося дьявола чуток придавить.               Ну, и ещё одно. В начале я упоминал о том, к чему, на мой взгляд, должно в конце концов придти человечество (если, разумеется, хотя бы часть его сохранится, выживет после неизбежного и скорого по историческим меркам краха современной безумно потребительской и агрессивно технологической цивилизации; впрочем, сохранится, конечно, Господь не попустит, как это бывало уже на Земле и раньше): каждый человек, каждая личность должны будут иметь возможность раскрыть себя не только в конкретной профессии, конкретной деятельности в Бытии, но и в создании своего собственного Инобытия, в проявлении себя через искусство – литературу, музыку, живопись, танец... Однако не только «на рыбака», но и «на скальда» надо учиться. Понимание сущности противочувствия в этой учёбе, я думаю, поможет. Ну а пока большая часть людей лишь так или иначе воспринимает искусство немногих, достаточно и того, что они будут лучше понимать, в каком именно укромном углу, на какой тихой дорожке хоронится та самая сладкая тайна, ради которой эти немногие и стараются… С одной стороны, реальный человек – это просто существо, обладающее более сложными, чем у других животных, эмоциями (в частности, он умеет смеяться, чего не умеет и самая умная обезьяна). С другой стороны, он, как ни крути, Сын Божий со всеми вытекающими отсюда последствиями. Теория противочувствия позволяет, как мне кажется, объединить два этих начала и таким образом вернее отразить объективно существующую действительность. В этой теории происходит своеобразная смычка «эстетики сверху» (от Аристотеля до Гегеля и далее) и «эстетики снизу» (Фрейд  и иже с ним), разъединённых ранее и даже враждующих частенько между собой…
               Больше мне добавить решительно нечего. Вернее, будь я помоложе, понастырнее и почестолюбивее, я, может быть, не поленился объективно установить, на основе анализа противочувствия, кое-что и для более современных, чем рассмотренные выше произведения. Например, два или три человека (ну, уж никак не один!) писали «Тихий Дон»? Или чем отличаются прекрасные «Первый учитель», «Тополёк мой в красной косынке», «Пегий пёс, бегущий краем моря» от бездарной «Плахи»? Или куда деваются не только тени «чувств добрых», но и само мастерство от «Чапаева и Пустоты» к «Empire Y», если автор упорно не желает видеть в литературе ничего, кроме забавной игры? И так далее… Но это уж пусть другие, буде пожелают. Для меня лично всё это ясно – настолько, насколько может быть ясно дилетанту, не владеющему в должной мере научным, скрупулёзным, всесторонним подходом к действительности. Моё путешествие закончилось. А идея (версия, гипотеза) теперь может спокойно подождать своего развития. Она теперь, слава Богу, – худо-бедно состоявшийся литературный факт, она – есть! И я приглашаю каждого желающего опровергнуть любой аспект моих дилетантских рассуждений.                                                                                           .                                                          
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                      
 
 
                    ПРИЛОЖЕНИЕ: ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ В ГРОТЕСКЕ
 
Фрагмент представляет собой изложение основной части моей давней дипломной работы. В ней, вслед за представлением принципиальных аспектов методики, я пытался проверить её на конкретном литературном материале. В то время сравнительно новым и ещё не обговорённым со всех сторон в критической и, тем более, филологической литературе являлась проза М.А.Булгакова, в частности, роман «Мастер и Маргарита». Для того чтобы лучше понять это произведение, я обратился вначале к ранним повестям М.А.Булгакова, открывающим линию гротеска в его прозе. Естественно, мне понадобилось уточнить, прежде всего – для себя, и сам термин «гротеск». (Повесть «Собачье сердце» тогда ещё не существовала для официальной советской литературы). Я почти ничего не изменил в этой старой работе, только слегка подсократил да подправил кое-где стиль и синтаксис. Впрочем, в некоторых случаях я был вынужден сопроводить давний текст комментариями; слишком много времени прошло, и некоторые мои представления нуждаются в уточнении.
Мне кажется, тем не менее, что эта работа может представлять не только субъективно-исторический интерес; она, так же, как и анализ стихов Пушкина и романа Лермонтова, проведённый в основной части, доказывает: наличие противочувствия является непременным условием бытия художественного произведения, а исследование противочувствия – непременной предварительной стадией осмысления произведения.
Последнее замечание. В данном «Приложении» все цитаты (прежде всего, из произведений самого М.А.Булгакова и работ М.М.Бахтина) закавычены, однако даны без точных сносок. Думаю,