спасительный кров леса, – рыцарь опомнился и стал лупить пятками по бабкам; но животное обезумело от страха. Всадник отстегнул щит и меч от попоны; они с бряцанием упали на землю, и рыцарь последовал за ними – кинулся из седла. Падая, он увидел тень своего скакуна, и другую, гигантскую, которая спикировала и пронеслась. Когда рыцарь упал, конский топот оборвался.
Громыхая латами, он перекатился по траве поляны и тут же подхватился на ноги. Чтобы сразу осмотреться, рыцарь стукнул по заклепке шлема и тот раскрылся как створки ракушки, опадая на бронированные плечи. Белокурый юноша увидел глубокие борозды, вспаханные лапами дракона при посадке. И сейчас, трехэтажное чудище смотрит на пешего глазами хладнокровной рептилии. Жеребец, зажатый в окровавленной серединной пасти, визжит и лягает воздух. Боковые пасти змеями метнулись к добыче, откусили круп и мясистую шею боевого скакуна. Панический вереск оборвался смачным хрустом костей; не разжевывая, дракон заглотил куски конины. От голов до туловища, по шеям спустилось утолщение; пасти вскинулись к небу, чтобы с ревом исторгнуть алые фонтаны ледяной мглы.
Выпал красно-белый снег.
Он оседает кровавыми снежинками на доспехах по имени Бесстрашие. Рыцарь невозмутимо повернулся спиной к чудищу, забрал с земли щит и меч, подготавливаясь к битве на арене поляны. У дракона есть глаза – значит, он уязвим.
Синие глаза рептилии светятся изнутри. Дракон рассматривает жертву одновременно с разных сторон, примеряется к нападению. Чудище выбрало самый верный способ; два удара крыльев взметнули снег с листьями, и вознесли дракона над поляной.
Рыцарь воткнул в землю меч и насадил щит на рукоять – сейчас черед для самосборных арбалетов. Две кобуры, что прицеплены на бедрах, стрелок расстегнул мгновенно. Под указательными пальцами оказались спусковые крючки; дуги за секунду натянули тетиву, и рыцарь выстрелил от бедра с двух рук. Он не успел подумать, что промахнется, а стрелы уже растворились в сумраке ночи. Глаза парящего дракона светятся синими огнями. Через мгновение, два из них погасли.
Чудище завизжало вепрем и рухнуло на поляну; вздрогнула земля. Латник уже мчится в атаку – инициатива на его стороне. Оглушительно скрипит ледяная броня, пока дракон извивается от боли. Две его головы покалечены, но третья успевает заметить латника. Хвост, с костяной булавой на конце, смахнул человечка с ног.
Всю силу удара принял щит, и теперь он выгнут полумесяцем, валяется в стороне. Рыцарь едва поднялся, когда раззявленная пасть понеслась навстречу, вспахивая землю шипами пустой глазницы. Клыки сцепились у самой травы… А рыцарь выпрыгнул над ними.
Доспех Бесстрашие одарил латника глотком могучей силы, чтобы тот выскочил над пастью, и оказался над светящимся глазом. Будто ключ в замочную скважину, рыцарь вогнал меч в черный овал суженного зрачка. Глазное яблоко брызнуло густой жижей.
– Осталось три, – прохрипел воин.
Мертвая голова перестала трепыхаться; а одноглазая средняя метнула струю ледяного дыхания. Пришлось бросить меч, чтобы взбежать по длинной шее. Голубой поток преследовал по пятам, но воин успел забраться на спину и обхватить среднюю шею у основания. Оттуда он увидел, что боковая превратилась в хрустальную глыбу.
Костяной палицей на хвосте дракон раскрошил замороженную плоть, избавляясь от якоря, чтобы подняться в воздух.
* * *
Предельно сосредоточенный, Алексей неотрывно следит за Валентином; суровый взгляд не отпустил восходящего по стене, даже когда боковым зрением заметил Аню и Настю.
– Леш, ты видел Валентина? – приближаясь, тренер по йоге проследила за взглядом самурая и остолбенела.
Настя переполошилась:
– Что он делает?.. Почему он залез без страховки? Как он спускаться будет?! Где Антон?! – она побежала к барной стойке, выкрикивая его имя.
Аня обрушила свой гнев на самурая:
– А если он упадет?!
– Я поймаю, – коротко ответил Алексей.
– Ты в своем уме?!
Девушка бросилась к лестничному маршу, взлетела на третий ярус, стремглав пустилась вдоль балкона, чтобы оказаться напротив верхушки скалодрома…
…Раньше, чем стала звать Настя, Антон оставил свое место. Теперь притихшая толпа наблюдает, как он взбирается на стену со стороны бара, пренебрегая мерами безопасности. Ему нужно успеть встретить Валентина, пока тот не начал спускаться.
– Вот дебил!.. – ругается скалодромщик. – Ну нахрена он полез!..
Вспотевшая ладонь перемахнула над стеной, зашарила. Край ровный, ухватиться не за что. Нервно дрожащая рука искала хоть что-нибудь… и нащупала карабин. Содранные в кровь пальцы коснулись трофея и замерли. Валентин едва не заплакал от счастья.
– Валя!
Женский голос ворвался в замкнутый мир юноши, где он стал альпинистом. Он увидел Аню, на той же высоте, только за перилами. Их разделяет пропасть; и не важно, что это всего пара метров. На секунду, Валентин почувствовал романтику мгновения. А потом впервые подумал.
«Господи… Мне же еще спускаться!..».
Глаза невольно опустились, и это стал первый раз, когда юноша посмотрел вниз. Он отдернул взгляд, но стало уже поздно – кадр отпечатался в мозгу. Валентин уставился на Аню; она что-то кричит, но уши заложило звоном. Видимое побелело, как в тумане.
– Антон бежит к тебе сверху! – надрывалась девушка. – Он уже рядом!
Она видела, как за секунду позеленело лицо альпиниста, а глаза закатились в обмороке.
– Валентин! Валентин!!!
* * *
Дракон размахивает крыльями, набирая стремительность и высоту; уже лужицей видится арена поляны. Рыцарь карабкается по последней боковой шее, как по стволу сосны. Средняя голова, слепая с его стороны, пытается раздавить подбородком, лупит по спине доспеха. Пасть попробовала выгрызть как клеща, но стальная рукавица выбила пару клыков. Воин намерен доползти до глаз.
Чудище взбесилось, когда рыцарь заполз на лоб двуглазой головы. Шея стала извиваться, но он вцепился в надбровные дуги и вновь глотнул мощь доспеха. Раздался боевой крик; костяной выступ треснул и откололся, став колом в правом кулаке. Острием воин истыкал глаз, ощущая вибрацию ревущей под ним глотки дракона.
– Осталось два! – дерзко заорал рыцарь.
И вдруг – хлопок. Лопнули все ремешки доспеха Бесстрашие, и стальные листы облетели, как скорлупа. Белокурый рыцарь остался в поддоспешнике из вареной кожи; даже рукавицы рассыпались.
Он сорвался, когда дракон тряхнул шей; стал падать, а чудище спикировало следом. Боковой пастью, оно заглотило добычу и аистом вскинуло голову. Лежа солдатиком, юноша стал стекать вниз головой, сдавленный тугими и склизкими мышцами.
* * *
Аня безрассудно кинулась на перила, бессмысленно втягивая руку за сорвавшимся Валентином. Внизу пронзительно завизжала Настя, не помня себя от ужаса. На краю верхушки скалодрома упал на четвереньки Антон, выглянул с бледным лицом.
Валентин не видит всего этого; не увидит и того, что случится вскоре. Будет не больно; когда пролетающий зацеп полосонул щеку, юноша уже ничего не почувствовал.
Такой нелепой бывает смерть.
7.0
Из чащобы, за битвой на арене поляны наблюдал дятел. Он видел, как рыцарь оседлал чудище, и они взлетели по спирали вверх. Снизу, дятел не переставал следить за их восхождением в небо. Смотритель был предельно сосредоточен; на момент, когда лопаются ремни доспеха Бесстрашие, он среагировал быстрее воина.
Дятел трелью выстучал команду. Сотни птах из его семейства, – от малых, что снегирь, до крупных, словно ворон, – уже давно слетелись со всей округи, бесшумно выжидая на ветвях многоярусных трибун. Момент настал, и работа началась тотчас. Птицы вспорхнули разом; темные силуэты зарябили меж деревьев. Затрепыхали сотни пар крыльев; рой дятлов слетелся к двум высоким пням, которые остались трехметровыми памятниками некогда величественных буков. Сейчас, для древесных братьев, – повидавших полтыщи весен между прорастанием и усыханием, – пришло время перерождения.
Ночную тишину прорезали десятки перестуков, коротких и длинных трелей, звонких и глухих, слитых в сплошную какофонию. Под былым весом, древесина затвердела до плотности камня; но клювы, будто разные стамески, мгновенно взлохматили пни. Лоскуты и щепки посыпались на корни.
Сбрасывая годичные кольца, будто восковые тают пни, обретая человеческие очертания. В эпицентре птичьего вихря уже угадываются статуи в доблестных позах. Прорезая выемки и углубления, плотники облачили воинов в самурайские пластинчатые доспехи. Устрашающие боевые личины опущены забралами на рогатых шлемах. Творцы вооружили самураев катанами, и выгравировали на гардах-цубах художественный мотив – отсечение головы чудища.
Когда рыцарь падал, и раззявленная пасть потянулась за ним, пернатый вожак стрелой взмыл навстречу. Когда дракон проглотил юношу, остроклювый дятел уцепился когтями за костяную бровь боковой головы, над ее последним глазом.
Неистовый рев средней пасти пригнул макушки деревьев, словно колосья трав. Ледяные струи стали яростно выплескиваться, перезаряжая залпы со скоростью вдоха. Ослепленный бешенством, последний зрячий глаз не целится; арктический холод превращает облака в дождь, чертит белые полосы на земле, покрывая деревья льдом, блестящим при лунном свете...
…Ледяной туман прокатил меж стволов, недалеко от деревянных воинов. Дятлы кинулись в рассыпную, но лишь потому, что их работа закончена. Они расселись на ветвях, обращая взгляды на свои двухметровые творения. От пней остались низкие постаменты, на которых самураи-близнецы обращены друг к другу. Они стоят ровные, словно свечи.
Ветвистые корни пней полтыщи весен буравили почву вглубь и вширь, разрастаясь подземной кроной. Теперь, – после долгого забвения, – они в последний раз втянули земные соки могучим глотком, чтобы погнать вверх по венам на ногах древесных воинов, напитать вспышкой жизни.
Скрипнули сандалии, когда самураи сели на пятки. Абсолютно синхронно, совершенно зеркально, они коснулись левыми коленями постаментов, поправили ножны, осязательным движением почувствовали рукоять, прежде чем сомкнуть на оплетке пальцы правых рук. Большие пальцы вытолкнули цубы на пару сантиметров – “Путь хабаки” пройден, и мечи готовы покинуть ножны. Наступила внутренняя тишина решимости.
– Нукицукэ-но кен, – пророкотали самураи.
Последовало три удара сердца. Откалываясь от пьедесталов, воины выстрелили собой вертикально вверх.
Пернатый вожак не мог позволить дракону улететь. Он кидался в атаку, чтобы задержать чудище над ловушкой. Но вот средняя шея извернулась, и последний глаз нашел птаху. Левая пасть метнулась, распахивая черный зев.
В это же мгновение самураи зависли в апогее прыжка; деревянные катаны молниеносно вскинулись над шлемами.
– ТО-О! – одновременно взревели воины.
Их предназначение воплотилось в рассечении боковой шеи, когда та вытянулась чтобы сцапать дятла. Две полосы мелькнувших лезвий прошли поперек плоти и канули вниз. Первой отделилась слепая голова; дятел прижал крылья к тельцу и пролетел пасть насквозь. Следом отклеилась раздутая шея и рухнула в кроны.
Сотня дятлов сорвалась с ветвей, чтобы облаком стаи напасть на дракона и погнать прочь. Среди всех оказался и вожак; вот только
