Свои берега

улыбаясь, чуть приопустив голову, потом крепко сжала его руку повыше локтя. Она надеялась. Она не могла знать наверняка, но она надеялась. Господи! Сердце захолонуло всего на секунду, про которую он вспомнил потом, когда мать уже отпели и бренные останки её предали земле.


БЕСЕДА С ВРАЧЕВАТЕЛЕМ

  Пятого к трём пополудни, ко времени, как было написано в объявлении, когда врачи спускаются в холл на беседу с родственниками, подойдя к корпусу он по привычке взглянул на окно на шестом. Его легко было определить: мать поместили в крайнюю палату, в торец, в самый угол, у окна. Со времени введения карантина он всегда мимоходом поглядывал на это окно - вроде как приговаривал: "Ох, мамочка, мамочка моя..." Странно, что в этот раз были распахнуты обе фрамуги. Творилось полнейшее безобразие, отметил Смыслов, ведь ей же там сейчас холодно, первый снег во дворе не стаял и пахнет грязью и прелой водой, а сказать она ничего не может! Или её там уже нет? Увезли в реанимаццию? Или того хуже?..
"Смыслова? Ну, в данном случае о выписке говорить не приходиться. Н-да... Нет контакта, понимаете? - твердила Ольга Николаевна, очевидно намеренно глядя в сторону и постукивая пальцами по папкам. - Контакта нет. И ещё проблемы с глотанием начались."
  "Да у неё и так были большие проблемы с глотанием..."
  "Подождите! Вы не понимаете. Она совсем сейчас не может глотать. А пища наша не приспособлена..."
  "Зонд, наверное, надо ставить?" - брякнул он, вспомнив поучения молодой врачихи со "Скорой".
  "Можно и зонд... - на мгновенье удивлённо ошарив его глазами согласилась Ольга Николаевна, и вновь отвернулась. - Обычно хорошо идёт пища консистенции типа киселя..."
  "А детское питание?"
  "В принципе... конечно. Можно и его."
  Как же так - он каждый день носит сюда детское питание, не забывая мимоходом заваливать персонал деликатесами, а теперь выясняется, что больничную пищу она не может глотать и нужно детское питание? Куда же девают тут его детское питание? Хорошо, он прямо сейчас побежит покупать детское питание...
   "Вот... - спустя час он совал нянечке пакеты. Эту нянечку он помнил - она маячила на этаже, но больных не обслуживала - у пищеблока, вроде бы, суетилась и мыла полы. - Вот. Это для мамы моей. Она в самой дальней палате у вас, у окна лежит. Врач сказала - ей глотать трудно, так вот, пожалуйста - тут детское питание... тут всё... - пожалуйста, пожалуйста, покормите её, а то она... А вот этот пакет - это всё Вам и вашим товарищам. Тут карбонат, колбасы, сыр, фрукты: бананы, гранаты, фейхоа... Не помню ещё что... Всё свежее. Ну, в общем, разберётесь."
  Нянечка посмотрела на него очень испуганно, сделала неопределённый жест рукой, похожий на вокзальный помах, словно говоря: "Господь с тобою... Ведь она же..." - но пакеты взяла, опять махнула и убежала.
  И он совсем тогда позабыл спросить про фрамуги.
  А вечером застучала синица в окно, а потом сидела пара голубей на подоконнике. Никогда прежде и никогда потом к нему в окно не стучали птицы...
   Сгустившаяся тонкая энергия, невидимая часть бывшего живого, вытолкнутая из своего материального носителя, но не смирившаяся с произошедшим, устремилась к своему досужему месту, избрав в качестве наёмного такси крылатых тварей Божьих... Постучала чёрным клювиком - сообщить, что вот так вот скверно и бесповоротно всё случилось, и она, т.е. её Душа, теперь путешествует сама по себе, неприкаянная. А утром позвонил милиционер, и дату смерти записали - шестое. У него остались большие сомнения в дате...


СУЕТА

   Первый день - самый суровый. Ничего ещё не сделано, ровным счётом ничего, в сердце рана зудит и стонет: ведь совсем недолгое время назад был живой тёплый человек, пусть и болеющий тяжко, пусть и в самом плачевном состоянии, а теперь вместо родного человека в холодном морге лежит всего лишь его незахороненное чёрствое тело  без эмоций, мыслей и души - несоразмерная замена!

   Итак, она умерла, а вместе с ней ушли в небытие и хлебные карточки иждивенческой нормы, и тяжёлая авиабомба, разорвавшаяся в сорок первом неподалёку от дома, но, по счастью, никого не убившая, и железные трофеи в ЦПКиО, и ночные очереди во МХАТ и в Большой, и портреты Берия на помойке, и ужас при мысли об участи тех несчастных, кто их туда снёс, и пересуды в "грибной" электричке - кого же теперь запустят в космос, после спутника: отчаянного ли сорвиголову или уголовника с расстрельной статьёй? -  протопали "в ногу" китайские студенты, размылись силуэты, бренчащие на лестнице в Педагогическом, рассосались очереди за хрустальными вазами, обливными кастрюлями, сервизами на шесть персон, и книгами, книгами... исчезли Гагарин в газете и Мондрус в телевизоре, и начальник военной приёмки генерал Манец, нацепивший на лацкан очередной орден Ленина за успешную вонючую разработку, на которую она, тихий ослик, убила два года под тягой (и всем тогда понавыписывали ордена сверху донизу - и заведующему сектором, и начальнику их отдела, и начальнику лаборатории, даже блатной секретутке из несекретной части, никаким боком к их тематике не прислонённой, зато партийной, "Знак Почёта" достался, а ей даже медальки пожалели - "Ударником пятилетки" обошлись), и все мелкие и большие обиды и несправедливости её женской доли, которые она копила и подсчитывала, как скряга денежку, и много чего ещё...
   Никогда больше она, разве что во снах, не придёт домой усталая, неприятно пахнущая  химией, как приходила с работы в те года, когда он был школьником, не брякнется на первый попавшийся стул или табурет с обречённым выдохом: "Ох и ухайдокалась я сегодня!" Не вынет из сумки бело-сине-красные тетраэдры с молоком, которые выдавали сотрудникам "за вредность". Радостная от того, что в этот вот день многие молока не взяли, потому что прознали, что молоко привезли прокисшее, и она набрала оставшиеся пакеты, и теперь будет готовить творог: подождёт, пока молоко совершенно проквасится, а потом сцедит сыворотку через три слоя марли и подвесит марлевый мешочек с мягким творогом подсушиться на ночь над раковиной в кухне. Потому что так удобнее - жидкость выкапывает прямо в раковину. Да, тогда, в его детстве, молоко было пусть и не совсем настоящее, не парное из-под коровы, но всё-таки такое, что прокисало в холодильнике ровно на третий день, а не хранилось удобно по три месяца даже и в открытом пакете безо всякой видимой порчи...
  А каким важным делом представлялась ей ежегодная варка варенья! Почти что обрядом!
  Ни в коем случае не мешая ложкой, дабы не превратить варенье в кашу, мать время от времени поднимала тяжёлый таз, и держа на подхватках, пыхтя и жмурясь, потрясывала им, затем очень осторожно ставила груз обратно на огонь. Снимала пенки, пробовала, капая с ложки на блюдце, ожидая того момента, когда упавшая капля не только не расплескается, но даже и не разойдётся, а застынет на холодном фарфоре ровным, чуть приплюснутым полушарием. Так застывает ртуть из разбитого градусника. Мать объясняла ему всё это, чтобы не стоять молча, в перерыве успевая передать ему пенки и налить в запив чаю или молока.
  "Уф! Ну всё, кажись!.." - восклицала она наконец, и радостно одним движением, одним поворотом корпуса переносила таз с плиты на стол, дабы дать варенью остыть. "Смотри-ка! Как тебе?" - гордо пытала она Андрея, а он, к тому времени уже напрочь объевшийся пенок, на варенье смотреть не мог...
  А вот, морщась от ломоты в руках, с каплями пота, видимо вытачивающимися на лбу, она разминает подошедшее тесто для пирогов. Причём начинку выделывала всегда с таким расчётом, чтобы теста оставалось бы и на плюшки, вид которых у завзятых шутников вызывал неприличный хохот (что-то им там "такое" всё мерещилось), - но эти плюшки с их неизменной вывороченной формой входили в понятие традиции - именно такими их выпекали в семье издавна, и она говорила, что это старинный рецепт. А вот раскатывает скалкой мячик пресного теста для выделывания пельменей. А вот склонилась перед кастрюлей с кипящим маслом - чтобы окунуть в него очередной беляш, который тут же, на глазах, раздувается вдвое. Как тем же манером готовит пончики, как их горячими - горкой, щедро обсыпанной сахарной пудрой - подаёт к чаю с лимоном (непременно с лимоном!). А было ещё и мясо в кляре, и блины, от вида которых она приходила в полный восторг: настолько тонкими и полупрозрачными, словно дырявые кружева, они получались. Зачем ей всё это было нужно? Эти исписанные рецептами тетради? Выдумывание каких-то якобы "новых блюд" из того небогатого набора продуктов, что всегда под рукой? Разве бы они умерли с голоду безо всех этих её домашних готовок и выпечек, без кваса или чайного гриба в трёхлитровой банке? От белешей и пончиков её вообще быстро разнесло так, что каждый раз, вставая на весы, она стонала и охала, удивляясь: "Откуда!?" - но выводы сделала лишь после того, как загремела в больницу с инфарктом. Или тот чайный гриб - разве он сильно помог ей в чём-то? - спас от болезней или продлил жизнь? Или всё это было простым желанием хоть чем-то занять себя, быть полезной и нужной? Или то было умение, которое никак нельзя было растерять, а важно было сохранить, закрепить в пальцах, в мышцах через эти, казалось бы, излишние готовки?..

  Боль расширяется до размеров неимоверных, хочется выть, и одновременно ты понимаешь, что горевать времени нет, забот непочатый край, и разгребать их нужно начинать прямо сейчас. Звонить в морг, оповещать родственников, приятельниц её и друзей своих, соседей со старого дома, с которыми она поддерживала отношения, и всем им приходится рассказывать что случилось, и почему, и как, и каждый хочет узнать чуть-чуть больше другого, и бередит, бередит, окрововляет сердце твоё, и засоряет голову советами, но решать приходиться всё равно тебе, и делать надо не так как рассуждают и внушают тебе они, каждый со своей великой колокольни, а как быть должно. "Я стольких приятельниц своих без денег похоронила! У племянницы вообще денег ноль было на похороны, и то сумели. - гомонила соседка Сарайкина, рьяно включившаяся в дело (Может, они с матерью о чём-то таком когда-то говорили, и Сарайкина, глядя на мать сквозь толстые очки белёсым глазом, и поваживая, словно перед чихом, смешным квадратным носом, обещала - "если что" - позаботиться?). - Сейчас тебе надо получить справку из морга о смерти, и с этой справкой отправляться в собес. Ты слышишь иль нет? Так вот... Там пишешь заявление об отказе от социального пособия (да там пособия-то этого по Москве, если признаться, Андрюш - кот накапал!), ты тогда этих денег не получаешь, а они оформляют твоёй матери похороны бесплатно. За счёт города. Такая сейчас скидка для пенсионеров. Вот так. Не успеют оформить там - поезжай на Радищевскую. Я всё знаю."
  Телевизор выключен, радио молчит. Становятся совершенно нелюбопытными новостные сведения о том, в каком именно месте планеты развёрнут ныне мобильный госпиталь МЧС, где есть всё необходимое: квалифицированный персонал, лучшие лекарства, и где пользуют папуасов по доброй русской традиции совершенно бесплатно; наплевать - кто из узнаваемых медиарожь с кем подживается,