"Древний человек и божество", Том 1

для нагрева воды уже 60 тыс. лет назад, а также спали в спе­циально оборудованных местах в пещере". Найдены также  свидетельства того, что неандер­тальцы "использовали каждую часть пещеры под определенные цели: кухню, спальню и общий зал. При этом мусор они выбрасывали в стороне от пещеры". 
«Исходя из того, на что они (неандертальцы) были способны, я убеждён, что мы и неандер­тальцы не были разными видами, мы подвиды одного вида, - полагает Ж. Риэль-Сальваторе (у-тет в Колорадо), посвятивший много лет изуче­нию неандертальского наследия Италии.- Кроме того, для меня оче­видно, что наши предки не уничтожили неандертальцев, а ассимилировали их» («Discovery News», 2010).
Любопытно, что различия между нуклеотидными  последовательностями  мтДНК неандер­тальцев (образцы - более 20  индивидуумов; Serre et al., 2004) и современных людей оказались настолько суще­ственными, что полностью исклю­чили смешение по материнской (женской не­андертальской) линии между кроманьон­цами и неандертальцами (хотя и, как отмечают Б.А. Малярчук и М.В. Деренко, «по­добные исследования, как правило, не могут проводиться на по­пуляционном  уровне»). К тому же, не смотря на то, что в настоящее время база данных о раз­нообразии ГВС1 мтДНК «Homo sapiens sapiens» достаточно ве­лика (несколько десятков тысяч последовательностей), однако ни каких официаль­ных со­общений  о  находке «неандерталь­ского»  типа мтДНК  в  генофонде людей пока не поступало. И, тем не менее,  вероятность смешения по мужской неандертальской линии ДНК генетиками не исключается (Б.А. Маляр­чук, М.В. Деренко «Филогеографические аспекты изменчивости митохондриального генома человека». 2006). В таком случае (поскольку свидетельства метизации неандертальцев и неоан­тропов всё же существуют), возникает предположение о том, что мужчины-неандертальцы не­редко похищали (как римляне сабинянок) кроманьонских женщин (явно более стройных и кра­сивых, чем их собственные) и брали их в жёны; в то время, как мужчины-кроманьонцы, если и позволяли себе спаривание с неандер­талками, то эта связь, по-видимому, потомства не прино­сила.
Важная находка сделана в скальном убежище Рипаро-ди-Меццена (Италия, область Монти-Лессини): обнаружена (Сильван Кондеми, 2012-2013 гг.) необычная человеческая челюсть (нижняя), возраст которой предварительно оценён в 35-45 тыс. лет. «Судя по морфологии че­люсти, лицо индивида из Меццены представляло собой сочетание классических неандерталь­ских черт... и современных человеческих - выступающая нижняя челюсть и сильно развитый подбородок», - рассказывает коллега С. Кондеми. Поскольку оказалось (проведён генетический анализ), что у этого индивида митохондриальная ДНК неандертальца, сделан вывод, что этот человек - «плод любви» женщины-неандерталки  и мужчины-Homo sapiens (следовательно, кто-то из этих супругов - уже «метис»).
Несмотря на то, что современное человечество в своём физическом развитии и не проходило неандерталь­ской фазы, тем не менее, при непредвзятом рассмотрении нельзя не заметить, что немало, в частности, са­кральных пред­ставлений неандер­тальцев пережило их самих. Так, подмечено (В.С. Житенёв «Культ медведя в палеолите Европы». 2000), что «Некоторые внешние проявления ритуальной деятельности человека с эпохи мустье до конца позд­него палеолита остаются практически не­изменны... на всем протяжении верхнего палеолита... сохраня­ются некоторые явные архаизмы». Более того, существует мнение, что даже некоторые технологические достиже­ния неандерталь­цев эпохи «мустье» («поздний мустье) - 65-35 тыс. лет до н.э.) были адаптированы гра­веттской культурой («граветта» («ориньяк») - 35-25 тыс. лет до н.э.).
 
 
2.   «Язык» сакральной символики.
 
                                                                         Символ - это тайна и откровение одновременно.
                                                                                                                      Манфред Луркер
 
 
В целях вящей обоснованности ряда гипотез, положений и выводов настоящей работы представляется полезным (и необходимым) предпослать её изложению рассмотрение неко­торых частных аспектов про­извольно выбранных, но часто всречающихся элементов архаичной сакральной символики (трактовка отдельных чисел, знаков и эмблем приводится и при изложении текста).
Один из основоположников символизма в русском искусстве Вячеслав Иванов писал так: «Символ только тогда истинный... когда он изрекает на своем сокровенном (иератическом и магическом) языке намека и внушения нечто неизглаголемое, неадекватное внешнему слову. Он многолик, многосмыслен... Подобно солнечному лучу, символ пронизывает все планы бытия и все сферы сознания и знаменует в каждой сфере иное назначение. Поистине, как всё нисходящее из божественного лона, и символ... "знак противоречивый", "предмет пререканий" [неоднозначного восприятия]».   
Принято полагать, что в религиозном сознании человека Древнего мира любой знак, текст, рисунок, всякое скульптурное изображение, архитектурная композиция беспременно выражали (несли в себе) определённое сакральное содержание (изотерический смысл), обращение к высшим силам, ради выражения (изложения) которых и творились. И это всегда придавало им (сакральным символам и эмблемам) "своего рода нуминозную ауру". "Для религиозных людей символ является конкретным феноменом, в котором мысль Божественного и Абсолютного в такой степени становится имманентной, что она достигает более чёткого выражения, чем через слова... Священная история - символ, выражение неразрывной связи между Создателем и его творением" (Манфред Луркер. 1987). Исследователь сакральных символов Ландрит определил симво­лику как «науку о соотношениях [о механизме соответствия, инструменте], связывающих [позволяющих сопос­тавлять] материальный (профанный) мир со сверхъестественным; сотво­рённый мир с Богом».
Обычно «магико-религиозные феномены редко обхо­дятся без той или иной формы симво­лизма, чему… масса подтверждений», - констатирует Мирча Элиаде. Вместе с тем различные знаки, символы и цифры, а также качественные при­знаки (цвет, форма, размеры, местоположе­ние и т.п.), как правило, служат смысловыми «терминами» (сред­ством выражения эзотерического содержания) в богатом языке архаичной символики, зачастую многозначном (для слов - «фонетических знаков», это (аналогия), можно сказать, - «разбросанная» полисемия), но всегда живом, пронизывающем все стороны человеческого бытия Древней Ойкумены, зачастую отражающем и новые веяния (с мо­дификацией воззрений трактовка символов может меняться, возникают новые знаки и эмб­лемы). Считается, что одной из важных «характеристик [характерных черт] религиозной симво­лики является… её способность одновременно выражать многие значения [одновременно демонст­рировать несколько признаков, свойств, явле­ний природы], взаимосвязь между которыми, в плане непосредственного [житейского] опыта, не (всегда) очевидна… Символ способен откры­вать нам ту плоскость (область), в которой разнородные [сакральные] реально­сти соединяются в одно целое или даже складываются в единую систему (картину)» (М. Элиаде «Мефистофель и андрогин»). М. Луркер ("Египетский символизм". 1998) писал: "Символ многозначен, что не позволяет часто объяснить полностью его... назначение. Иногда кажется, что символ сам себе противоречит... Есть символы, которые обозначают оба полюса бытия - жизнь и смерть, добро и зло". 
И, тем не менее,  «символы, получающие смысл через связь [через соотнесение знаков (призна­ков) или эмблем, наделённых конкретным сакральным содержа­нием, известным создателю изображения или автору текста, к примеру] с Луной [с любым божеством Неба или Земли], суть в то же самое время Луна [идентифицируемое божество (в основном, в части его принадлежности (в шум. терминологии) к «игигам» или «анунакам»; т.е. символика, преимущественно, идентифи­цирует (акцентирует) какие-то отдельные черты, свойства (характеристики) образа (культа) божества; изредка символика более конкретна, особенно совокупность признаков)]» (несколько расширенное заключение М. Элиаде  из «Трактата по истории религий»). Весьма важно (факты свидетельствуют), что при употреблении того или иного сакрального символа (знака, при­знака), он (символ) осознанно (традиционно) сотносится  с конкретными свойствами (характе­ристиками, особенностями) т.н. «высшей (связываемой с божественым) реальностью». Са­кральный символ (эмблема) обычно либо сам представляет священный объект (признак), его присутствие, подменяя (замещая) его (является заменой (от лат. «substitutio» - «замена»), (Люсьен Леви-Брюль. 1937), либо служит «символом (знаком) принадлежности» (т.е. идентификатором в совокупности сакральных признаков). Как известно, Клод Леви-Стросс отдавал должное роли культово-мифологических символов как, в частности, стимуляторам чувств и желаний верующего, а также и как факторам проникновения (познания) в суть сакрального. В зависимо­сти от обиходной частотности знака и глу­бинности его символизма Эрих Фромм разделил знаки на три группы символов: конвенцио­нальные, случайные и универсальные.
Опыт свидетельствует, что теоретическое противопоставление сакральных символов сакральным эмблемам, как разновидности символизма, на практике (в частности, при интерпретации графем) не востребовано. При толковании (прочтении) содержания изображения (графемы или текста), их графическое либо описательное различие не существенно (вопрос: что интерпретируется: символ или эмблема? - при толковании не возникает), хотя и "символы всегда абстрактны, а эмблемы [более-менее] конкретны, хоть и стилизованы" (К.М. Королёв "Энциклопедия символов, знаков, эмблем". 2005). Как отмечал Ганс Бидерманн ("Энциклопедия символов". 1996): "Различимые в теории ("символоведения") категории "символ", "аллегория", "метафора", "признак", "эмблема" и "знак" на практике не так просто отделить друг от друга. Неизбежно также обращения к понятиям, которые... рассматриваются с религиозно-теологической точки зрения". Согласно мнению Рене Генона («Символика креста»), причиной генезиса религиоз­ной символики явилась потребность в средствах выражения связи между обычным, профан­ным, реальным миром, и миром сверхъестественного, высшего порядка (миром богов). Учёный-монотеист уверен, что назначение символики, дарованной свыше и благословлённой, - упорядо­чивать и объединять все уровни реальности (миры) в единую вселенскую общность. Так, Пифа­гор (584/2-500 гг. до н.э.) и приверженцы его учения (пифагорейцы) были убеждены в том, что «Число» (разновидность знака) есть начало (первичный элемент) всех вещей, всей природы (и порядка в ней ("Число наставляет нас, чтобы мы не путались" (Исидор Се­вильский "Этимологии, или Начала. Кн. I-III: Семь свободных искусств". 2006)), а Вселенная - есть числовая гармония совокупности сакральных чисел (Ари­стотель «Метафизика»). "Не напрасно ведь в прославлениях Бога сказано (Прем. Сол., 11.21): «Ты сотворил все в [соотвествующей] мере и числе, и