кандидата. Здесь ему тоже больше ничего не светило: наелся, напился, можно и выметаться по чужой или по собственной воле, как будет угодно случаю. Во всяком случае, хорошего человека, как Алексей, из него не получится.
- Почему? – в глазах Малышкина засветилась злость. – Аргументируй.
Виктор Сергеевич не сомневался, что умному дядьке и самому понятно, что на выборах он пролетит чёрной вороной, а всё равно прёт, не считаясь с убийственными фактами. Вошла и бледной лунной тенью, боясь расплескаться, уселась поодаль в углу дивана, подобрав ноги, Нина. Когда-то, совсем недавно, он восхищался мэром, думалось: вот, властный, решительный и энергичный хозяин наведёт порядок в чиновничьей клоаке, изменит жизнь в городе с тупой и сонной на живую и бегущую, изменит и жизнь Виктора Сергеевич, дав надежды и возможности на рост и развитие. Не дал, а только пёр в пустое пространство, окружённый говорливыми и вороватыми бездельниками, заботящимися о собственной шкуре, пёр, бессмысленно выставив никому не угрожающие рога, надеясь, что так будет всегда. Пёр, не считаясь с реалиями и жаждал хоть какого-нибудь понукания, что оправдывало бы тяжеловесный таран, давно и плотно обсетый, облепленный бюрократической вшой, не дающей мало-мальского движения. Он и сам не заметил, как оброс чиновничьей коростой, что сковала и волю, и энергию, остались только бесполезные топтания на месте. Сейчас, когда пора подводить итоги, ему нужны любые одобрения, пусть даже самые незначительные и спорные, чтобы хоть как-то утвердиться в собственной не потерянной значимости. И потому униженно просил их у молодого гостя, поняв, что от старых соратников не дождётся.
- Что я могу сказать? – неопределённо пожал плечами Виктор Сергеевич. Ему сейчас было жалко большого мэра, влезшего не в свою посудную лавку. – Я ещё не политик, я ещё только учусь, но и мне по размышлению ясно, что удачливый политик не терпит прямолинейных ходов и проломных действий. В политике успешны обходы, охваты, фланговые прощупывания и постоянные хождения в электорат с заманиванием сторонников любыми обещаниями и посулами устроить им праздничную жизнь. А вы ждёте, когда к вам придут, мня себя харизматичным лидером. Время таких прошло, пришло время беззастенчивых политиков-работяг, собирателей, а не столпов. И потом, мне так думается, политика – такая материя, она вся в постоянном движении, не терпит ни малейшего застоя, вся соткана из поступательных движений вперёд-назад-в сторону, в ней сплошные победы и проигрыши, и кто не умеет проигрывать, тот не сумеет и выиграть. Почему бы вам не отступить, не сделать нынешнюю кампанию, поскольку она заведомо проиграна, заделом для последующей? Подсобрать соратников, капитал, тщательнее продумать программу, отшлифовать на этих выборах и победить на следующих.
- Отступление исключено, - веско обронил, вставая, Тимур Эдуардович, отошёл к окну и остановился там, пряча лицо.
Виктор Сергеевич энергично потёр шею, прогоняя одолевающую сонливость, вытянул ноги, приняв удобную полулежачую позу.
- Ну, что ж, тогда прикинем имеющиеся фишки. Известно, что новые претенденты уверены в успехе потому, что имеют большие деньги для всего: и для рекламы, и для СМИ, и для скудного подкармливания избирателей, и для щедрого подкупа администраторов и чинуш, оказывающих давление на избирателей, и для рекламной благотворительности, и для торжественных встреч с кандидатом, и для обязательной постройки часовни, а то и закладки церквушки, да мало ли ещё для чего, что придумает шустрая команда кандидата. У вас есть, простите за прямой вопрос, средства на вашу избирательную кампанию?
- Не деньги главное, - твёрдо отверг главную основу любого претендента на власть твердолобый безуспешный мэр, не поворачиваясь от окна.
- Да? – не удивился ответу молодой политик-дилетант. – Возможно и так, если у вас есть в замещение умная программа, отвечающая запросам всех избирателей, и она не подмочена обещаниями, которые когда-то давались, но остались не выполненными или выполненными не в ту сторону. У вас нет денег, но есть такая программа? – спросил у неподвижной спины. – Чем она отличается от той, с которой вы победили на прошлых выборах? Помните, что вас посадили в кресло мэра станкостроители, которым вы обещали сохранить завод, работу и достойную зарплату. Но завод продолжает хиреть, работящий народ разъезжается, строительство сокращается, городская казна в основном пополняется за счёт пенсионеров. Значит, старая программа не сработала? У вас есть, чем обновить, чтобы она заработала? – Ответа оборзевший критик не удостоился. – Может быть, у вас сильная команда с финансами и новыми неотразимыми идеями, о которой я ничего не знаю? Знаю только, что те, с кем вы пришли, почти сразу ушли, не выдержав испытания бюрократии, а осталась старая замшелая гвардия закалённых протирателей штанов и локтей, обосновавшаяся давно и надолго кланами, тесно связанными личными интересами, для которой вы чужак, но они терпят вас, игнорируя и замыливая ваши властные посылы, до конца вашего срока.
- Значит, по-твоему, Осинский? – утвердительно спросила спина. – Сам-то на кого ставишь?
Виктор Сергеевич понял, что тяжёлый разговор подходит к завершению и, следовательно, в ответе не должно быть точного определения.
- Только на себя, - ответил бодро, закинув руки за голову. – Я – в нейтралитете. Когда ваша заварушка будет подходить к концу, мы, нейтралы, неопределившиеся, окажемся в большой цене, а значит, и в большом выигрыше.
Наконец-то спина повернулась к окну.
- А ты, оказывается, слаб духом, - произнёс пренебрежительно шеф, показав абсолютно бесстрастное лицо и заставив слабака занять нормальное положение с подобранными ногами. Ещё никто и никогда так серьёзно не оскорблял его в последнее время, но он сдержался от негативной реакции, оставив по выработанной уже привычке последнее слово за начальником. – Всё, хватит, пора спать.
Виктор Сергеевич поднялся.
- Я хотел бы попасть домой.
Тимур Эдуардович коротко взглянул на него, приостановился, соображая.
- Тогда чуток подожди, я тебя отвезу, - и вышел, направляясь, очевидно, в гараж. В углу дивана зашевелилось то, что ещё не совсем промокло и осоловело от алкоголя.
- Зачем ты так? – просипело оно, пытаясь утвердиться сидя.
- Как, так? – не хватало Виктору Сергеевичу ещё свары с психологически ранимым дитятей.
- Зло и встык. Он-то хотел встретить в тебе сподвижника, может, даже молодого друга, а ты?
- Что я? – чуть не заорал несостоявшийся сподвижник и друг. – Что мне, врать надо было, завешивать ему уши лапшой?
- Пошли, - позвал появившийся соискатель дружбы.
В джипе ехали молча, если не считать кратких указаний дороги Виктором Сергеевичем. А когда прощались, Малышкин неожиданно протянул лапищу и крепко по-дружески сжал ладонь критикана.
- Спасибо за откровенный мужской разговор.
Вот тебе и раз, опешил Виктор Сергеевич. То – слабак, а то – спасибо, как это понимать? Всё, на что его хватило, когда он, наконец, добрался до дивана, это кое-как сбросить ботинки, стянуть с трудом, балансируя, штаны, стряхнуть прямо на пол пиджак и, упав плашмя, мгновенно заснуть сном невинного младенца.
-10-
Спал долго, беспокойно и никак не мог толком выспаться. Временами просыпался очумелый, садился, отдыхая от сна, прислонившись к спинке дивана, и снова падал на подушку, так и не раздеваясь. И сны снились из серии ужастиков: бродил где-то по развалинам, по каким-то буграм, влезая и спускаясь по грязным тропам, обходя остовы домов, и никак не мог перебраться на тот берег стремительно убегающей мутной реки, где высились, зияя пустотой выбитых окон низкие обшарпанные здания. И вокруг – никого! По-настоящему проснулся уже где-то в новую полночь, да и то потому, что припёрло так, что стало невтерпёж. Когда, облегчившись, вернулся, ушёл в спальню, расстелил неспешно постель, разделся и, как ни странно, снова быстро, но уже легко заснул.
Потерял во сне один каникулярный день, зато стал как стёклышко. Предстояло определиться, как разумно потратить оставшиеся семь. Поёжившись, решил, что стоит, наконец-то, пересилив себя, осуществить давнюю задумку и посетить краеведческий музей, заплесневелым бельмом торчащий на центральной площади перед ясными глазами мэрии, защищённый охранной вывеской от посягательств и на разрушение, и на обновление. Да и вообще стыдно культурному аборигену ни разу не побывать в средоточии исторической памяти родного города. Выглянул в окно – ничего, терпимо: низкие плотные тучи цеплялись за дальние трубы ТЭЦ, медленно наползая на крыши редких провинциальных высоток и скрывая зябкое солнце. Было, по всей вероятности, морозно, самое время укрыться в тёплых залах музея, впитывая благоговейнейшую старину.
Выйдя из подъезда, поёжившись и осмотревшись, решил не давать себе отпускного спуску и кандыбать пешком, тем более что надо где-то серьёзно подзаправиться: малышкинских запасов, как он там ни старался, хватило ненадолго. Минут через 40 был уже у старинных узорчатых дверей бывшего дворянского собрания – интересно, какого чёрта они здесь собирались? – и двери эти сами по себе были экспонатом, наверно, потому и висела на них плотно приклеенная, пожелтевшая от времени бумаженция: «Вход сбоку», а с какого, не указано. Пошёл налево и попал на такую же дверь, но без замутнённых стеклянных вставок между решётчатыми узорами и с современной надписью на картонке: «Вход здесь». Толкнул её, скрипнувшую дореволюционными временами, и очутился прямо в раздевалке, за барьером которой сидела мумия, запелёнутая в старое зимнее пальто с обомшелым бурым воротником и серую шаль, скрывавшую голову. Прямо на барьере стоял перед ней старенький термос и пузатая чашка, а рядом из туго затянутой шали глядели на Виктора Сергеевича весёлые густо-синие глаза, никак не вязавшиеся с испещрённым морщинами костистым и носатым лицом ожившей мульти-Шапоклячки.
- Добро пожаловать,- раззявила мягкий рот, украшенный несколькими жёлто-бурыми зубами, - сегодня у нас наплыв посетителей – вы уже второй.
Второй невольно улыбнулся, заражаясь её неувядаемой жизнерадостностью.
- А что, бывает меньше?
- Бывает, - не обижалось на судьбу пальто в шали с живыми глазами, - если не нагонят школяров.
- А из здания напротив кто-нибудь бывает? – поинтересовался наплывший ненароком экскурсант.
Старушенция подперла щеку или то место, где она должна быть под шалью ладонью в залатанной перчатке.
- Что-то такого на своём веку не припомню.
Кто-нибудь слегка покраснел.
- Сколько? – достал кошель.
- Пятьдесят, - и сразу извинилась, - знаете, сейчас всё так дорого.
- Знаю, - подтвердил посетитель. – Дайте мне два билета.
- Зачем вам два? – удивилась, открыв рот, билетёрша.
Он улыбнулся ей.
- А я буду в два раза больше смотреть, - выложил на барьер сотню, аккуратно спрятал в бумажник вещественные доказательства пребывания в храме старины, осторожно открыл внутреннюю входную дверь, вошёл и легонько, не хлопая, закрыл за собой, стараясь не потревожить архаичную атмосферу.
Перед глазами возникла плохо освещённая анфилада комнат, соединённых сквозными дверными проёмами. У первого в деревянном
