Пустоцвет

как обезопасить тебя, как сделать так, чтоб ты смогла вернуться туда, где и он обитает, в его мир. Но как только... буря утихнет, но еще даже не запоют на рассвете петухи, сознайся. Не стоит его бояться. Не глупый Костя. И не глухой. Ты дорога ему - а значит, примет тебя такую, какая есть, со всеми оговорками, но только при этом в довесок искреннюю и настоящую. И да, он тебя любит.
 
 
Глава 23. Долг и честь
 
***
Старая черешня за моим окном:
веха нашей жизни, что пошла на слом.
Повидала много ты  на своём веку,
Испытала радость, знала и тоску.
 
Мать моя родная жизнь тебе дала. 
Вот уж сорок вёсен ты моя сестра.
Боже мой,  как  долго мы с тобой живём:
Целая эпоха ссохлась за окном...
 
Ты немой свидетель моих грёз и бед.
Ты была зелёной - был и я не сед.
Под окном чернеешь, как немой упрёк,
Жизни моей грешной  праведный урок.
 
Ты была девчонкой, когда я пришёл.
Ты была в расцвете.  Я же -  как сокОл:
Несколько за тридцать... И упущен шанс...
С той  весны «Сомнение» -  стал родным романс.
 
Уезжал надОлго я в дальние края.
Ты выросла в красавицу, хорошая моя.
Жизнь под вечер клонится – тянет на покой,
цветом в мае  встретила, милою сестрой. 
 
Но года коварные убыстряют ход .
Третье поколение кружит хоровод.
Нет уж нашей матушки, да и сам я дед.
От тебя, красавица, тени чёрной след.
 
Под дождём осенним ты стоишь нагой,
с высохшими ветками, с мертвою душой.
Ворон заблудившийся дремлет на суку.
Навевают сумерки скуку и тоску.
 
Сколь проплыло вёсен на твоём веку,
песен сколько спето  на твоём слуху.
Свадьбы и рожденья, смерти и вражда...
Всё ты повидала, с нами всё прошла.
 
А теперь, ненужная, портишь вид двора...
Высохшая, старая, жалкая карга.
В бурю не поставить под тобой автО - 
место занимаешь — так, ни-то, ни-сё...
 
И куда нам деться старым и больным:
На дрова -  соседу, к пращурам своим?
 
Вот и весь рассказ мой, что навеял Фет.
В жизни всё конечное. В ней возвратов нет... 
 
Юрий Нильский, 2015 г.
 
 
Да уж... тяжела жизнь для городского в деревне. Это вам не до обеда спать, пока внутренние петухи по куполу черепушки не настучат. И пусть истощена, измучена, раздавлена... - подкинуло меня ранним утром. Для меня - утро, часов девять, а для Анны Федосеевны - уже "почти полдень": пол подметен, живность накормлена, одежда выстирана - сохнет; завтрак остыл... и идет полным ходом подготовка к "обеду".
Спохватилась я: быстро сменить ночную сорочку (все той же невестки) на платье, обуть тапки (заботливо приставленные к моей кровати хозяйкой) - и кинуться в кухню.
- Доброе... - замялась я на пороге, видя сколько дел уже переделано (и это только половина реальной картины). Устыжено поправила себя, - добрый день.
- Добрый, - радостно улыбнулась старушка. - Уже выспалась?
- Да сколько же можно... бока мять?
Ухмыльнулась:
- Ничего... в старости еще набодрствуешься: и сон не берет, но и ясности не дарено.
- Я могу Вам чем-то помочь? - скривилась в смущении.
- Помочь? - удивилась, скинув брови, та. - Спасибо, внучка, не надо. Лучше вон... умойся да позавтракай. Блинов напекла, варенье достала - открывай любое: клубничное, вишневое, малиновое, абрикосовое, яблочное, из смородины, сливовое  - не знаю, какое любишь. Али вон мед есть, будешь?
Устыжено рассмеялась я:
- Нет, благодарю. Всё люблю... так что такое, какое и Вы будете.
- Я? - усмехнулась. - Куда мне? Давно уже этот чертов сахар в крови скачет.
Обмерла я, изумленная. И пусть вопрос логичный родился враз, задать его не решилась.
Но и не требовалась - сама всё поняла бабулька. Скривилась в горькой улыбке:
- Костику обычно варю. Как приезжает - удается ему немного в город передать. Пусть балует себя. Кто ж еще ему его наварит? А магазинные - не то, столько химии... столько... что аж зубы сводит: помню, попробовала раз - долго плевалась.
Невольно рассмеялась я, но тут же осеклась:
- И не говорите. Еще в школе нам рассказывали о том, что из нефти варенье делают: тогда это казалось на грани фантастики, а теперь - печальная реальность.
- Из нефти? - округлила очи женщина.
- Да. Представляете? Колбаса - из бумаги, мясо - из сои, молоко и яйца - из порошка, "доя" растения,  мороженное на жидком азоте... животные, вскормленные на химии: свиньи "спортивные"... курицы, страдающие ожирением... Да и вообще, скоро всё станет... синтетическим. Даже тот же иммунитет, что так усердно человечество копило, усовершенствовало, оттачивало, заботливо передавало от поколения к поколению, следуя фундаментальным законам эволюции, сейчас почти полностью сменило на искусственную, лекарственную подоплеку, параллельно рождая из вирусов и бактерий - жутких, непобедимых мутантов. Куда идем, куда движемся?.. Одна благодарность - сыты и пока живы, да и общество, в большинстве своем, - невольно шумный, тяжелый мой вздох, прогоняя горечь, - еще способно воспроизводить свое потомство, а обо всем остальном - придется уже... "думать завтра", - невольно передернула слова я когда-то, как по мне, инфантильной Скарлетт, а нынче - едва ли не "довольно-таки мудрой", заботящейся, берегущей свою психику, О'Хара.
 
***
Последовала я наставлениям старушки: умыться, причесаться, позавтракать. Вышла на крыльцо оглядеться: куда лихая меня завела. 
Внутренний забор рассек двор надвое. В большей его части, ближе к воротам, расположились: гараж, сарай, столетний дуб-великан, что некогда пышной кроной своей заботливо укрывал от ненастья ближайшие строения. Сколоченный из досок туалет прятался за курятником. Справа, вдоль всей территории, притулился ухоженный не менее, чем все остальное здесь, огород. 
Вторая часть подворья: дом, колодец, сад в краплении золота осени. Не сдержалась - пустилась я туда, очарованная прощальным кружением листьев, пораженная разнообразием сего дивного достояния. Сложно нынче среди полунагих красавиц определить точно вид, но все же поддаюсь и играю в сию странную забаву: кажись, яблоня, а это - груши-дички. Ну, вишни, черешни. Чуть дальше - абрикосина, и, вероятно, слива. Даже маленькой сосенке место здесь нашлось. 
За забором, у самой хаты, склонила косы береза. Давно на свете красавица: не одно поколение своим видом радовала, и до сих пор радует. А ствол-то какой широченный! Даже взрослому, при всем его дерзком, яром желании, полностью за один обхват никогда не обнять.
 
***
Пройдясь чуть дальше, вглубь огорода, следуя по тропинке, едва ли не в самый конец владений Анны Федосеевны, я наткнулась на старый, полуразрушенный дом и заброшенный, заросшей высокой травой, колодец: эхо предков.
Рискнула заглянуть сквозь пробитую дыру в грязном окне строения: все внутри в пыли, в паутине... Серо, жутко... будто со старой черно-белой фотографии сошло. Стены облущены, местами видны деревянные основы. Вверху - стропила торчат голым скелетом: прогнил потолок, прогнил, наверняка, и пол. На подоконнике - алюминиевая кружка виднеется - как яркий пример, образ, доказательство того, что когда-то все же здесь была... кипела жизнь, и не сто веков, а так - буквально недавно: докуда в какой-то миг... с остановившимся сердцем последнего его обитателя, тоже не застыла - увяла... умерла надежда вместе с цивилизацией, оставив в подчинение, в распоряжение природе, неизбежности.
Еще шаг на ощупь - и хрустнуло, чиркнуло, звякнуло что-то под моими ногами. Нервически выругалась я от испуга и тотчас отскочила прочь.
Странное волнение, тяга, вперемешку со страхом... охватывали меня, копошась, слоняясь здесь, выглядывая, высматривая непонятно что: и то, я позволяю себе эту вольность лишь исключительно потому, что хозяева... явно не будут против, ибо... некому нечего сказать поперек. Хотя всё равно нет полного чувства уединения, одиночества. Будто нет-нет... а все же присматривает, следит за мной чье-то невидимое око... порицая, али одобряя сей, отчасти детский, наивный, безрассудный интерес.
Разворот... - и пускаю взор около. По правой стороне - смежный забор, отделяющий один "островок замкнутой цивилизации" от другой - соседской.
Какой-то странный, жуткий переполох привлек внимание. Мало того -  вмиг заставил сердце мое встрепенуться, бешено заколотиться в тревоге. Очи округлились, а разум дико завопил, не веря увиденному: буквально у порога соседского дома огромный, плечистый мужчина ухватил за волосы, разбитую чувствами, истерикой, женщину и силой поволок назад в хату. Как мешок, прямо по земле, сбивая, стесывая, раздирая ее плоть нещадно, отсчитывая живым человеком ступени. Визг, крик, мольба отчаянные... жутким эхом застыли, застряли внутри меня. Заледенела в жилах кровь, а по телу - стеганул плетью ужас.
И сама не поняла, как кинулась вдогонку... как перебралась через невысокий, сеткой-рабицей, местами покосившейся, забор. Как пролетела по уснувшим грядкам чужого поля,
как вскочила на порог. В сени, в двери - и окоченела... прибитая не так прозрением, как своей собственной обреченностью.
У стола, под скамьей лежал мужчина - избитый, окровавленный... без сознания, не шевелился.
В углу же... тот самый... "Плечистый" - раздев несчастную догола, пытался с ней силой совокупиться. Застыл, перевел демон взор на меня. И едва я сделала шаг, движение назад (подсознательно, инстинктивно, позорно сбегая, желаньем пылая... ад покинуть до того, как он схлопнется навсегда) - тотчас кто-то преградил, отрезал мне путь к отступлению. Леденящим душу, мерзким, уничтожительным шепотом, рыком отвратным, пронзили безысходностью зловещие слова:
- Ты ба... еще одна.
Ментальный выстрел в затылок.
Конечности мои начали неосознанный, лихорадочный пляс, выдворяя, выжимая из себя от ужаса кровь: будто бегством, вместо меня, шальная спасалась, крестным знаменем себя осеняя, дьявольскую жуть от себя напрочь гоня.
- Ты кто такая?! Х** здесь забыла?! - враз схватил меня за волосы Неизвестный, причиняя режущую, неистовую боль - взвизгнула отчаянно я, оседая, покорно уступая его ярой хватке. С глаз прыснули слезы. Еще рывок - и рухнула позорно на колени я перед супостатом, под приказным, деспотичным натиском смиряясь, горьким криком давясь. Мышцы сжались в камень. Дрожь прокатилась волной.
- Со-сед-ка, - рывками, задыхаясь, заикаясь, покаялась я.
Заржал желчно, будто бездны клекот, мой палач:
- С*ка! - на грани истерического визга, писка. - Свезло же! - и снова разъедающий сознание, душу хохот. - Соседка, говорит! - едва уже не плача от смеха.
Пару шагов -  и, оттащив меня в центр комнаты, тут же толкнул, пнул от себя. Рухнула я плашмя, невольно вскрикнув. Рывок, дернул за ноги. Едва я попыталась встать на карачки - как снова прибил ублюдок меня к полу. Силой развернул к себе лицом и в момент навалился сверху, смоляным взором мои очи сверля:
- Ну, что? Поздравляю! Вовремя зашла! Может, хоть ты потом... до них достучишься, раз нас... совсем не понимают.
Резво забрался под платье.
- НЕ НАДО! - диким визгом. Происходящее ржавыми прутьями пробивало мое сознание, но до конца реальность творящегося все еще не могла я принять: шальное, безрассудное отрицание во имя крупицы жизни. - Не надо!!! - интуитивно, на подсознании, бешеным