Свои берега

кто из них с кем разругался или, наоборот, помирился, идёт ли война, подписан ли мир, расширяется ли глобальный кризис или грядёт вселенское процветание, какие новые гаджеты выброшены на рынок, как скачут рейтинги компаний и курсы валют, насколько комфортна для России нынешняя цена на нефть (да и какова она вообще).

  Верунчик проявляет неуёмную деятельность: отзванивает по четыре раза на дню, беспокоится, уточняет, как дела. "Дела идут. - быстро говорит он. - Был в морге - получил справку, был в ЗАГСе - получил Свидетельство, ходил в собес - получил справку об отказе от пособия. Завтра поеду в "Ритуал". Кому смог дозвониться - дозвонился." "Понятно, - вздыхает она. - Я сегодня тоже моталась. Свечку поставила за упокой. Сорокоуст у нас в Алексеевском заказала. Ты тоже закажи. Мне сказали, в семи храмах надо заказывать - это хорошо." "Хорошо." "Вот. Тане, Надежды Климентьевны дочке, я позвонила." "Я тоже." "Татьяне Афанасьевне звонила." "Я знаю, что ты звонила - я им тоже звонил. На отпевании они будут." "Андрюш, а зачем ты хочешь её в церкви отпевать? Это наверное, дорого? Попрощаться можно и в морге, и на кладбище." "Будет отпевание." (Он хотел сказать: "Это не твоё дело, Верочка. Это моё дело." Сдержался.) "Угу... - сказала она. - А что мне принести на поминки?" "Ничего. Впрочем, сделай кутью. Тебе можно поручить сделать кутью? Справишься?" "Да. Там что требуется? Рис, изюм? Мёда только у меня нет." "Хорошо, мёд я куплю." "А ты подумал уже, что будет на столе?" "Я обо всём позабочусь." "А что будут пить? Я тут вино купила в магазине - "Исповедь грешницы." Со скидкой. Красивая такая бутылка!" "Знаешь что... "Грешницу" свою не привози - "Грешницу" пей сама. Будет водка и "Бордо" для женщин. Чтоб я "Грешницу" твою даже не видел!" "Ну всё тогда... Держись." "Держусь."

  Дама в "Ритуале" помяла справку. "Вы отказались от пособия? А Вы знаете, что такое социальные похороны? В комплект услуг входит гроб (самый простой, без излишеств, похожий на ящик: целлофан снаружи - целлофан изнутри), подача автобуса, заезд на кладбище, яму выкопают, положат гроб и закопают. По документам, во всяком случае, должно быть так. Вот, полюбуйтесь, - женщина раскрыла альбомчик с фотографиями гробов, - каков будет бесплатный гроб." "Я всё понял. - сказал он. - Давайте посмотрим платные гробы..." Далее женщина объявила, сколько будет стоить заезд автобуса до места отпевания и (отдельный тариф) доставка провожающих от кладбища до места поминок. "Кстати, вы уже заказали бальзамирование? Сегодня суббота, морг работает до часа, можете не успеть!" Казалось, она упивалась собственной осведомлённостью. "Учтите, раз вы будете отпевать её очным образом, то есть гроб занесут в храм, обязательно потребуется справка о бальзамировании. А как вы хотели! Храм - это общественное место. Бальзамирование, между прочим, стоит недёшево. Подушечку под голову будем заказывать?.." "Будем."

  "Сколько?!" - сообщение о цене показалось сродни приговору. "Четырнадцать. - подтвердил санитар. - Но это официально, с выдачей документа. Если сумма для вас неподъёмна (Смыслов кивнул), я забальзамирую, всё будет точно также, но, как понимаете, без документа... Семь." "Кошмар! У меня и таких денег нет". Он врал. У него в кармане лежали десять тысяч полученные от Лёшки (деньги в его портмоне закончились уже в "Ритуале"), Лёшка ждал у морга - им предстояла ещё поездка на кладбище, поэтому он торговался как на базаре. "А сколько у вас есть?" "Тысячи три-четыре наскребу". "Четыре." "Хорошо, они у меня не здесь. Я буквально, на пять минут, сейчас буду." (Он понимал, что если вынет сейчас пачку - десять тысяч сотенными купюрами - санитар заберёт всё.)
  "Лёшенька, спасибо тебе, ты меня так выручил." "Всё норимально, Андрюх. Ты правильно оделся. С ними надо поскромнее - они такие психологи, если увидят, что деньги есть - обдирут как липку, под корень. Теперь куда?" "На кладбище."
  "Знаешь, Андрюх, - рассуждал Лёха, в пути внимательно глядя вперёд, - может, так даже, как говорится... раз-два - и всё. В каком-то смысле... Вот у меня батя - седьмой год лежит. У него одно полушарие полностью не работает. Неадекватен, и сильно, но живёт, слава Богу. Я тебе скажу: уход таких деньжищь требует!.. Если бы не Петровна - я бы один просто не потянул! Да чего там - я и пополамить-то не потяну. Петровна сначала напополам хотела, но я ей сказал: "Хорошо, сестрица, но тогда давай и всё имущество, что на тебя батя переписал - поровну. Давай: квартиру, дачу..." Она и отстала. Но всё равно она молодец. Но самое тяжёлое - сознавать вот это вот: что его жизнь полностью от тебя зависит. Если, не дай Бог, со мной или с Петровной... да хотя бы просто с Петровной: разорится, заболеет или ещё что-нибудь, - и всё, понимаешь? - бате хана. Так что я тебе скажу... Да, насчёт карантина - ты в голову не бери. Есть у меня один клиент... У них там в Кремле только что скоропостижно скончались двое; один перед смертью вроде бы кашлял, ушёл домой и там дуба дал, у другой поднялась температура, ну и сгорела за два дня. Об этом не сообщили в газеты, чтобы не раздувать шумиху, но сами запаниковали сильно и объявили по больницам карантин. Знаешь, эти ребята такие пугливые, постоянно чего-то опасаются: атипичных пневмоний, гриппа разного, коровьего бешенства, - в общем, много читают американской литературы. А уж на то, что из-за этого их карантина один маленький, по их ссученым меркам, человечек не смог попрощаться с умирающей матерью, так на это им..."
  "Наплевать. Понимаю..."
  "Не! Навряд ли тебе их понять. Ты у нас птица другого полёта. Ты с ними - как бы тебе сказать? - вроде как в параллельных мирах находишься. А они... вообще не птицы. Они шакальё. То есть не какой-нибудь там имярек конкретный, а они все. По жизни."
  "Конечно я не изучал их повадки - вот этих теперешних, но кое-что представляю - служил как-никак. Наверное, им через много чего пришлось переступить, многих предать - пока они карабкались по склону... Растоптать принципы, наплевать на идеалы (это я фантазирую) -  и всё ради того, чтобы в конце пути отхватить свой кусочек благ и власти... Всё это старо как мир, и даже смешно. И особенно смешно то, что они сами о себе очень многое воображают. Постмодернисты чёртовы!"
  "Ну вот тут где-то ты прав. И вот смотри: они нахапали, и теперь они страшно опасаются одного - чтобы всё это их добро не утекло сквозь пальцы вместе с их никчемненькой жизнью. Они же привыкли богами себя считать. К благам-то мгновенно привыкаешь - по себе знаю! А они же не просто имеют блага - они там, наверху... Управляют всеми нами. Управляют миром! Ну им так кажется. И очень им обидно, когда они вспоминают, что время их божественной жизни почти такое же, как и у простолюдина. И никакие чудо-лекарства, никакие нахапаные бабки не способны пока что продлить их бытие. И что хуже всего - вся это их красивая житуха может рухнуть в один миг из-за какого-то там вируса, который вообще непонятно что! Понимаешь?"

  Бригадир был откровенен. То, что заплачено в кассу его не интересует - нужны живые деньги. "Вот видите: у вас тут оградка, памятник. В принципе, мы всё это имеем право снести. Поломать, потому что копать мешает. По уму, конечно, памятник надо аккуратно снять и оставить. До весны. Ну как зачем? - новая могила будет проседать, потянет памятник вниз. А если при захоронении плита вообще упадёт в могилу - поверьте, это будет совсем некрасиво выглядеть... - Бригадир был пухленький парень, он бодрился и хлопал красивыми доверчивыми глазками; чувствовалось, он повторял эти слова много раз и от повторения позабыл о том, что говорит мерзости. - Можно, в принципе, всё сделать аккуратно. Но за дополнительную... Я понимаю, что денег нет. Сколько? Ну допустим, пятнадцать... Я понял, понял. Десять. Пять? Нет, семь - последняя цена. Я понимаю, что при себе нет. Никто сейчас денег не требует - после захоронения..." В среде администрации кладбища это называлось "договориться". "Ну что, с бригадиром договорились? Теперь вам нужно переоформить документы на участок. В пятый кабинет, затем снова сюда". Он очень дёшево отделался.

  Вечером важно успеть обзвонить тех, кто пока не в курсе. Виолетта Сергеевна ("Вита" - было записано в телефонной книжке) не сможет. "Я старый, пожилой человек, Андрюшечка. Прости меня - я не смогу приехать. У меня спина. Мне трудно... Но я очень, очень соболезную. Мама твоя была такой светлый человек... Просто нет слов как жаль." У ней много внуков - от дочери. И кажется, правнук есть. А она сидит дома и пишет стихи. Посвящает их психотерапевту Анатолию Кашпировскому. Лет пятнадцать назад её занесло на его сеанс. С тех пор пишет и посвящает. Далее шла Елена Медунова, в девичестве Директор ("Леночка Директор - это прелесть!  - говорила мать. - Когда она мне звонит - это всегда часа на два!"). Выразила ледяное сочувствие. "Это с каждым происходит." Леночка Директор лет на двадцать моложе матери. Её единственный в своё время подчинённый. Не приедет. У матери на диване полёживала облезлая игрушка льва. "Зачем ты его держишь? - удивлялся он. - Давай выброшу это старьё. А тебе нового огромного льва куплю." "Во-первых, - отвечала мать, - лев - это мой знак. Во-вторых, я с ним уже свыклась. И в третьих, мне его Леночка Директор подарила." "Да просто принесла ненужную вещь. Ей что в помойку бросить, что тебе отдать!" "Неважно! Пока я жива лев этот будет лежать здесь."
  Следующим номером была Галя Володина с Преображенки. Мать считала, что с Галей они приятельницы. "Отпевать будут в храме Илии Пророка в Черкизове. Это совсем близко от Вас - шагом можно дойти!" Выражает сочувствие. Не приедет. Просто не приедет - без объяснений. Ещё в книжке какая-то Носова, которую он ни разу не видел. "Да, знаю - мы в пятидесятые работали вместе. Где? Во сколько? А потом куда? Какое кладбище? Обязательно буду." Из его троюродных по одной линии двое приедут только на отпевание. Мать и дочь. По другой линии - Таня Андронова - не сможет. У неё двое дочерей, но одна сидит с ребёнком ("Как назвали внука?" - "Олег." - "Хорошее имя."), другая чихает. К сожалению, успеет только на девять дней. Дела - не вырваться.
  Баба Ж. позвонила сама. Точнее, скорее всего попросила дочь соединить её с  племянником, когда прояснилось ненадолго её гаснущее сознание. И было слышно, как старушка плачет и блажит, и жалеет и сестру, и себя (потому что - она знает - с сестрой вскоре встретится), и его ("Андрюшенька, Андрюшенька, я так тебя люблю. Я и Люсеньку любила... Я всех-всех вас люблю.")... - а Веруньчик ей выговаривает: "Ну хватит, мама. Ну всё, всё - клади уже трубку..."

  В большой комнате всё ещё царит кавардак: стол усеян лекарствами, на табуретке у дивана брошены шприцы, развёртки кардиограммы, вскрытые ампулы. С тех пор как её забрали, он не трогал тут ничего, только цветы поливал (знак - не знак, но розан отцвёл накануне кончины, он ждал, что распустится и последний - но нет, опал бутончик). Теперь всё здесь необходимо было убрать, почистить, протереть;