Пустоцвет

будете - и как муж с женой, и как родители. Авось и ваших деток... понянчить удастся... если доживу. Игорька вживую я видела только раз. Привез как-то: еще совсем кроха тот был (это сейчас смотрю на фотокарточки - и прям душа радуется: большой уже, мужает мой мальчик). А то - кнопка. Носик такой чудной, как пятачок, и глазки - прищуренные, мудрые.  Ирина лишь раз согласилась сюда приехать, да еще и малого показать. Сама же даже и не вышла из машины. Не хотела... "в грязь и вонь соваться к больной, наверняка, уже давно ополоумевшей от горя и одиночества, бабке". Но хоть малого позволила в дом занести, показать... Костик даже на руках дал подержать, потискать кроху, - шмыгнула носом Анна Федосеевна.
И я вторила ей слезами - особенно от осознания того, что еще одному человеку... своим пустоцветом гублю надежду.
- А твои родители кто? - внезапно отозвалась та, видимо, наконец-то совладав с нахлынувшими воспоминаниями, растопленными чувствами.
- Папа - бывший военный, мама - учитель младших классов, тоже сейчас уже на пенсии.
- А ты?
- Раньше в школе работала, тоже учителем, но уже физкультуры. А теперь... в милицию пошла.
- И согласились? - удивленно, пронзительно.
- С трудом, - шепчу пристыжено. - Еле упросила, - жалящая, забитая мыслями, молчаливыми рассуждениями, пауза. - А с чего Вы взяли... что он меня любит? - отваживаюсь на невероятное. До боли закусила губу - страшен и ответ.
Хмыкнула как-то добро, с пониманием та:
- Не любил бы - не привез бы.
- Просто опасность, - отчаянно пытаюсь оправдаться, хотя и сама не знаю зачем. - Но... после всего, что Вы рассказали... После всего, кем являетесь Вы для него... не понимаю. Честно, не понимаю... как можно так глупо, неосмотрительно Вами рисковать ради... да вообще кого-либо.
Тишина - и вдруг выстрелом слова:
- Глупая. Я уже давно свое отжила. Только ради Костика еще и перебираюсь изо дня в день. От встречи с ним... к встречи перебиваюсь. Пусть она и раз в год - как и с моим Ванечкой. Так что любая возможность помочь ему, моему внучку, подарить, проявить к нему любовь, заботу - мне только в радость. Они с Ванькой в свое время много народу спасли. Свидетели, важные фигуры или еще кто, что... И никогда... ни при каких обстоятельствах не мешали службу с домом. Ни разу не видела, только слышала о них - и то, невзначай, когда те шушукались меж собой. Да и не только  относительно службы. Друзей у них не было, а остальных - близко к тылу своему не подпускали: ни один, ни второй. С Ириной и Игорьком - особый случай, и то... всё неудачно закончилось. Не смог он ей простить такого плевка. Я не обиделась, ну... не так что бы. Понимаю ее. Что я? Кто я? Старуха, живущая в глуши и в одиночестве. Дом перекошенный, туалет - за сараем. Не терем - а "сказка". Однако Косте она по живому  тогда полосонула. После того случая - почти сразу и разошлись. Он съехал на съемную квартиру. Но семью содержал, с Игорем почти каждый день виделся. Та гулять начала... А он... Он знал всё, и закрывал на это глаза. Терпел. Делал вид, что не в курсе. На развод подать так и не решался... всё искал в душе своей силы простить ее, принять такую - ветреную. Но не смог... так они и остались... каждый сам в себе и по себе. А потом... Игорек очень сильно заболел.  Сорок температура. Больница. Ночи без сна. Помирились... Горе сблизило - решили вновь дать друг другу шанс. Съехались. Слава Богу, и Игорёша пришел в норму. И даже операцию не пришлось делать. Чудо. Однако... вычеркнуть прошлое оно не помогло. Не так-то все просто - переступить и забыть. Холоден Костя стал. Любовь... исчерпала себя, сменившись на обиды и задавленную ненависть. Тяга пропала. Огонь погас. Вот Ирина - опять на стороне закрутила, ласки дома не найдя... Костя - с головой в работу, а где свободные дни - за бутылку смело. Но не его это - дурман проходил, а боль, разочарование, пустота внутри оставались. Вот и бросил всё - рванул ко мне. Раньше, чем обычно. Сел, в кухне за столом напротив и говорит: "Ба, я так больше не могу... Я старался... Как мог - пытался. Но не люблю я ее больше. Причем... давно уже. И то, если вообще когда-то любил... Наваждение. Болезнь. Но не может любовь быть настолько безрассудной, слепой и жуткой. Не может... Развестись хочу. Она давно уже ноет, пугает меня этим. А я? А я не знал, долго не знал, чего хочу... Но больше так не могу. И опять мы с ней не живем вместе. Видеть ее больше не могу. Иногда мне кажется, что я готов ее убить... просто за то, что она существует.  Душу выдирает из меня каждый раз, будто наслаждаясь этими пытками, моими муками. А ведь я лишь добра хочу... Игорю, ей... всем нам. Но не могу. Не уберег я семью... Хотя и клялся. Но, видит Бог, я уже больше не выдерживаю. Ненавижу ее. Но еще больше - себя... что в свое время не остановился. Добился всего. Хотя и рад... что Игорь в моей жизни появился. Но не могу - в ее глазах я вижу лишь беса, а не женщину". И подал... приехал - и подал на развод... А сейчас, говорит, всё наконец-то закончилось. Долго из них наша система соки пила, веревки вила... Будто и без того, самостоятельно они не намучились сполна. Разошлись - все им (Ирине и сыну), в том числе и жилье, оставил. Себе лишь машину забрал - она поперву ему за дом и была. Хоть и снимал квартиру - да редко там появлялся: все в работу с головой. А потом, признался, еще до повторного штампа в паспорте, еще до окончательного решения судьи... девушку одну повстречал. "Гляжу, - говорит, - невеста бежит, будто ангел с небес... надеждой моей растрепанной. Я и не сдержался - погнался за ней безрассудно. И до сих пор... гонюсь". Это ты была, да? - немая пауза, но даже не дожидаясь ответа, продолжила. - Глаза у него так горели, когда про нее рассказывал, так горели... как сейчас, когда на тебя смотрит, горят. Будто в твоих руках... вся его жизнь, - и снова жгучая тишина... а у меня и слов нет, которые можно было бы подобрать... особенно осознавая... как жестокого я с ним поступила... и как еще поступлю, когда... сознаюсь в своей... правде.
- Но ты на прошлое его не гляди, - внезапно отозвалась она опять. - И нет, не зря я тебе все это рассказываю. Не зря. Хочу, чтоб знала какой он, что прошел. А будучи зажатым - вряд ли он когда в чем тебе толково сознается, и даже чувства - о них ему очень сложно говорить. Но... прошлое - в прошлом. И оно лишь опыт, мудрость дает ценить то, что ему досталось, что обрел ныне. Не импульсивно ссоры решать, а взвешенно, уступая, прислушиваясь... Ты, главное... доверие его не предай - и он голову на плаху ради тебя сложит.
 
Слова... каждый звук ее, словно лезвия, кромсают меня. Не видит, не слышит старушка... как рвет мою душу... моим же предательством, которое уже... я против него совершаю, пусть и невольно.
Всхлипнуть, вобрав в себя слезы. Шумный вздох - и решаюсь на самое жуткое:
- А если... - будто скрежет метала, мой голос разрезал тишину едва не визгом. - А если я не смогу никогда... его сделать счастливым?
Враз поежилась я, а по хребту захлестал страх: от ее вероятного порицания... и того, что правду уже от Кости... никогда не будет возможности утаить.
Но это - решение, мое решение, первый шаг на пути к неизбежному разговору, который обязательно должен будет у нас состояться.
Отваживается нарушить безмолвие женщина в ответ. Тяжелое:
- Почему?
Молчу, будто смертник, глотая в последние разы воздух.
Продолжила учтиво та:
- Я же видела... как и ты смотришь на него. Как глаза твои пылают, как отрываться было больно - хотя... дай Бог, у вас еще вся жизнь впереди. Ты на него смотришь точно так же, как и он на тебя: роняя семя надежды и взращивая, как что-то самое ценное, там.
И снова тишина. Снова позорно молчу я, подбирая слова... как будто есть у этой... правды менее сложное, горькое, жуткое звучание:
- А если я не смогу... - расстрельным свистом пуль кромсаю всю себя и будущее свое, наше с ним, с Пахомовым, заодно, - никогда не смогу Вам подарить правнуков? - кровавая эксплозия.  
Жуткие, мертвые минуты... ее молчания, ее размышлений, ее... суда.
И наконец-то:
- Что Бог даст, то и будет... И если не чудо - то смирение. И потом... я же говорю, и пусть с Костей мы не одной крови, он - внук мой. Истинный. И он для меня родной. А все те особенности - глупости. Предрассудки.  Так и ваших детей любить буду: сами родите, или в детдоме возьмете, судьбу заодно кому-то спасая, - всё равно. Или даже... если вообще ни на что подобное не решитесь. Это - ваша жизнь, ваш выбор. И каков бы он не был - я любить меньше вас не стану. Пока вы счастливы, пока делаете друг друга счастливыми - пока и я радуюсь всему тому. А остальное - как уж есть. Не мне осуждать, порицать или навязывать мнение. У каждого - свой путь. И у каждого - он верен.
- Костя не знает.
Выстрел, разрывая темень.
Обмерла старушка. Казалось, даже забыла как дышать.
Но еще мгновение - и шумное,  болью своей пронзающее, сопение. Вздох.
Но не даю сказать, тотчас поспешно перебиваю ее, осмеливаясь:
- Но я ему скажу... обязательно, - немного помедлив. - Но сейчас... я еще не готова. Я... сама для себя... еще не готова... это прямо произнести вслух. Принять... свою участь. Не осуждайте меня, прошу, - отчаянно. - Не со зла я... и не из корысти.
- Я и не осуждаю, - сухое, неизвестное (то ли лживое, то ли щедрое).
- Мы с Костей, - вновь тороплюсь... не знаю зачем, - только недавно вместе. Но я уже успела... сделать ему больно. И мне страшно его потерять, - короткая, болезненная пауза. - Вы говорите... любовь. Но разве можно так полюбить кого-то быстро? По-настоящему...
- А что еще должно произойти? - неожиданно, сдержанно-колко.
- Не знаю, - растерянно. - Узнать... получше друг друга.
- Ты же чувствуешь его, уже. Суть, нутро... Тянет к нему, верно? Любовь тянет... первородная, слепая, интуитивная... Словно дитя, что только что покинуло матери лоно. А дальше - ты Костика лучше узнаешь... И как ребенок мир познает - так и ваша Любовь будет расти. Мудреть. Набирается опыта: то ли доброго, счастливого, то ли горького, болезненного. И один путь приведет к глубокой, как некоторые ее называют, "настоящей любви": к уважению, терпению, снисхождению, щедрости и теплу. А другой - к гибели: к боли, обидам, к презрению, раздражению, брезгливости и злости. К ненависти приведет. И если что и будет вас держать вместе... то не чувства, а привычка - гнилая, пустая, коварная обманщица, дающая как силы верующим, праведникам, так и кару - отступникам. Так что всё в ваших руках: вы это ваше дитя, эту вашу... "уже любовь", в ласке и нежности воспитаете, взрастив целое дерево; или же ваш росток завянет, а на душе вновь раскинется пустошь.
Немного помолчав:
- А горе твое...  ваше... наше... - не помеха всему тому. Если с мудростью и терпением подойти. Всё преодолимо. Главное, что вы друг у друга есть, и помыслы ваши - чисты. А вот... молчание, умалчивание, как и ложь - до добра... не доведет. Никогда. Это - яд. И он - травит. Наступит момент, тайны, как гнойник, вскроются - но уже будет поздно что-то менять... И придется, как гангрену, - жестко и беспощадно... напрочь отсекать. Так что... не стоит этого всего ждать, до такого запускать. Общая жизнь - общие тайны. Общие беды. Общие радости. Общее... всё. Я понимаю... и не осуждаю тебя. Нет. Понимаю... страх,  боль. Но с каждой минутой - время уходит: чувства ваши растут, и момент, когда ложь или жуткие тайны - еще не трагедия... тоже убегает.
- Но Он же далеко... - с горечью тяну я.
- А сейчас и не надо ему это знать, голову забивать. Сейчас поважнее другое будет: