Пустоцвет

молчи.
Зажмурил веки болезненно. Жуткие, пугающие мгновения тишины, прожевывая злость, обиду, разочарование, - и осмеливается на то, что буквально заживо испепеляло его изнутри. Отрешенным шепотом:
- Ты только... одно мне скажи: кроме всего того... что парни во дворе видели, ОН... успел... тебе что-то сделать?
Жгучая боль от воспоминаний сдавила горло, но покорно выпаливаю пушечным ядром:
- Нет.
Вздрогнул невольно. Открыл глаза - пристальное, бурящее, в саму душу щупальцами пробираясь:
- А на самом деле? - сурово-неумолимое.
- Нет, Костя, - выдавливаю из себя тающую горечь. - Не успел.
Удовлетворенно закивал головой. И снова застыл в рассуждениях. Мгновения - и:
- А эту? - машинально кивнул куда-то в сторону (где Она была доселе - увели... увели уже всех долой: остались мы одни... во всем этом жутком доме).
Замялась я в ужасе, страшась озвучить мерзкое, будто от этого зависит: обретет оно реальность в нашем мире, или нет.
Палящие минуты молчаливого напора - и сдаюсь (пряча стыдливо взор):
- Да.
Чиркнул враз зубами от свирепости, нервно сглотнул слюну. Оскалился.
- Костя, - отчаянно, испуганно позвала его я, будто у демона вымаливая не идти по пути своему грешному, извращенному, губительному... для нас обоих. - Не убивай их! Унизь, избей, накажи, посади, но не убивай их! Прошу...
Окоченел в момент, округлив очи. Долгие, знойные мгновения сомнений - и наконец-то гаркнул:
- Я САМ РЕШУ! – аж побелев.
Взволнованно проглотила я скопившийся жути ком.
И страшно, но и не смолчать нельзя:
- Костя... пожалуйста, и так сколько трупов.
- Этому... не бывать, - резко, грубо, деспотически. Без компромиссов и преград.
- Пожалуйста... - вновь болезненно протянула я. Шаг ближе - вплотную обмерла, близостью, теплом своим его ледяное сердце топя. - Не будь, как они! Прошу! КОСТЯ! - заклиная, едва ли не взвыла я.
Резвое, смелое - касаюсь его груди. Вздрогнул, будто ужалила в самую душу. Но не отстранился - стерпел. Стоит, испуганный, встревоженный, пляшет взором по моему лицу, истинные эмоции мои ища.
- Ну, чего ты бесишься? – решаюсь, еще сильнее к нему прижимаюсь… лаской, будто чем-то нестерпимо жгучим язвя. – Я здесь, я рядом… Со мной всё хорошо… И я – твоя…  И только твоя.
Плавно скользя вниз, медленно опускаюсь перед ним на колени. Проворная игра пальцев - и расстегнула его бляху; поддался ремень. Тотчас ухватил за кисти Пахомов (и, будто кандалами, сжав, до боли, до хруста, силой потащил на себя обратно). Ошеломленно, свирепо заорал:
- ТЫ СЕРЬЕЗНО?!! РАДИ НИХ?!!
- РАДИ НАС! - гневно рявкнула я, стиснув зубы. Глаза в глаза.
Лица на расстоянии вдоха.
 
Внезапно резвое движение – и развернул к себе спиной. Силой прибил к стене.
- Костя, мне больно!.. – невольно вскрикнула я от его напора.
Недобро, горько рыкнул в ответ:
- А мне не больно?! ЛИЗА! ТЫ ЧЕ ТВОРИШЬ?! – яростно. – Когда ты уже начнешь думать, что делаешь?! Ты хоть на миг представила… что со мной было бы, если бы тебя не стало?!
Прижался ко мне вплотную. Уткнулся, зарылся носом в волосы. Чувствую у виска его нервное, сбитое дыхание.
Смолчала.
Лишь несмелое движение свободной рукой - хватаю его руку. Прижать насильно ладонь к своей груди. Обмер – не дышит. Сердце нещадно забилось, заколотилось, еще отчаянее, чем доселе изводилось. Но не поддается – не шевелится, стоит неприступной скалой Пахомов: выжидает дальнейшего моего… беспринципного, смелого, безумного представления.
А потому ведусь - оторвать от себя его руку и смело засовываю оную под платье.
Шумный вздох его, роняя сдержанный, вожделенный стон на грани неистового безумия – и в момент сжал меня за плоть, будто в бездну порока ныряя: наслаждаясь дозволенным, доводя в момент до колких ощущений меня, себя; всколыхивая потаенное, чиркая запалом страсти. Томные, шальные мгновения откровенной дерзости, пошлости, разврата, бесстыдного искушения – и содрогнулась Вселенная. Некогда упрямый, непреклонный протуберанец потерял равновесие - и, павши жертвой шального притяжения к доселе недоступному, рванул эрупцией ввысь, теряя связь с Солнцем – теряя себя, свой разум и стыд, вторя мне, разлетаясь на осколки, искры, части плазмы, дымку где-то в глубинах Космоса… Рывок, отстранился назад Костя; грубым велением схватил меня за бедра - и силой подал на себя, прогнул кошкой (оперлась руками на стену). Изматывающие мгновения ожидания, его (скрытых от моих глаз) движений, усердий – и новая вспышка озарила пылающую Звезду…
Дерзкая власть: до боли, до слез; казалось, разрывая меня на части... так что едва удавалось сдерживать горькие вскрики. Рывки за рывками, ухватив за волосы, напор за напором… Костя, казалось, душу из меня хотел выбить: болью моей - свою заглушить, а злость и обиду – смыть, стереть очищающим пламенем. Будто пробуя меня, убеждаясь, что я... жива, я здесь, и я - его... и только.
Время убегало в никуда - и каждое мгновение услады, зноя, насыщения, гасило неоправданную его грубость, смиряло насилие. Теряла жестокость свою суть, значимость, надобность, а вскоре и вовсе пораженчески распалась, сменившись на сладость, нежность, ласку, хотя и не без налета ревности, опала и всепоглощающего оксюморона боли, онемения, на грани эйфории и порочного наслаждения.
Еще миг – и, будто побеждая время, страх и нашу обреченность, обмер Костя во мне, утопая в блаженстве. Шумный вздох, минуты догорающего удовольствия - и нехотя, неспешно отстранился…
Едва поправила свое платье, едва и он привел себя в порядок, как тотчас резвое Пахомова движение, - и ухватив меня за руку, силой дернул на себя. Рухнула в жаркие объятия. Грубым, топорным поцелуем в момент впился в мои губы. Не успела даже ответить, как тут же прекратил сей бой. Лоб в лоб. Нос к носу. Обхватил мое лицо, утопил его в своих ладонях.
Тихим рыком, пронзенным целой бурей скрытых чувств и мучений, шепнул, обжигая дыханием мои уста:
- Не делай так больше! НИКОГДА! Я не хочу себя ненавидеть...
Облизала я губы, все еще сгорая в дерзком пламени своего Тирана. Отчаянно, храбро, хоть и давясь по-прежнему страхом и горечью:
- Не убивай их… прошу. Ради нас, Костя… Не будь таким, как они… - на грани плача.
Скривился в болезненном оскале. Но голос уже ровный, сдержанный, уступчивый:
- Посмотрим…
 
 
Глава 25. Мытарство флагелланта
 
***
Едва уже выбрались из дома, едва замерли в сенях у порога, у последней преграды – как вдруг резко преградил мне путь, перехватив ручку двери, не давая содрогнуться деревянному полотну. Покорно обмираю на месте.
Замер Костя вплотную, да так, что дыхание чувствую у своего виска. Каким-то устыженным… робким шепотом не сразу, но все же роняет слова:
- Лиз, - коротко, звуком, будто лезвием полосонув, отчего тут же сжалась я от горького предчувствия и страха. Молчу, выжидаю. – Я бы очень хотел… тебя кое о чем… попросить.
- О чем? – тихо и еще больше несмело, нежели он.
Нервически, шумно сглотнул скопившуюся слюну.
- Пожалуйста… - и снова звук, подобно свисту выпущенного снаряда. Задыхаюсь уже от шального прилива отчаяния и жути. – Если залетишь… не делай аборт.
- Что? – испуганно обернулась, провернулась под его давлением.
Ошарашенный взор обрушиваю в глаза.
Мгновения болезненной перепалки взглядов – и не выдерживает, пристыжено опускает очи.
- Если забеременеешь… пожалуйста… оставь ребенка.
Глаза мои невольно округлились, обличая позорное, изумленное состояние. Шок.
Решает продолжить:
- Мы тогда с ней… с Ириной… только встречались. Не думали… ни о чем таком. И вдруг – залет, - скривился болезненно. – Мне ничего не сказав, аборт сделала…
- Ты уже говорил, - едва различимо, тихо буркнула я, не желая, дабы он и дальше рвал себе сердце воспоминаниями.
Но голос Кости даже дрогнул в невольном раздражении, став на тон выше; перебил меня:
- Я ее стал упрашивать… создать семью, родить ребенка и, естественно, замуж за меня выйти. Долго носом крутила, нервы мне трепала. Веревки вила. Но потом… сдалась. Почти с первого раза – и получилось. Радости… моей не было предела. А вот она… все ходила… злая, угрюмая, расстроенная. Я терпел, понимал, оправдывая все это тяжестью состояния… нервозностью из-за смены гормонального фона, страха… перед грядущим. А дальше… после рождения Игоря – недосыпом, переменами… кризисом. Всё ей было не так, всё ее раздражало. Я ее раздражал. Малой ее бесил. В какой-то момент… мне стало казаться, что она меня ненавидит – искренне, по-настоящему. Но за что – понять не мог. Игнорировал. Соки все выпила… в душу наплевала… Причем… как могла. Уехал я от нее. Съехал на квартиру – и с головой в работу. Но на выходные – как штык, около малого. Иногда и так... среди недели на пару часов. Няню нанял – приходила, помогала Ей. А Она все равно фыркала… Плохим я оказался, сплошным… ее разочарованием. Да я и сам… себя ненавидел. Но ничего уже поделать не мог. Перегорело всё… Понял, что не моя она… и никогда моей не была. Но развод – нет. Я не мог… даже мысли допустить, что их брошу. Сына своего брошу. А его отдать мне – точно никогда этого будет: минимум, хотя бы назло мне. Потому и не пытался, не задумывался. Никого не искал. Жил… как живется. А потом… звонит как-то ночью: у Игоря температура под сорок. Скорую вызвала – в больницу их увезли. Я к ним - все обустроил… Ночами сидел рядом, когда была тому возможность. И вот однажды, - нервически сглотнул слюну Пахомов; превозмогая боль, помедлил, - … не помню уже даже толком, как мне его медкарта в руки попала: то ли подпись какая нужна была, то ли еще чего… В общем, стою, смотрю на титульный, а у него… группа крови стоит… не моя, и не Ирины… А у нас… вопрос о возможной операции стоит для него. Я к врачу – и давай ему разбор полетов устраивать: что за хр*нь? Чем вы тут занимаетесь? А если что не так – вы ему и лить будете что попало? Он мне клятвенно: «Вот результаты анализов, но мы еще раз все тщательно перепроверим». Вовремя сообразил: говорю, так и так, нечего мою нервную и измученную и без того жену волновать, все сделайте втихую, не афишируя – а я проконтролирую. Еще один за вами косяк – и не то, что на улицу вылетите…  а в открытый космос, что даже родные нигде не найдут, - закивал вдруг горестно головой, поджав от обиды губы. – Так я и узнал… что Игорь - не мой сын. Я сдал анализы на отцовство… опять-таки втихую. До конца не верил – не могла она меня так обмануть. Вот просто – НЕ МОГЛА, - шумно сглотнул слюну. – Я быстрее допускал мысль, что опять ошибка, или я просто в школе  очень плохо анатомию учил, или в роддоме… детей попутали… Короче. Она – мать, а я – так… отчим, как оказалось. Но я его… безумно люблю. Как своего. Потому – меня мысль… что она пронюхает, что я знаю правду, что ей больше… незачем будет скрываться, держаться за меня. Что начнет тыкать… запрещать, шантажировать… имея при этом, как говорится, все основания… заявляя, что я - чужой… Эта мысль меня просто убила. Ведь она знает мое отношение к нему, и как он мне дорог, как я его хотел и ждал... А потому – по-любому будет бомбить... В общем… я просто ошалел. С катушек слетел. Несколько дней не появлялся, бухал по-черному. А потом… думаю: дурак, че творишь? Привел себя в божий вид, с цветами… и давай замаливать грехи. А там и малого уже выписали – все, слава Богу, обошлось. Так и съехались обратно. Семья. Любовь.