нужно?!
– Не нужно вообще лезть не в свой огород, выскочка. Для поддержки у нее есть я.
– Не по моей вине тебя не оказалось рядом, когда это было необходимо.
– А если ей ночью в постели станет холодно, – а меня не окажется рядом, – ты и тут подсуетишься?! Хорош словоблудить!
– Как мне доказать, что я хотел поддержать коллегу, а не потешить либидо?
– Хрен ты докажешь. И знаешь, что я тебе скажу – не спасут тебя никакие заступники. Рано или поздно, я доберусь до тебя.
– Может дать сдачи заранее? – с надеждой предложил Мирослав.
– Вперед! – завопил Антон. – Я жду!
– Хватит, – попросил Валентин, устало потирая глаза. – Давайте поищем компромисс.
– Не будет никакого компромисса! Вали из клуба!
– Я отказываюсь.
– А почему бы вам не разобраться на ринге? – придумал боксер. – По-поцански.
– Соглашайся, Валентин, – отозвался Мирослав. – Я буду драться вместо тебя.
– Пусть лучше будет пари, – подхватил Антон. – Если Валек залезет на вершину моего скалодрома – я подам документы на увольнение. Если струсит – прости-прощай. Ну?
Наступило молчание. Старшеклассники решили, что это идеальное предложение. Даже позавидовали, что за так удастся полазить на скалодроме. Но Валентин не разделяет их мнение. Потирая глаза, он с мукой произнес:
– Мне не нужно твое увольнение, которое навредит клубу. Я хочу одного – исчерпать инцидент. Если тебе так нужно меня ударить – давай, я согласен.
Антон почуял слабину.
– Ну уж нет. Я готов тебя простить, если ты исчезнешь раз и навсегда.
– Если я полезу на стену – разве это докажет порядочность твоей возлюбленной?
– Это докажет твою порядочность!
– Я бы хотел принять участие в пари, – завил Алексей.
– Нет, – отрезал Антон.
– Это не обсуждается. Я делаю ставку. На кону мое увольнение. Ставлю на Валентина.
– И что ты хочешь?
– Ничего.
– … То есть, если ты проиграешь – увольняешься, а если выиграешь – ничего?
– Именно так.
– … Нахрена?
– Чтобы поддержать товарища.
– Я отказываюсь брать на себя такую ответственность! – возразил Валентин.
– О чем ты? Ответственность остается на мне.
– Сэнсэй! – воскликнул второй паренек-школьник. – Разве кодекс нашей школы не запрещает азартные игры?
– Все верно, Федор, – с улыбкой ответил учитель. – Но сейчас иной случай. Я вкладываю веру в человека. Таков Путь Самурая – служить победе.
Безрассудный мир всеми способами толкает Валентина действовать против собственной воли. Словно фигуре короля объявляется шах; есть лишь один ход, чтобы ужиться в коллективе.
– Я принимаю пари…
Антон ухмыльнулся:
– Я совсем забыл уточнить – скальную обувь и страховочное снаряжения я тебе не дам. Но так и быть, вот бесплатный совет – оденься поудобнее. И в чистое, ха-ха. И еще – ты в споре, самурай. Я буду рад избавиться сразу от двоих конкурентов.
– Разве скалодром конкурирует с боевыми искусствами? – интеллигентно заметил Федор.
– Школота! Ваш, так называемый “учитель”, всего лишь работник сферы услуг, а не волшебный сказочный мудрец. Он такой же, как я, и как любой сраный сотрудник в здании сраного клуба, который вы приняли за “священный японский храм”. Разуйте глаза, малолетние фанатики: вы машете палками, а не саблями!
– Ты глуп, – констатировал Федор. – Ты перепутал стереотипы, навязанные голливудскими фильмами, с гармонией в наших сердцах, которую мы постигает в зале для тренировок. Ты не понимаешь значение слова “учитель”. Учитель – этот тот, кому ученики стремятся уподобиться.
Мирослав поддержал речь напарника:
– А я бы никогда не стал заниматься у такого гнусного типа, как ты. Никто из нас не стал бы.
– Не велика потеря. Ко мне приходит больше людей, чем к вам.
Федор подметил:
– Многие сами не знают, чего хотят, пробуют, что подвернется. Но такие не задерживаются.
– Поэтому все в клубе – конкуренты, и сами клубы конкуренты между собой. Никому из нас не выгодно процветание другого.
– Если так считать, то вообще все люди – конкуренты.
– Так и есть по жизни, мальчик. Когда ты садишься в общественном транспорте – ты занял чье-то место. Когда едешь в лифте – другой человек ждет на этаже. Во взрослой жизни быстрый жрет медленного. Побеждает тот, кто первым отбросит порядочность.
Федор уважительно поклонился.
– Благодарю за урок. Теперь я понимаю, чего мне нужно остерегаться в будущем.
– На здоровье.
– И чего же ты будешь остерегаться? – подыграл Мирослав.
– Стать рвачом, – ответил Федя, и мальчишки засмеялись
– Рвачем! – рявкнул боксер, – А ваш долбанный “учитель” – не рвач? Или вы занимаетесь у него за конфетки? Ваш рвач просто неудачник, строящий из себя мудреца. У нас хотя бы денег хватает продолжать развиваться дальше!
Толстяк Вова удивился:
– А разве ты не остановился?
– … Не понял.
– Разве ты не остановился в развитии? – ученики дружно заржали.
Валентин далек от смеха. У боксера будто предохранители сгорели, и он пошел с решимостью калечить. Мирослав с кровожадной улыбкой подался вперед, забирая первенство у товарищей.
– Хватит! – выпалил Валентин. – Уже все решили!
В спешке забирая с собой боксера, Антон оглянулся на юношу.
– Завтра. На вечеринке.
6.0
Огни свеч зародились на фитилях, разгорелись, заплясали. На разной высоте, короны подсвечников опоясывают шершавые колонны, разрисованные волнистыми мазками копоти. Свет, – ярый в середке и тусклый по углам, – наполнил библиотеку, словно воплотил ее зал внутри тьмы. Будто за стенами – черная вселенная живой субстанции хаоса, которая не обретает форму и обличие, пока ее не касается взгляд.
Меж рядами колонн висит птичья клетка. Словно в сказке, ее размер огромен, чтобы девушка на жердочке казалась дивной птахой, опечаленной неволей. В ее руках блекло мерцает ажурная диадема: тени пляшут на розовом золоте, блики сверкают на самоцветах, просвеченных до глубины. Широкий бант на спине лазурно-голубого платья выглядывает крылышками. Длиннохвостые бантики-бутоны распустились на мысах атласных туфель; невольница касается ими железного дна, чтобы мягко покачиваться на качелях. От малейшего движения противно скрипят цепочки.
Заунывная безмятежность библиотеки длится бесконечным трауром. Льется протяжная нота флейты, а может это просто сквозняк. Стеллажи библиотеки заставлены книгами; несметное число переплетов, за которыми таятся сотни листов и сотни слов на каждой странице. Заключенный здесь нашел бы способ скоротать вечность.
Суета завелась на лестнице башни, когда сапоги засеменили по ступеням, запнулись, и некто с руганью прокатился кубарем до двери. Потирая шишку на лбу, в библиотеку ворвался юноша в зеленном кафтане.
– Что ты здесь делаешь?! – воскликнул он, бросаясь вверх по лестнице и вдоль по антресоли. – Погоди, сейчас я тебя освобожу.
Клетка висит над дырой в полу, слишком высоко, чтобы допрыгнуть; и слишком далеко от перил антресоли, чтобы дотянуться. Юноша схватил плоскую лестницу и перебросил мостом, рожками цепляя за дно. Он приготовился взобраться, чтобы балансируя на перекладинах пройти над пустотой; но пленница обронила:
– Не надо…
Спасатель замер в растерянности.
– Что ты задумала?
Молчание стало ответом.
– Ты должно быть не знаешь новостей, – разражено заявил юноша. – Писарь вызвал дракона, чтобы тот меня сожрал. Но он обознался, и сейчас чудище охотится на Его Величество.
По отсутствию реакции он понял – новость не нова.
– Зачем все это? – отчужденность девушки стала злить: – Что за интригу ты продолжаешь плести? Ведь ты нарочно завела меня в библиотеку, чтобы ловушка с бочкой сработала на мне, а не на короле! А потом задержала писаря, чтобы я успел украсть доспех! Ты знала наперед, как все сложится, а теперь, когда начинается битва, ты предала Его Величество! Ты должна поддержать его, но ты сбежала!
– Так нужно.
– Ух эта развернутая женская аргументация! Обожаю! – юноша всплеснул руками и повернулся к клетке спиной. – Блеск. Слов нет.
Помедлив, он шагнул к стеллажу и подцепил корешок переплета. Книга распахнулась и сама прошелестела страницами. Поправив очки, юноша зачитал:
– Та, кого я считаю своей Музой, кто наделяет мои глаза, мои уши, кончики моих пальцев непередаваемой глубиной чувственности, она – неотъемлемая часть меня. Быть может, это и есть моя Душа, которой я посвящаю творчество и без которой искусство немыслимо. Но перенося на повседневность то ранимое, чуткое восприятие, я неминуемо сталкиваюсь с разочарованием; столь болезненным, словно с пальцев моих содрана кожа и занозы пронизывают плоть. Устроен ли мир так, чтобы душа нуждалась в страданиях? Нужно ли болью удобрять корни творчества, дабы взращивать на ветвях горькие плоды? Есть ли коварство в деяниях Музы?
Юноша захлопнул книгу и небрежно бросил на пол. В тишине прозвучал девичий голос:
– Все это неправда… Боль калечит душу, а не услаждает... Мы же в одной лодке…
На венец диадемы упала слезинка, сверкая ярче самоцветов. Юноша тяжело вздохнул и положил локти на перила.
– Я понимаю, почему ты спряталась. Ты решила избавить Его Величество от той самой чувствительности, дабы закалить его дух. В этом я солидарен тобой. Так нужно. Если же я вмешаюсь сейчас, из меня, – как обычно, – сделают козла отпущения. Нельзя допустить, чтобы писарь снова отвертелся. Он допустил роковую ошибку, явив себя во всей красе. Если все пройдет гладко, то Его Величество, – наконец! – прозреет. Осознает, какому голосу следует доверять. Правда, есть маленький нюанс: дракон может слопать нашего рыцаря… Я бы хотел посмотреть трансляцию поединка, – юноша азартно потер руки. – Не откажи мне в этом удовольствии.
Пальчиком, Муза смахнула слезу с диадемы. Пленница выставила ее между прутьями решетки, но карабкаться по лестнице не пришлось – с капители колонны спорхнул мраморный дятел и перенес посылку. Юноша трепетно принял бесподобную тиару обеими руками.
– А-ах, – благоговейно вздохнул он, несильно преувеличивая свой восторг. Занося над головой, юноша зажмурился…
– Ну, от винта.
…и опустил диадему на белокурую голову.
Когда он поднял веки, вместо библиотечного зала увидел лесной чертог. Гость обнаружил себя на высоте крон, вцепившимся когтями лап в шелушистую кору сосны, прижимающим к тельцу пестрые крылья…
* * *
Заря расцвела над горными хребтами, подрумянила облака. Тени стекли в низины и овраги, а кроны леса покрылись позолотой лучей. Пестрый дятел, что спозаранку принялся выбивать клювом бодрые трели, перескакивает по сосне, роняя чешуйки коры. Вдруг, он охладел к своему занятию; опираясь на хвост, огляделся по сторонам и затаился.
Копыта выбивают дробь из глинистой земли. Богатырский скакун всхрапывает от удовольствия, которое ему доставляет сладкий утренний воздух и прыжки через валежины. Рыцарь невозмутимо придерживает поводья стальной рукавицей. Доспех покрывает матовая пленка росы; щит и меч приторочены к седлу. Всадник несется поперек решетки теней, отброшенных стволами деревьев; мерцает металлом, рассыпая солнечных зайчиков.
Дятел впорхнул и пустился вослед…
…а в далекой вышине, из облака вылетело трехглавое чудовище. Растопыренные крылья сверкнули как слюда; три пары хищных глаз осмотрели поднебесье. И вот шеи вытянулись в одном направлении. Подкрадываясь терпеливо,
