детский сад – это уму непостижимо! Детей превратили в предмет роскоши! О какой Светлой Любви можно думать? Мои сверстники не зарабатывают столько денег, чтобы позволить себе родить хотя бы одного ребенка. Или я должна ждать лет до тридцати и гадать потом: позволит ли здоровье, – при нашей-то экологии и продуктах питания! – забеременеть? Вот я и подмащиваюсь к дядькам, которые мне в отцы годятся... Наверное, я заслужила, что меня постоянно помоями обливают на работе…
Валентин не успел с утешительными речами – сильная рука схватила за шкирку, резко отдернула, бросая на дорогу. В полете, он успел выхватить взглядом перекошенное ненавистью лицо Антона, потом затылок столкнулся с асфальтом.
Вспышка ослепила и оглушила. Все звуки слились в одни протяжный звон камертона. Белые искры пляшут перед глазами. Медленно проступают темные силуэты; можно распознать парня, что порывается с кулаками, и девушку, которая отталкивает его в обратном направлении. Слух понемногу возвращается; вот они – перепуганные вопли Насти и гавкающая брань Антона.
Валентин упер ладони в асфальт, но принимая вес тела, правая рука неловко подломилась. Ноги тоже ненадежны. Чьи-то сильные руки подхватили за подмышки, воздели, поставили, отряхнули спину. Валентин оглянулся и не сразу признал сотрудников полиции.
– Что у вас тут? – спокойно осведомился полицейский.
– Недоразумение, – сообщил Валентин, пошатываясь на слабых коленях. – Случайность. Мой коллега в шутку толкнул меня, а я ногой за ногу зацепился, упал.
– Это правда?
– Чистая правда, – заверил Валентин, не замечая, что вопрос адресован не ему.
В ответ прозвучало нечленораздельное бурчание Антона, но к счастью, к объяснениям подключилась Настя.
Когда все разошлись, Валентин остался на лавочке один. Ему потребовалось еще немного времени на открытом воздухе, чтобы пережидать остатки головокружения, пощупывая зудящий бугор шишки.
Закат уже впитался в горизонт. Звезд, конечно же, не разглядеть, зато удивительное полнолуние выразительно блистает в городском мареве.
Все тот же серебряный медяк луны, не поблекший, а разгоревшийся, сияет сквозь окно однокомнатной квартиры. Что ж, Валентин в достатке налюбоваться светилом на сегодня, и теперь, растягивая занавески, решил посвятить себя работе. Инструмент уже разложен, наготове. Брусок дожидается мастера.
Юноша нацепил очки, выдохнул и затих. Он пристально смотрит на деревянную заготовку, ища в глубинах души вдохновение, которое ведет себя, подобно игривой миниатюрной пташке; вспархивает от пристального взгляда, прячется за спину, но в тоже время, желает быть увиденной – цвиркает, подзывает творца, отгоняя сон.
Мастер терпеливо вертит в руках брусок, который становится теплее от прикосновений. Вдруг он остановился; послушавшись совета интуиции, Валентин поставил заготовку в горизонтальное положение. Отстранился, присмотрелся и довольно хмыкнул.
– Теперь вижу…
Ножик будто сам запрыгнул в ладонь, принялся живо стесывать серпики стружки.
4.0
Крупная лампа луны торжественно сверкает в торшере мутного ареола. Подвешенные лампочки ночников-звезд, сияя неравномерно, мерцая, удаленностью на световые года создают впечатление бесконечности глубокого индиго. Эта ночь непередаваемо прекрасна, идеальна для созерцания; в кресле, под пледом, с горячим чаем.
Ничего из перечисленного не оказалось в распоряжении белокурого юноши в зеленом кафтане. Только леденящий пол каменного балкона, больно упирающийся в щеку. Гость заморгал, кряхтя, перекатился на спину. В голове еще дребезжит отзвук камертона, а звезды срываются с небесного купола неправдоподобно часто. Фальшивый звездопад заканчивается вместе с головокружением, наступает тишина.
Промозглый ветер выдул тепло из-под одежды, тело подморозил холодный камень, на котором юноша отлежал конечности. Кривя лицом от мучений, он подполз к перилам и приткнулся спиной к балясинам. Глазные яблоки сухи как печеные, но боль уже терпима. Другое дело, что теперь болит все остальное, ломит и ноет. Пройдясь пальцами по ряду пуговиц на камзоле, юноша не обнаружил очков. Что ж… Нужно поискать хотя бы обломки и осколки. Но удача выказала расположение, когда нашарил на полу невредимую оправу. Он поднес ее к ночному светилу и не нашел трещин на линзах, в которых диск луны выглядел меньше и плотнее, будто камешек.
На высоте своего роста юношу снова зашатало. Он побрел неустойчивой походкой в сумрак опочивальни; сваг погладил от челки до макушки. Темень такая, что очки без надобности. Незначительна польза от ланцетных окошек, из которых стремятся косые млечные лучи; пылинки витают в них крупицами мрака.
На ощупь возвращаясь через анфиладу, гость постоянно ударялся о мебель: сначала что-то хрупкое разлеталось осколками, а в последней комнате загрохотали пирамиды чугунных кастрюль, попадали, целясь по сапогам. Когда страдалец, наконец, вывалился на балкон внутри зала, кованые перила спасли от падения в пустоту атриума.
Там, с высоты, гость узрел секрет напольной мозаики. Маленькие дятлы, – символика из геометрических фигур, – сделаны из фосфоресцирующего материала. Тройные ланцетные окна расположены так, что серебристые лучи анимирует их замедленный полет. Лунный прожектор перемещается по небосводу, и поэтому силуэты птах, некогда блестящие на свету, медленно растрачивают матовое сияние в тени. И вновь напитываются им в лунном следе следующего окна.
Запечатленная динамика, вдобавок, скопированная зеркальным потолком, восхитила гостя.
– Гипер-Слоу-Моушен, – обронил он, придерживаясь за поручень и нащупывая мыском начало лестницы. Примерившись к ширине ступеней, юноша пошел быстрее, усмехаясь над нелепостью терминологии в воссозданной эпохе.
Когда вестибулярный аппарат прекратил капризничать, юноша стал увереннее держаться курса через коридоры и проходные. Винтовая лестница тонкой угловой башни вывела на боевой ход крепостного вала. На открытом пространстве ветер засвистел в уши и стал дергать полы кафтана, будто попрошайка.
Прозрачный поток переливается через крепостную стену и водопадом стремится в бездну. Здесь юноша заметил еще один путеводный знак, оставленный девушкой – на каждом каменном зубце-мерлоне пламенеет головка смоляного факела.
– Лучше бы подушку подложила на балконе, да одеяльцем приукрыла, – пробубнил юноша. – Тоже мне, радетельная и всезрящая…
Все же, ее заботой освещен край, с которого не мудрено сорваться на брусчатку двора. Юноша попытался глянуть вниз, но слишком испугался магнетизма пропасти. Чтобы обрести твердость походки, он шел близко к факелам, трогая бугристые ашлары, из которых слеплены зубцы.
Бросив взгляд на донжон, он увидел свет в окнах мастерской; сообразил, что в данный момент, зубило вгрызается в мрамор грядущей скульптуры.
– Ишь как его окрылило, – сказал юноша неведомо кому, намекая на время суток, актуальное для сна. Встречи с хозяином гость теперь не желал, и дошел по стене к северо-восточной башне.
Башня-колодец спроектирована с учетом вражеского наступления. На верхнем ярусе, в темной нише, кожаными ремнями перетянута специальная бочка; она набита камнями, чтобы без остановки нестись до конца винтовой лестницы, сметая преграды и не вылетая в дыру. Откосы бойниц направляют лучи света вниз – чтобы солнце слепило восходящего врага. Вдобавок, спираль из ступеней закручена против часовой стрелки, чтобы стена не мешала защитникам замахиваться оружием, а недругам – доставляла неудобство.
Гость остановился перед дверью на втором ярусе. Закрыта. Навалился плечом – не поддалась.
– Ну как? Благополучна попытка запереть воспоминания? – мысленно обратился он к хозяину крепости, как будто тот стоит позади.
Юноша нащупал замочную скважину под скобой ручки, опустился на колени; луч блеклого света направлен весьма удачно. Гость достал из кафтана продолговатую коробочку с крючками и тонкими спицами. Поковырявшись в замке, извлек щелчок незатейливого механизма. Дверь отворилась в сторону взломщика, под сапогом скрипнул порожек.
Просторная галерея библиотеки вытянулась глубоко вдаль; вдоль всей северной крепостной стены. Толстые стволы двухэтажных колонн выстроены в два ряда, подпирают свод капителями с рельефными фигурками дятлов. Столбы опоясаны кольцами канделябров; свет свеч озаряет просторный зал. Справа, – одна на другой, – три остекленные аркады с размахом дверного портала. Вся стена сверху донизу собирает головокружительную панораму из сегментов горного пейзажа. Слева расположены книжные стеллажи; на антресоли и под ней. Фолианты плотно прижимаются обложками, и длинные лестницы, похожие на рельсы со шпалами, тянутся к верхним полкам.
В этом чертоге безвременья каждая книга вовлекает в капкан чтения. Сохраняя отстраненность, гость побрел вдоль стеллажей, скользя пальцами по корочкам переплетов. Здесь собран пласт знаний за весь период правления Его Величества. Юноша с насмешкой вспомнил одно из его “мудрых” изречений:
«Человек сможет постичь себя, только если систематизирует абсолютно каждое событие за все время собственной жизни».
– Ага, вперед. Самое забавное, что как только это сделаешь – выводы устареют в ту же секунду, потеряют актуальность, едва узнаешь что-то новое. Я бы предпочел оставить подобное хобби на закат жизни, а не на восход в зенит.
В середине библиотеки обнаружилась антикварная школьная парта. Гость опустился на деревянный стул с резной спинкой и стал покачиваться на задних ножках, в отрешенных размышлениях не замечая тетрадь на столешнице.
«Разнообразными способами крепость передает стремление хозяина к уединению, к отчужденности от бренной суеты, растлевающей высокую мораль. Многое пропитано духом противостояния, отчаянной защитой того, что считается вечным, являясь при этом столь ранимым. В архитектуре читается моральная усталость».
Юноша закинул ноги на стол и руки на затылок. Пяткой сапога он сдвинул тетрадь, но и тогда не обратил на нее внимания.
«Погода, прояснившаяся столь резко, говорит, что нечто лучезарное пришло извне, по силе подобное влюбленности… В дополнении к этой версии, мастер поглощен работой над новой скульптурой, стремиться перенести в работу излишки ярых эмоций. При всей совокупности разочарований в жизни, новому порыву посвятил себя с лихвой. Счел исчерпанными прошлые невзгоды и закрыл библиотеку на замок, всецело предаваясь новой надежде. И, судя по предвидению в слезах Музы, началась эпоха Последней Надежды».
Словно желая усыпить гостя, духи библиотеки притушили свечи. Окна перестали отражать колонны и стеллажи; стал видимым предрассветный мир девственной природы. Мягкое свечение авроры наметило границу соприкосновения земли и небес, ломанную линию горных вершин.
Передние ножки стукнулись в дощатый пол; юноша сел на стуле ровно, чтобы пролистать тетрадь. Лазурный свет из арки, недостаточный для чтения, наносит блики на стекло масляной лампы, похожей на бокал без ножки. Рука юркнула в карман кафтана.
– Але-э… Оп!
Фокусник тряхнул коробком спичек над ухом, будто погремушкой. Проворно, проделывая все одной правой рукой, юноша
