Внутренний голос.
1.0
Небо не подсказывает времени; асператус, – устрашающие облака, – барханами пепла нависают низко, словно жаждут поглотить пики вековых сосен.
Каретные обода расплескивают лужицы, проминая борозды в глинистой дороге. Вода спешит немедля заполнить устья, стремится вдогонку за колесами. Упряжь идет галопом. Две пары черных коней смачно печатают следы подкованных копыт, взметают грязь, размазывая шлепки по черному борту. Смоляные шкуры лоснятся подобно шелку; крупицы измороси оседают, чтобы испариться с жарких тел. Сутулый кучер придерживает поводья, скрывая под капюшоном плаща бездумный взгляд. Возница неподвижен и равнодушен; потому что он – деревянная скульптура.
Дождевые капли, витающие словно пыль, неразличимы с рассеянным туманом, затопившим хвойный лес. Деревья теснят дорогу; экипаж то и дело задевает пышные метелочки елей, стряхивая искристые бусины, что замирают в невесомости на мгновение, перед тем как разом схлынуть наземь.
Ременные рессоры сглаживают тряску до едва ощутимого покачивания. И поскольку все шторы расправлены, внутри кареты замкнулась иная действительность, как сон во сне. Здесь блекло светят лампадки, подвешенные над дверями. Два лепестка пламени выявляют из сумрака лишь половики сидящих рядом пассажиров: правая часть лица юноши выражает ожидание, левый полуовал лица девушки обличает тревогу. Между ними плотная тень.
Юноша коснулся тонкой оправы очков, снял и присмотрелся к линзам на свет; обдал горячим выдохом, превращая прозрачное стекло в матовое. Для протирки послужил бархатный подол бледно-желтого камзола, обнаруженный под зеленым суконным кафтаном. Проявляя меньший интерес, чем следовало бы, юноша осмотрел расшитые галунами рукава с подвернутыми обшлагами, пристегнутыми к манжетам серебряными пуговицами.
– Тебя, бесспорно, красит платье придворной леди, но почему на мне такой нелепый наряд?
Уста девушки подрагивали за время пути, удерживая просящие воли слова. И теперь, вместо ответа на прозвучавший вопрос, она прикусила губку.
– И на том спасибо, – юноша водрузил очки на переносицу: – За штаны, к примеру. Могли оказаться лосины. И за отсутствие кучерявого парика – отдельная благодарность.
Девушка с мукой посмотрела на его силуэт, но увидела лишь темный профиль и блики пламени на линзах. Отплачивая за молчание безразличием, юноша прильнул к окну, пальцем сдвигая шторку. Девушка опустила смиренный взгляд. На ее голове тускло мерцает розовое золото ажурной диадемы, инкрустированной драгоценными самоцветами.
– Ты знаешь сам, что образность не имеет значимости кроме той, что становится ключом к восприятию сути.
– Тогда объясни мне то, чего я не знаю. Зачем я ему понадобился? Неужто Его Величество снизошел на аудиенцию?
– Нет. Не снизошел. Ты призван мной.
Настал черед для юноши обратить взор на спутницу, удивлением скрывая раздражение.
– И для чего же?
– Вскоре, понадобится твое участие.
Юноша ехидно прыснул. Но девушка обронила:
– Не делай вид, будто тебя это не касается.
Глаза за очками сощурились на миг, тон стал серьезным:
– Даже если так – я не могу принимать решения вместо него.
– Но ты можешь советовать.
– У него уже есть советник. А меня попросили максимально удалиться.
– Оставь обиду.
– Обида, как и прочие амбиции, мне не свойственна.
– Ты недостаточно хорошо себя познал.
Юноша высокомерно фыркнул.
– Поведай, каков я на самом деле.
– В этом суждено разобраться лишь тебе…
– Хех…
– … но не без посторонней помощи.
Губы юноши плотно сжались. К его радости, карета начала сбавлять ход.
Туман уплотнился, пришел в движение, будто и не туманом был, а проплывающим облаком. И верно так – ведь лес оказался горным. Каменные пики прорывают дымчатую завесу вдалеке, кажутся, и вновь исчезают. Закрадывается тревога, будто подстерегают великаны, да и сам лес мнится не лишенным хищного умысла. Дебри заграбастали корнями каждый клочок скупой почвы, и лишь крутой утес, теряющийся в море тумана, смог остановить чащобу. Не посягнули деревья и на каменный козырек, на котором встала карета.
Дверцы распахнулись с обеих сторон. Леди высоко подобрала подол, примерилась мыском туфли к вымазанной слякотью подножке. Осмотр местности не задержал ее; накинув капюшон на роскошные русые кудри, повисающие трубочками-пружинками, она прошествовала к обрыву, постукивая каблуками.
Званый гость не проявил поспешности. Накидку ему не выдали, поэтому белокурые волосы быстро смочились от холодных капель; то уже не изморось, да и навес крон остался позади. Юноша прошел мимо экипажа, мимо согбенного кучера, мимо коней, чьи фырканья и цокот были единственными звуками.
Прибитая дождем челка прижалась ко лбу, слиплась концами в пучки. Тонкие ручейки стекают вдоль носа, смачивают губы; юноша слизнул безвкусные капли. Девушка ждет; она обращена к гостю, но он остановился к ней боком, увлеченный пейзажем.
Узкий перешеек тянется от обрыва к скальному плато. Там, будто продолжение каменной гряды, подымается крепостная стена с круглыми башнями на углах. Фортификация ощерилась зубцами, опоясалась машикулями. Малочисленны провалы бойниц, нет «смоляных носов» и перекидного моста. Да и зачем? Весь замок похож на каменного исполина, который заслонился выставленными локтями, плотно уложенными друг на дружку. Будто голова, над уровнем стены выступает круглый донжон с короной из оборонительных зубцов. Огромные двустворчатые врата, что выставленная ладонь, отторгают посетителей.
Тяжело вздохнув, юноша вскинул голову; дождь повелел векам сощуриться.
– Что у него за настроение такое? Судя по депрессивной погоде…
– Тревога, – перебила ответом девушка.
– Ага. Только подавленная. Ну? Что дальше?
Девушка указала в направлении замковых ворот. Некому исполнять ее приказ – на крепостной стене не горят огни, нет людей. Но издалека донесся грохот, лязгнул блочный механизм и стал наматывать цепи. Втянулась кверху армированная металлом герса. С глухим скрежетом, тонны древесины грузно разошлись в стороны – распахнулись створки врат, открывая внутренний двор крепости.
– К чему такие почести?.. – изобразил смущение юноша. – Мне бы и калитки хватило. Гордость не застряла бы. И все же – такими щедрыми жестами меня не облапошишь. По факту, хозяин меня не звал, а значит, я буду в его замке блуждающим призраком. Чем мне заниматься? Подглядывать и подслушивать?
– Будто прежде занимался иным.
– О! Как остроумно! А вдруг я изменился?
– Он изменился тоже.
– Тебе видней. Тебя не просили сгинуть, будто нечистую силу.
– Оставь обиду.
– Оставь свои замашки провидицы. Ты там что-то наинтуитила, и теперь умничаешь. Посвяти меня в свои планы и тогда я, – быть может, – обдумаю твое приглашение.
– Ты узнаешь все сам, – возвестила таинственная леди. – Увидимся в замке.
Юноша резко повернулся, чтобы злобным взглядом выказать собеседнице свое отношение. Но никого рядом нет. Обернувшись, не застал и кареты с упряжью. Только лес просеивает туман. Рассерженный, он решительно взял обратный курс, до скрипа стискивая кулаки и зубы. Но, спустя несколько шагов, плюнул и с тем же напором устремился к перешейку.
Порывистый ветер накатывает со всех направлений, желает расшатать и низвергнуть путника в пропасть, затопленную туманом, и от того – бездонную. Края перешейка итак испещрены сколами и трещинами, поверхность бугрится, ноги проскальзывают на мхе и плесени. Зев гигантских ворот приближается мучительно медленно, путь до него будто вытягивается. Настораживает сама крепостная стена; кажется, что едва зайдешь в зону прицельного огня, как над галереей поднимутся факелы, и лучники со скрипом натянут тетиву, метя наконечниками стрел в грудь пришельца.
Но гнетущее затишье неизменно. Гость благополучно миновал портал городских ворот и на брусчатке внутреннего двора остановился перевести дух. Стоило на мгновение ослабить бдительность, как грохот за спиной сотряс землю – рухнула массивная решетка гирсы и закряхтели створки. Врата гулко захлопнулись, как то бывает в фильмах, посвященных ужасам.
– Фу, пошлятина, – прокомментировал гость, взялся за края распахнутого кафтана и резко одернул, стряхивая капли дождя.
На брусчатку не выпадали осадки. Вместо луж на ней скопилась пыль, взметающаяся под шагами. Юноша пошел напрямик к донжону – крепости внутри крепости.
– Вот, значит, где ты обосновался. Хм… Романский стиль… Основательный, лаконичный, консервативный. Как и владелец замка. Ну, хотя бы не готический, хе-хе.
Низкие тучи все так же гонимы ветром, безостановочно меняют форму, побуждая головокружение. Будто аномальное явление среди тотальной серости, виден свет огня в узкой прорези окна на втором ярусе замка. Юноша подошел к главному входу, лишенному помпезности. Им оказался простой, не рассчитанный на торжественные шествия, ступенчато-углубленный портал с дверями из досок в полтора человеческих роста. На каждой створке вырезан рельефный герб – дятел с распростертыми крыльями и оттопыренными перьями. Юноша взялся за металлическое кольцо и потянул. Дверь поддалась неохотно.
0.1
Усердное солнце высвечивает коричневые шторы до цвета молочного шоколада. Комната, единственная в квартире, уютна полумраком. Фактурные обои имитируют древесную текстуру; поэтому свое жилище хозяин прозвал Дуплом. Дверцы вещевого шкафа сплетены из лыка, доски паркета выложены елочкой. Кресло-качалка из красно-бурого тиса – единственный предмет роскоши, оплаченный не деньгами, а талантом и тремя месяцами изготовления. Дюжина лакированных дятлов зависла на крепежах. Лесные плотники парят под потолком, или примеряются клювами к стенам. Словно тотемные существа, они стерегут благополучие своего творца.
Над рабочим столом склонился торшер зажженного светильника-цапли, который с любопытством наблюдает, как острый ножичек снимает стружку с бруска. Еще, над заготовкой склонилась белокурая голова Валентина; взгляд за очками отрешенный и завитки стружки опадают без задумки.
К столешнице прикручены небольшие тиски. В отдельных полках аккуратно разложены стамески: столярные – прямые и полукруглые; фигурные – церазики, уголки, клюкарзы. Есть под рукой и киянка. Все эти инструменты приобретались постепенно, с годами. Сложно определить, с чего и когда все началось, но юноша хорошо помнил свой первый нож и то, как стругал им палочки в лесу.
Ныне, единственному владельцу квартиры двадцать три года. Своими достижениями он считал медаль за окончание школы и красный диплом института экономики. Это заслуженные награды за личные подвиги. Но большую гордость юноша испытывал, глядя на свои поделки. Однако для общества они значили гораздо меньше, чем аттестаты.
Для души служило хобби – занятие, в котором человек находит себя. Да и сам юноша служил резному искусству, вкладываясь в кропотливую практику. Так он стал мастером, способным немного подзаработать своим умением. Но есть изделия, в которые Валентин вложил нечто большее, чем навыки. Они расположены на стене у него за спиной. Контурной, скобчатой и геометрической резьбой украшены ребра трех квадратных полок, прибитых в ряд. Сверху и снизу их
