юношу встретил Алексей. Сначала была секунда молчания; потом самурай приветливо улыбнулся.
– Заходи.
В длинном зале с высокими потолками одна стена, в большей степени, была из панорамных окон; видно ясное голубое небо. Дневные лучи заливают пол – лампы не нужны. В желтом свете витают пылинки. Почему это место нельзя назвать додзё?
Противоположная стена завешана зеркалами. В них отражаются белые спины учеников; они сидят в своей униформе, в боевом положении. За поясами ножны стальных катан. «Эти без заточки, – пояснил Алексей, – Для настоящего оружия нужно дозреть».
Мирослав, Федя и Вова не замечают гостя; в состоянии готовности они произносят названия ката…
– Нукицукэ-но кен!
… и выпрыгивают над полом с поджатыми коленями. В апогее прыжка пятки подбивают ягодицы, продляя миг, когда сверкающее лезвие занесено над головой…
– ТО-О!
…чтобы со свистом рассечь воздух. Приземлившись, самураи замирали на три удара сердца, потом резко прокручивали рукоять, и убирали меч в ножны.
– Этот жест означает, что они стряхивают кровь с катаны. Чтобы его сделать, нужно ослабить хватку левого кулака, а правую ладонь выдернуть на себя, раскручивая рукоять.
Валентин выставил руки, представляя, что держит двуручную саблю.
– Не так, – поправил Алексей. – Правый кулак наверху, ближе к цубе. А левый на конце рукояти, мизинцем прижимается к навершию-касире. Вот так.
Алексей изобразил; бинт, перекинутый через шею, поддерживает согнутую в локте руку.
– Что сказали в больнице? – с тревогой спросил Валентин.
– Переломов нет. Поэтому я решил там не задерживаться. Так-то все нормально, но только левая немеет. Но ты не волнуйся.
– То, что ты вчера сделал… это что-то запредельное… Я до сих пор не могу поверить.
– Я тебя понимаю... – Алексей заговорщицки улыбнулся. – Оказывается, гравитация не так неумолима, как принято думать.
– То есть, ты не был точно уверен, что получится меня поймать?
– Сознаюсь. Не каждый день ловлю падающих, – самурай повернулся к ученикам, чтобы объявить команды: – Ямэ́! Рэйсики!
Ребята стали выполнять ритуал завершения тренировки с оружием. После учитель скомандовал: «Омотэ-но тати», и они взяли деревянные мечи. «Такой называется бокен», – подсказал Алексей.
Вова встал перед своим отражением и стал совершенствовать базовые движения, медитативно повторяя замахи и удары. Федя и Мирослав сошлись в учебном поединке, скрестили бокены, и замерли. Взгляд Мирослава говорит о ярости, кипящей в его сердце; взгляд Феди передает ледяной покой сознания. Когда соперники пришли в действие – лихо застучали деревянные катаны. Мирослав стал выкрикивать на выдохе; его ки-ай похож на рык, тогда как Федин, словно шипы, втыкается высокой вибрирующей нотой. Валентин не успевает уследить за их стремительными движениями.
– Грозные у тебя ученики.
– Они работают с намерением.
– Каким?
– С намерением убить. Иначе все это теряет смысл и превращается в фарс. Есть такое понятие «Путь хабаки»… Вообще, хабаки – это короткая железка, муфта между цубой и лезвием, которая удерживает ножны, как распорка. Перед тем, как решиться обнажить лезвие, нужно немного вытолкнуть цубу большим пальцем – пройти «Путь хабаки», отбросив сомнения и страх. Это как сняться с предохранителя, которым мы ограничиваем себя в повседневности. Чтобы постичь суть оружия, мальчишки должны научиться думать и реагировать так, как будто в их руках острейшая сталь, несущая смерть; и они готовы ее использовать. Должно быть, тебе интересно, какой прок от таких умений в нынешнее время?
– Никто из нас не знает, что преподнесет судьба и к чему надо готовиться.
– Не только. Смысл в том, чтобы на грани смерти осознать, что в тебе важно, а что – шелуха. Когда кончик лезвия направлен тебе в лицо, и достаточно короткого выпада противника, чтобы проиграть свою жизнь – сознание само очищается от ненужных мыслей. Ты начинаешь жить всем телом, а не только головой. Именно так, ты начинаешь постигать себя. Результат учения – не убийство, а саморазвитие; до той степени, когда необходимость убивать отпадет напрочь.
– Созидающий меч…
– Типа того, – Алексей посмеялся, снижая пафос сказанного. – Пока они оттачивают боевое искусство, боевое искусство оттачивает их самих. От энергетики, до физиологии. И дух, и тело. Скажи, ты ведь почувствовал это особое состояние, когда взбирался на стену?
– Да… Как по-твоему, вчера я переборщил?
– Нет. Ты поступил по-самурайски. И не смотри так стыдливо на мою руку. Это последствия не твоей битвы, а моей. Я позволил себе свободу поверить в собственные силы, и нисколько не жалею. И ты не сожалей о своем поступке. Не важно, кто что может подумать. Это твоя жизнь. Тебе решать.
Валентин вернулся домой к вечеру. Захлопнув дверь, он откинулся на нее и сполз на корточки. Опустошенный уловил в душе эхо пережитых впечатлений. Сегодняшний день похож на сплошное приключение. Сегодня юноша был приговорен, помилован, прощен, понят. Коллектив принял его, как своего. Не стоило бояться.
Чтобы отвлечься, Валентин поплелся на кухню, где заварил травяной чай и включил телевизор. Вечерний эфир стал показывать передачу, где солидный старичок рассуждал в ключе популярной психологии:
– Общество, своими правилами внутреннего взаимодействия, всегда стремится возобладать над индивидуальностью. Общество стремится приручить человека, как человек одомашнивает животных. По сути, когда идет речь о конкретной группе людей, мы можем охарактеризовать эту группу определяющими качествами: рабочий коллектив, школьный класс, клиенты отдельно взятого магазина, пассажиры метро. Человек перетекает из одного общества в другое, и везде должен соблюдать официальные и неофициальные уставы. В случае нарушения, следуют меры наказания. Это могут быть как дурные сплетни, так и открытое порицание. Смысл лишь в том, чтобы человек был «как все», и не нарушал комфортное существование общества. Общество, как некая единица, не столько заинтересовано в качестве своих “винтиков”, сколь в количестве.
За период, пока индивид взрослеет, он собирает опыт о том, как нужно себя вести. В его сознании формируется «Сверх Я». «Сверх Я» становится «обществом внутри сознания индивида»; довлеет страхом и чувством вины, запугивает общественным порицанием и не разрешает самовыражаться. Если не бороться с ним, то «Сверх Я» сформирует комплексы, основанные на стереотипах, таких как «инициатива наказуема» и «молчание – золото».
Но помимо «Сверх Я», в сознании личности присутствует «Оно», так же известное, как «Ид». «Оно» – это наше естество, примитивное в своей первозданности, жаждущее доминирования и реализации половых потребностей. «Оно» побуждает индивида стать лучшим, занять лидирующие позиции.
Под постоянным давлением «Сверх Я» и «Оно», сознание, – «Я», – принимает ключевые решения, которые в дальнейшем формируют характер индивида и его общественные роли. От этих решений зависит – станет ли индивид индивидуальностью и сможет ли ужиться в коллективе…
Валентин зашел в комнату с кружкой чая, чтобы провозиться над заготовкой вплоть до наступления сумерек. Он надеялся, что творчество поможет отвлечься; но душевный дискомфорт не подпустил вдохновение. Как в бреду пролетело время.
Юноша присел на столешницу и оказался напротив трех деревянных скульптур на полках. Он уставился на них, не способный выстроить цепочку мыслей; отец… возлюбленная… друг… Валентин сделал глоток холодного чая.
Чашка осталась на столе, когда юноша выключил свет и опустился в тисовое кресло. Он будто бы стал пилотом космического корабля, смотрящим в ночное небо через иллюминаторы эркера.
– Начинаю обратный отсчет, – Валентин улыбнулся собственной шутке: – 10. 9. 8.
Тяжелые веки опустились, накрывая уставшие глаза…
«7. 6. 5».
…рассудок погрузился в густую тьму, как в теплую ванну…
«4. 3. 2».
…и стало интересно, приснится ли сон.
«1… 0».
9.0
Шумит автострада ночной Москвы. Фонарные столбы проливают свет на асфальт. Многоэтажные кварталы горят прямоугольниками разноцветных окон. На высоте полета птиц, улицы становятся похожими на реки света; они растекаются между темными островами крыш. А с вершины скалы, куда недотягивается городское марево, Москва видится россыпью мерцающих углей. Дряблая облачность дымкой струится по пьедесталу; порой поднимается до подлокотников мраморного трона, на котором проснулся Валентин.
Над краем постамента выметнулась пятерня, ухватилась за ребро. Кряхтя, незваный гость перекинул локоть и вытащил себя по пояс; дальше заполз по-пластунски. Запыхавшийся, он измотано поднялся; отдышался, упираясь в колени.
– Конечно!.. Хех-хех… А как иначе?.. Хех… По другому-то и нельзя… Обязательно нужно было устроить встречу в жопе мира…
Затаив дыхание, Арлекин резко выпрямился; чинно поправил кафтан и стал расхаживать перед Валентином, изощренно жестикулируя руками в белых перчатках.
– Уповаю на то, что сраженные великолепием панорамы, Вы не запамятовали о намерениях, заведших в сей край. Дерзну заметить пренаиприятнейшее наблюдение – Вас покинула боязнь ошеломляющей красоты высоты. Ваш благородный лик полон достоинства, а седалище не запачкано от чрезмерного трепета. Однако, оставляя за собой право быть обманутым заблуждениями, смею предложить пристегнуть ремень безопасности. Хм… Что ж… К скорбной горести моей, зритель не питает страсти к интерактиву. И как всякий театрал, – слуга прихотей публики, – я не смею отдалять суть пьесы словесным потоком пролога, покуда зритель не захрапел. Итак!
Арлекин повернулся к городу и раскинул объятья.
– Община! – торжественно воскликнул шут. – Кузница нравов!.. Ваше Величество, я позволю себе перейти на “ты”. Я знаю все про тебя. По необъяснимому стечению обстоятельств, я видел все, что видел ты. Я слушал слова людей, с которыми ты разговаривал и слышал твои мысли. По этой причине я знаю о городе, – о мире, – в котором ты живешь.
– Кто ты?
– Самому хотелось бы знать. Но речь не обо мне. Речь о парадоксе. Я и ты глядим на одно, а видим разное. Когда ты смотришь на мир, ты думаешь о чем угодно. Когда я смотрю на мир, я понимаю, что происходит. А происходит следующее: криминальные сериалы, скабрезные шоу – популярная культура далека от искусства. Давки в общественном транспорте и пробки на дорогах, очереди на кассы и в кабинеты – постоянное взаимодействие с посторонними в напряженной среде. Приукрашенное резюме лучше принимается, приукрашенный товар лучше продается – ложью можно больше добиться. Реклама, реклама, реклама – этот мусор копится в памяти, проникает в мысли; потому что коммерция давно подружилась с психологией. Ты под постоянным гипнозом, под этим пресловутым 25-ым кадром. Ничего удивительного в том, что ты становишь зомби, пока твои ценности совпадают с ценностями толпы. Тебе нужен успех, доход, всеобщее признание. И на чужих примерах тебе показали, как эти ценности выглядят: карьеристы, чиновники, артисты. И вся толпа, так или иначе, приняла правила игры: любовь должна быть “при деньгах”, все люди конкуренты, уважения “по умолчанию” невозможно. Но далеко не многим это принесло счастье.
Будто во сне, люди приняли все на веру. И
