Шальная мельница

подбитые под спину подушки.
- Головка! Показалась! Молодец! Дыши, родная!
 
А я все еще стояла заледеневшая, не  имея возможности поверить тому, что только что услышала. Но, казалось, никто и не отреагировал. Лишь только потом… странный, взволнованный взгляд на меня метнула Беата, но так и ничего не сказав.
 
Еще немного – и наконец-то… финальный выдох. И даже двойное обвитие пуповиной вокруг шеи не остановило сею прекрасную жизнь.
Обтереть мягким полотенцем малышку – и вручить счастливой мамочке…
 
…
Потом, как та немного пришла в себя, на следующий день я все же… рискнула задать, напомнить Нани о том, что произошло, о ее странно крике, словах, однако – состроив искренний, смущенный вид, девушка сказала, что ничего подобного не помнит.
А ведь удивительно, если мне не изменяет память, то о том, что настоящее мое имя – Лиля, я лишь однажды обмолвилась, и, отнюдь, не перед Нани…
А что по поводу Генриха, не думаю, что он мог бы с ней таким поделиться, да и, наверняка, сам уже невольно успел позабыть.
 
***
И снова, как только смогла свободно выдохнуть после такого жуткого и, одновременно, радостного вечера, дня, события в семье Нани и Пиотра, и нашей семье, как сестер, а именно - рождения прекрасной девочки, я направилась к Беате, осаждать ее вновь своим назойливым, сумасбродным прошением помочь в нелегком, беспросветном деле.
 
- Есть одна… бабка, - едва слышно шепнула девушка мне на ухо. – Говорят, она всё может. Даже невозможное… Сестра моей мачехи. Только, если… моя - пошла по пути добра и знахарства, то та – сама понимаешь…
Пристальный взгляд в глаза.
- Если рискнешь, поставишь всё на карту. Плохая о ней молва идет. Очень плохая. Хотя и не злая она, тетка Поля. Добрая. Просто, что знания ее – куда шире наших. Хочешь, отправляйся к ней. В Прейсиш-Эйлау. Только никому не сознавайся, куда и зачем. Выдумай что-нибудь. Даже Генриху и Нани. Иначе и на них беду можешь накликать.
Неуверенно закивала я головой.
- Благодарю…
 
***
Еще несколько дней собраться с духом, подгадать хорошее тому время – и отправиться вместо Цинтена, как объявила всем своим родным и знакомым, … в Прейсиш-Эйлау.
Практически на полпути лежал он, этот великий город, от Цинтена до Фридланда, а потому пришлось не к одним мимо проезжающим добродушным людям напроситься в попутчики.
Оправдывалась я нуждой проведать Лекаря из местного приюта, однако… следуя завету Беаты, до самого города так и не дошла. Свернуть на узкую улочку, а там и вовсе податься в сторону леса.
На самой окраине прилегающего поселка и жила… сия пресловутая бабка.
Не сказала я ей ровным счетом ничего. Ни кто прислал, ни кто подсказал, ни даже… с чем наведалась я. Сама заткнула меня хмурым  своим видом, при этом резво, строго грозя пальцем.
- Чего пришла ко мне, глупая?! Дурные мысли в твоей голове! Не о том думаешь! Сама не рожденная, давно мертвая, а еще ребенка просишь! Не должно быть тебя здесь! Не должно! И сама знаешь. По глазам вижу – сама знаешь! Давно должна была уйти. Давно! А всё топчешься! Всё сильнее воронку раскручиваешь! Не бу-дет тебе, - машет в мою сторону злобно кулаком, - того, чего так желаешь. Не будет! Сама счастья никому не даешь, и у других забираешь! Смерть только своим принесешь! Глупая! Отступница! Только о своих похотях думаешь! Сегодня – одно, завтра - другое. А колесо, оно вертится, сегодня ты это зерно в землю, а завтра – уже оно тебе стократ. Убирайся! Убирайся туда, откуда пришла! Пришло время! Уходи!
 
***
Ошеломленная, подавленная, убитая ужасом прозрения и догадок, я уже толком и не помню, как добралась обратно.
Слезы высохли, предательски стянув кожу на щеках. Пустой взгляд пред себя. Бреду по коридору.
Чей-то голос, оклик – но не реагирую. Еще немного, по лестнице – и пнуть бесцеремонно дверь в его кабинет.
- Анна? – мигом привстал со стула в ужасе Фон-Мендель.
- Что-то случилось с Вами? – живо поспешил ко мне кто-то, кто был с ним, кто вел беседу.
Смотрю – а перед глазами пелена. Не могу даже втолковать, кто это.
- Присядьте, пожалуйста, - любезно подхватив за локоть, помогает опуститься на софу.
- Я потом зайду, - малознакомый голос.
- Я сам Вас отыщу, - сдержано гаркнул в его сторону Генрих.
 
Едва стукнула дверь, оповещая нас, что остались наконец-то одни, как мигом присел у моих ног, испуганно взяв мои ладони в свои.
- Родная моя, что случилось? Скажи! Молю, скажи мне! Не рви мне душу!
Малодушный взор обрушить в его полные замешательства глаза.
Несмело, неуверенно закачать головой.
- Я никогда… не смогу подарить тебе … счастья.
- Ну, что ты? – болезненно смеется. Вмиг целует мои руки. Украдкой, метающийся, взгляд в глаза. – Ты и так уже мне подарила счастье. И так… вдохнула в меня жизнь, отчего я безумно благодарен. Скрасила мое существование. А наши попытки…
- Зря, - гаркнула.
- Что зря?
- Всё зря. Никто нам не поможет, - отчаянно качаю головой.
- И не надо, - горько морщится, с натяжкой улыбается. -  Даст Бог – будет. Нет – то и нет.
Мне и тебя хватает.
- Не говори так, - рычу. – Ты даже не представляешь, что она мне сказала …
- Кто? – нахмурился, пытливый взгляд в глаза. Невольно поддаюсь, отвечая тем же, но в следующий миг поспешно осекаюсь, уводя очи в сторону.
- Неважно…
- Беата?
Удивленно вздернула я бровями.
Уверенно качаю, отрицая, головой.
- Нет. И, тем не менее, - набираюсь храбрости взглянуть в лицо. – Это – жутко, но и… верно на все сто. Будто, полностью меня считала, заглянув не только в самую душу, но и… далекое, то мое, практически никому неизвестное, прошлое – и выудила самое сокровенное. Сплюнула в лицо. Она сказала, что я… ничего доброго вам,  моим близким, не сделаю, кроме как… Господи, - испуганно, болезненно поморщилась, тотчас вырывая руки из его плена и закрывая ими свое предательское лицо.
- Да не слушай ее, кем бы она ни была, - рассерженно рычит. Поерзался немного на месте, а затем и вовсе встал. Прошелся по комнате.
Обмер, руки в боки.
- Глупости всё это.
Вмиг убираю ладони, колкий, гневный взгляд на него.
- Неужели? – рявкаю. – Чего только стоили роды Нани? Если бы не Беата… не жить бы ей вовсе. Да и тебя… постоянно довожу до грани… каждой этой нашей встречей.
- Не надо, Анна, - гневно бормочет, в негодовании, мерно качая головой. – Вот только не надо меня в эту чушь вплетать. Я даю отчет тому, что делаю. Мои поступки – моя ответственность. И не надо облачать себя в мою вину.
- Вину, - победно киваю. – Вот именно, вину!
- А как иначе? – обмер, выпучив глаза. – Да, вину, за несдержанное слово. И что? Причем здесь ты?
Немного помедлив:
- Это я тебя на это подбила.
Скривился, ядовито закивал головой.
- Приятно слышать, что ты считаешь меня своей глупой марионеткой.
- Не перебирай слова! – живо подрываюсь на ноги. Шаги вперед.
- А ты глупости не городи! С пустого места… паника и истерика.
- С пустого? Не сегодня-завтра, - развожу обреченно руки в стороны, - вновь объявят о новом походе – и нет тебя. На месяцы, или… И это в лучшем случае.
- В лучшем? – оторопел.
- Командор в курсе. И неизвестно кто еще. Кто, кому сие будет излишне противным, или нетерпимым. И… мне страшно тогда представить, что из этого всего выйдет.
- А раньше тебя это не пугало.
Обмерла, я уличенная в очевидном.
- Потому что…глупой эгоисткой была.
- А теперь? Прозрела? – дерзко сплюнул слова.
Внезапно стук в дверь.
Кривится, злится, сопротивляется, но еще миг – и, прожевав какие-то ругательства, прошелся к двери.
- Командор?
- Генрих, выйдем?
- Давай не сейчас?
- Нет, сейчас.
Взгляд на меня Фон-Менделя, колкое, все еще напряженное:
- Подожди меня здесь. Прошу, никуда не уходи. И не делай глупостей.
 
… еще миг – и осталась я одна в комнате.
Несмело пройтись к столу. Застыть в нерешимости.
А в голове жуткие слова старухи: «Сама счастья никому не даешь, и у других забираешь! Смерть только своим принесешь! Глупая!»
 
Бойко, уверенно снять с себя медальон – и положить на столешницу.
Прощальный, с замиранием сердца, взгляд около – по родным палатам, - и рвануть к двери.
Пока вдали, у окна пылко беседовало два Генриха, мой да Командор, украдкой, мышей прорваться мимо невольных свидетелей и пуститься наутек.
- Я не знаю, что делать с этим Цинтеном.
- Анну пошли.
- Тоже уже думал. Поди помощь лишней не будет…
 
(доносились слова из невольно подслушанного разговора)
 
Но еще миг – и выныриваю на улицу. Едва добраться до приюта, как вдруг путь преграждает перепуганная Фреджа.
- Что случилось? – в ужасе заглядываю в ее глаза.
- А ты еще не слышала? Цинтен. Мельница в Цинтене. Говорят, сгорела едва не дотла..
 
Обомлела я в ужасе.
- Это – знак.
- Что? О чем ты? – нахмурилась женщина.
Лихорадочно закачала я головой.
- Ничего, - шепотом; не имея больше сил сопротивляться – задумчиво улыбнулась.
- Анна. Ты куда?
 
Но не слушаю, не реагирую, мчу уже к своей Нани.
 
…
Понимающе закивала головой девушка. Загадочно ухмыльнулась.
- Ступай. Ступай, куда тебе там нужно. А обо мне не думай – мы сами справимся. Ты и так сделала… невероятное для меня, за что вовек я буду благодарна…
 
 
***
И вновь помчать, уже на память заученной, дорогой до Цинтена. Вот только пойти мимо приюта, не свернуть туда даже и на миг.
 
…
Мельница, и вправду, была в сверх жутком состоянии. И хоть уже давно все было потушено, дым, запах гари все еще блуждал по сиим руинам. Целый слой спёкшейся золы, грязь от воды и земли, которыми тушили, вперемешку с обугленными, недогоревшими балками, досками, закопченным кирпичом, и, частично нетронутыми огнем, обломками непонятно чего, в полумраке угрюмой ночи, – всё это лишало любого желания и смелости попытаться забраться внутрь. Однако, твердое решение, принятое несколькими часами ранее, вынудило совладать со своим страхом – и (под гром разражающихся в моей голове слов старухи) переступить, опасаясь лишнего внимания со стороны местных, через треклятый порог.
- Анна, стой, - внезапно послышалось за моей спиной, и кто-то ухватил меня за локоть. Резвый разворот – обмерла в ужасе.
- Генрих? Т-ты… как здесь?
Виновато опустил на мгновение взгляд. И снова очи в очи. Тихим шепотом:
- И всё же… некоторые вещи я про тебя хорошо усвоил, да?
- Не надо, прошу, - кривлюсь от боли, попытка выдраться из его хватки.
- Анна, это глупо – слушать кого-то ополоумевшего, все бросать долой, только из-за каких-то мерзких, завистливых чьих-то слов.
Лихорадочно качаю головой.
- Это – не просто слова. Совсем не просто. Она полностью поняла, кто я. И она сказала, что нет мне здесь места, и не должна я была быть здесь. И ничего, кроме смерти, вам не принесу. Генрих, молю, - жалобно. – Дай мне вас спаси! Пожалуйста… Хороший мой, ПОЖАЛУЙСТА!
Обмер, словно уколола его в самое сердце. Но еще миг и вдруг ухватил меня за руку. Что-то вложил в нее.
Живо перевожу взгляд, раскрываю кулак – мой (подаренный им) медальон.
- Ты мне обещала. Так прошу, не уходи… Ты же моя… Анна…
- Не АННА – Я! НЕ АННА! – гневно качаю головой. Резкое движение – и вырываюсь долой, шаги на ощупь, пятясь. – И НИКОГДА АННОЙ НЕ БЫЛА! А то, что безмерно люблю – истинная правда, потому и ухожу! УХОЖУ, пока еще все живы!
- АННА, СТОЙ! – ошеломленно взвизгнул и тотчас кинулся ко мне.
 
Не сразу сообразила, попытка оглянуться,  но в тот же миг и рухнула