в глазах его не осталось прежнего разума.
Юноша в зеленом кафтане снял диадему, тряхнул головой, отгоняя колдовское наваждение. С довольной улыбкой он водрузил диадему на деревянные перила. Девушка замерла у решетки, вопрошая с надеждой во взгляде.
– Второй раунд, – объявил он, направляясь к выходу из библиотеки.
0.7
Болезненная желтизна пропитала лицо Валентина. Вдоль щеки тянется глубокая царапина. Верхняя губа посинела. Спазматический вдох напряг связки на шее; разум пробудился.
Теплая ладонь опустилась на лоб.
– Чщ-чщ… Все хорошо, – успокаивает Анин шепот над головой.
Затылок юноши лежит на ее коленях. Его содранные до мяса пальцы ощущают холодный пол; долгожданный, устойчивый. Как же приятно просто полежать на нем!..
Пальцы девушки ласково расчесывают белокурые волосы. Нега и слабость в теле смешались воедино, и юноша будто поплыл на морских волнах. Он не хотел отрывать взгляд от прекрасного лица Ани, но веки слиплись от блаженного покоя с ароматом цветов, которым благоухает ее одежда.
– Я упал?
– Да.
– Я в раю?
Улыбка коснулась ее губ.
– Не надо так спешить.
– Конечно, не буду. Ведь я понимаю, что и здесь, на земле, можно почувствовать счастье.
– … Тебе нельзя резко вставать. Отдохни еще немного.
Опускаясь в глубину ее глаз, он увидел в них мысль о поцелуе.
– Остынь, сердцеед! Ты же только очнулся!
Голос боксера прозвучал как инородное явление, ломающее границы иллюзии, в которой Валентин и Аня были наедине. А потом тренер еще и подошел, стал пихать под нос экран мобильника.
– Зацени-ка!
Видеоролик стал показывать с момента, где оператор у подножия скалодрома снимает Аню за перилами третьего этажа.
«Валентин! Валентин!!!».
Юноша увидел в кадре себя. Он отклеился от стены, начинал падать; динамик мобильника задребезжал от женского визга. Оператор заматерился от изумленного шока, но опускал объектив вслед за падением. И вдруг по стене метнулась сине-черная молния. Самурай взбежал на три шага по отвесной стене, сбил собой падающего, и с грохотом приземлилась на согнутые ноги. Валентин оказался на его руках.
«… О..еть!..», – потрясенно обронил оператор, после чего изображение задрожало и съемка остановилось.
От ошеломления уши Валентина полезли на затылок. Теперь, когда границы восприятия вернулись в норму, он нашел себя недалеко от арки скалодрома. Где-то неподалеку кричит на Антона Настя, разразилась обвинениями. Виден бар; праздник прекратился, и сотрудники в напряженной тишине ждут развязки. На высоком стуле в странной позе сидит Алексей. Его руки вытянуты между разведенных коленей, а кулаки и зубы стискиваются от боли. Он пытается беспечно улыбаться, успокаивая обступивших коллег; а ему бы сейчас порычать.
Света первая вызвала бригаду скорой помощи, когда начался переполох; теперь, она же привела в зал двоих медиков. Чинным шагом мужчины в спецодеждах подошли к сидящему на полу Валентину.
– Что у вас? – спросили они будто при обыске.
– Давление… наверное, – юноша решился лгать. – В обморок упал.
Врач склонился и растянул пальцами его веки, осмотрел белки.
– И часто случается?
Под пристальным взглядом, лжец порадовался, что можно ответить правдой:
– Впервые.
– Хорошо сегодня ели?
– Нет. Совсем не ел.
Врач закопошился в саквояже, смочил ватку содержимым флакона и сунул Валентину под нос. Растерянный юноша вдохнул нашатырь, и начались метаморфозы мимики.
– В больницу едем? – спросил доктор.
– Нет. Все уже хорошо.
Мужчина поднялся с корточек и променадным шагом поплелся обратно, в сопровождении молчаливого напарника. Они остановились, когда заметили Алексея.
– А с тобой что?
– Штангу уронил, – без замешательства соврал Алексей, посмеиваясь над самим собой: – Поднимали штангу на спор. Поднять – поднял, а когда бросил – забыл отпустить. Растяжение… наверно.
– Дебилизм, наверное. Поехали. Снимок рентгена сделаем.
Валентин поискал взглядом Антона – зажав голову ладонями, сдавив напряженными пальцами, тренер сгорбился на скамейке перед скалодромом. Он не видит никого вокруг, и плохо справляется с горем. В конце гневной тирады Настя покинула Антона, и, – судя по его виду, – навсегда. Валентин подумал о том, как успокоить парня; но бросил затею, осознав, что это бесполезно.
Настала полночь, когда юноша перешагнул порог родной квартиры. Бессознательно, Валентин сделал все то, что нужно было сделать: закрыл дверь, разулся, помыл руки, умылся, переоделся. Когда вошел в комнату, его взгляд зацепился за брусок на рабочем столе, но юношу больше интересовало кресло-качалка; он взялся за подлокотники и подтащил к эркеру. Словно балуя себя комфортом, Валентин погасил свет, а потом растекся в кресле.
«Наконец-то…».
Веки набрякли; он опустил их, чтобы немного отдохнуть. В кромешной темноте снова закружилась голова, тело стало проваливаться в пустоту. Какое-то время, юноша без мыслей наблюдал за течением белесых разводов на полотне век, чувствуя глазной жар.
«Зачем все это было нужно?..».
«Чего ты добился?..».
«По твоей вине несчастен Антон…».
«Ты покалечил Алексея…».
«Ты заставил нервничать окружающих…».
«А если бы ты умер?..».
Валентин содрогнулся. Повторяющееся слово заставило насторожиться:
– “Ты”?.. – удивленно пролепетали губы. – Кто тогда ТЫ, осуждающий меня?
Прозрение встревожило – некто говорит с ним. Юноша открыл глаза.
8.0
Валентин испытал ощущение, совсем как пробуждение из обморока. Нет, он теперь не в кресле-качалке – под ним мраморный трон, не знающий удобства и тепла. И нет, на нем не домашняя одежда, а штаны из дубленой кожи и щербатый подол кольчужной юбки. Они вымазаны слизью липкой, как страх.
– Это сон… – подытожил Валентин.
«Спать долго – жить с долгом», – прозвучала посторонняя до чужеродности мысль, почти облаченная в назидательный голос. Юноша попытался понять, где он его слышит: в голове или вдалеке?
«Слышал звон, да не ведал, где он».
Валентин взялся руками за подлокотники, сел ровно.
– Яви себя! – повелел он.
– Как Вам будет угодно.
Из тьмы живой, – перетекающей густой смолой, – прозвучали два звонких хлопка. Оранжевые звезды проступили в сумраке, замерцали в безграничном тронном зале. Огни зацвели пламенем свеч на канделябрах; загорелись факелы, фонари с матовыми стеклами, лучины. Их держат мраморные руки скульптур, застывших в разных позах. Вуаль мрака приукрыла очертания таинственностью, но Валентин узнал статуи людей. Он вспомнил воспитательницу детского сада, с десяток школьных учителей, чуть большее число одноклассников, педагогов университета, сокурсников, приятелей, подруг, родственников… Всех, кто оставил след в его жизни. Эти колонны, – кариатиды и атланты, – подпирают свод зала.
Над троном тоже разгорелись светильники. Стал видимым бородач в парусине потертого балахона. Он сутулый от привычки бить поклоны, его глаза бегают от чувства вины. Он не смеет ступить на подиум, на котором возвышается престол Валентина.
– Ответствуй мне, – велел юноша, чуть удивляясь витиеватости собственной речи: – Где мы и кто ты таков?
– В тронном зале, Ваше Величество. Я Ваш писарь.
Лишь во снах бывает так, что абсурдные утверждения не требуют объяснений.
– С чем ты пожаловал, нарушив мое уединение?
Доносчик затараторил перепуганным голосом:
– В крепость пробрался злодей, кляузник бесчестный, отравитель и душегуб. Лукавством своим, одурманил Вашу Светлость, вынудил избрать ложную стезю. Провокатор сей…
Его перебил насмешливый голос из тьмы:
– Кто про кого за глаза говорит, тот того боится!
Каблуки сапог цокают по эмалированному полу; незваный гость идет меж скульптур, и отсвет огней мажет по зеленому кафтану. На его лице блестит фарфоровая маска Арлекина; сумасбродная улыбка подымает зардевшие щеки, прикрывает ими черноту глазниц. Писарь накинул капюшон, чтобы спрятать нервные тики лица.
– Где летопись, смерд? – процедил он сквозь зубы.
– Канула в лету. Разметалась так красиво! Жалко – ты не видел. Может тебе прямо сейчас пойти и поискать ее у подножья? Кинем снова – посмотришь.
Бородач пал ниц на ребро пьедестала:
– Вели слово молвить, милостивый государь!
– Что за нелепые дворцовые интриги?! Какого рожна вы оба от меня хотите?!
Не подымаясь с колен, бородач взмолился:
– Дозвольте показать!
Двумя хлопками писарь возвестил приказ. На убыль пошел мерклый свет; густая тьма смочила фитили свеч. А после, будто бы начался кинофильм, плавно проступая из черного фона.
Это был обычный день из жизни фитнес-центра. Звучала бодрая музыка, инструкторы и гости шатались по коридору, минуя ресепшен и администратора. Им оказался Валентин, в одиночку поставленный в смену. Проходящие люди жалят его взглядами укора и презрение.
– Почему наши столы вынесли из зала? – возмущается мужчина с ракеткой для пинг-понга.
Его собеседник громко ответил:
– Я слышал, что это из-за одного выскочки. Администратора стажера.
– Вот урод! Не, ты как хочешь, а я не буду здесь покупать абонемент на следующий месяц. Совсем оборзели – выставили в коридор!
Валентин захотел оправдаться, пообещать установить куллер в их зону... но отмолчался. Он услышал голоса Насти и Светы, увидел девушек, спускающихся по лестнице.
– Ты даже не представляешь, какой он показушник!
– Весь из себя галантный, обходительный, порядочный. А на самом деле – бабник редкостный. Ане ручку целовал, меня провожал, а стоило проявить слабость, начал меня лапать. Скотина похотливая!
– Ты бы видела, как он перепугался, когда его ребята подкараулили! Строил героя, пока я рядом была, а у самого колени дрожали, чуть не падал. Зря я тогда сжалилась и рассказала самураю… ох зря!..
Валентин с трудом поверил услышанному. Обида плеснула в сердце, как водка в бокал.
– Из-за этого придурка наш сэнсэй покалечился и не может вести занятия!
Юные ученики Алексея зашли в холл. Мирослав с ненавистью посмотрел на администратора и процедил сквозь зубы:
– Козел!..
Федор стал оттеснять друга в сторону.
– Пойдем. Не марайся.
Валентин проводил их ошарашенный взглядом и увидел возле барной стойки Антона. Боксер выслушивает его гневный ор.
– Все было отлично, пока этот чмырь не нарисовался! А теперь, – по его вине! – Настена не разговаривает со мной!
– Дерзкий типок, – поддакнул боксер.
– Стал наезжать на меня в первый же день! Ты прикинь, угрожал настучать за нарушение техники безопасности! Ну ни че. Теперь поглядим, как он сам будет выкручиваться по той же статье.
– Ха-а! Феерично иронично!
Валентин повернул голову и увидел Елену. Она остановилась напротив ресепшена, и на ее лице не осталось прежней благосклонности. Закаляя сердце перед вынесением приговора, она посмотрела в глаза крестника с горьким разочарованием во взгляде.
– Не думала я, что ты столь безответственный человек… Даже предположить не могла, что ты способен так меня подставить… Я не могу принять тебя в свой коллектив. Своей выходкой ты продемонстрировал неуважение и к начальнице, и к крестной. Тебя ничего не остановило. Что стало бы Наташкой, с твоей матерью? Она растила тебя с таким трудом, в одиночку. Я знаю, как она голодала, чтобы сэкономить деньги на детское питание; чтобы прилично одеть и дать образование. Ты не подумал ни о ком… Ты такой же подлый,
