общежитии: Ночь, она мучается над ролью, подруги спят. Карие глаза… Как смешно! Как давно это было, но теперь… Теперь она звезда. Вот и этот, - перевела взгляд на водителя, который все крутит баранку, объясняясь ей в любви. В любви ей теперь признавались все. Ее любила вся страна. Он с восторгом на нее смотрит, молодой парень счастлив, а девушка, немного кокетничая, над ним смеется. Наверное, так и должно быть в жизни звезды, - подумала она. А этот безумец уже сходит с ума! Вот он разогнал свой грузовик и готов взлететь ради этой чудесной девушки на небеса. Ради знаменитой актрисы он готов на любые подвиги. Он счастлив!...
Впереди трамвай. Он помигал им желтыми огоньками, но почему-то остановился. Почему? Он не двигается с места, только звенит металлическими нотками – дзынь-дзынь. Вот снова звенит. А затормозить уже невозможно. Тяжелый грузовик мчится по скользкой ледяной каше все дальше. Дзынь-дзынь, - настойчиво звенит трамвай, и они несутся прямо на него. Девушка в ужасе замирает. И тут удар. Страшный удар. Лобовое стекло вдребезги, тысячи осколков брызжут ей в лицо. Последнее, что запомнила – посеревшее лицо водителя все в крови, его голова безвольно лежит на руле. Дзынь-дзынь, - звякнул трамвай в последний раз, и через мгновение она потеряла сознание.
Очнулась в больнице. Долго приходила в себя, не понимая где она. Наконец, вспомнила - дзынь-дзынь! Перед ней человек в белом халате. Он что-то говорит, но она его не понимает. Наконец, слышит:
- К сожалению, вы не сможете иметь детей.
- А играть?
- Что? – удивляется он.
- Играть я смогу?
- Хорошо, что жива осталась, - бормочет человек в белом халате. Больше он не проронил ни слова. А когда через несколько дней сняли повязки, и актриса подошла к зеркалу - увидела багровый шрам, который глубокой бороздой тянулся через все лицо… До начала съемок оставалась неделя.
Жизнь четвертая.
В палату вошел Мастер. Он положил на тумбочке у изголовья кровати пакет с фруктами и сел рядом на табурет. Долго молчал. Наконец, произнес:
- Я должен тебе кое-что сказать.
- Мою роль отдают другой?
- Да, - жестко ответил тот. – Мы не можем больше ждать. Через неделю съемки…
Он немного помолчал.
- Профессия актера – вещь жестокая. Ты должна знать правду, а я не умею лгать, да и не хочу… Не умею врать, как это замечательно делают актрисы, обманывая своих педагогов и режиссеров.
Она через силу улыбнулась: - Припомнили?
- Да, - и тоже грустно улыбнулся.
Вдруг она спросила:
- Скажите, сколько жизней у чайки?
- Чайки? – удивился он. - Ах да, чайки. Сколько жизней? Много. Много жизней. У тебя все еще будет. Ты выйдешь отсюда, когда-нибудь появится хороший человек, семья, ты родишь детей. Все получится.
- После этой аварии у меня никогда не будет детей, - глухо ответила девушка. Он умолк, с жалостью на нее посмотрев.
- Прости, я не знал… Ты найдешь прекрасную работу. Живут же нормальные люди…
- Вы знаете, что я актриса. У меня в жизни есть только это, больше мне ничего не нужно. Больше ничего нет! – жестко ответила она.
- Может быть, когда-нибудь уберут этот шрам, и ты вернешься в профессию. Я слышал, что за границей уже научились делать такие операции. Время идет вперед. Наука не стоит…
- Я просила правду, а вы только что сказали, что не умеете врать.
- Не умею…
- Мою чайку уже пристрелили? Ружье выстрелило? Скажите, только честно. Что мне теперь делать?
Он долго молчал, глядя в окно, где падали редкие снежинки. Скоро они укроют белоснежным покрывалом осеннюю грязь, заморозят лужи, и все вокруг станет холодным и зимним. Вдруг произнес:
- Ешь яблоки.
- Яблоки? – удивилась она.
- Да-да. Я принес замечательные яблоки. Белый налив. Они давно созрели, еще в середине лета, а сейчас глубокая осень, но кто-то заботливой рукой собрал их и сумел сохранить. И вот они перед тобой. Это чудо. Зимой – белый налив.
- Да, чудо... Надеяться остается только на чудо, - прошептала она. - Спасибо за правду. Спасибо за все.
- И тебе, девочка, спасибо… Все будет хорошо.
Хорошо не будет. Вспомните ее слова:
“Ну, пусть всё, всё будет отнято из моей жизни, но чтоб я стала горячей и хорошей Машенькой”.
Нельзя такое писать. Нельзя говорить подобное. Мы в ответе за каждое слово, каждый взгляд, даже за каждую мысль. Мы отвечаем за все. Слово - это серьезный поступок, оно материально, и отменить его невозможно, тем более, если оно написано в письме, которое будет храниться вечно. За слова нужно отвечать. Еще с Библии об этом сказано. Так и случилось. В тот момент, когда она ехала на съемки, меня рядом не было, и я ничем ей помочь не мог. Не мог убрать с ее пути тот злосчастный трамвай. Я был вынужден ненадолго отлучиться. А есть силы… иные силы, которые тоже выполняют просьбы, разные просьбы. И эта была не исключением. То, что с девушкой произошло, было предопределено ее письмом. А, когда я вернулся, застав ее таком положении, понял, что все нужно начинать с самого начала. До этого я редко ей помогал, почти никогда, она всего добивалась сама талантом и невероятным упорством, но теперь я понял, что пришло мое время. И сейчас, находясь в больничной палате, я сосредоточенно думал. Мастер тем временем встал и медленно направился к двери. Этот человек уходил из ее жизни навсегда. Ему нужно было снимать кино. Потом еще одно, и еще. У него было много работы. Но, неужели он ничего не сможет для нее сделать? – подумал я.
Через мгновение Мастер вернулся и горячо заговорил:
- Да, что же мы, в конце концов! Ты актриса! Я тебя всему научил. Тебя знают, любят! Бог с ним с этим кино. Есть театр, где нет крупных планов. Есть замечательная штука - грим! В Москве множество театров, где работают прекрасные режиссеры. Ты талантлива, знаменита, успела сделать многое для людей, для страны. Дай немного времени, и я подумаю, что можно сделать. А пока выздоравливай. Все у тебя впереди! – он очень волновался, и это было заметно.
- Хотите яблоко? – вдруг спросила девушка.
- Что? – не понял он.
- Яблоко. Белый налив. Хотите?
- Да, черт возьми! Хочу!
И он яростно впился зубами в сочное яблоко.
Через два месяца Анна Полетаева играла на сцене.
Это был замечательный театр. Здесь играли, известные всей стране, актеры, находился он в самом центре Москвы, а руководил им прославленный режиссер. По невероятному стечению обстоятельств он решился на постановку “Чайки” и подыскивал исполнительницу на главную роль. Тогда ему и посоветовали юную актрису. Кто посоветовал, как это произошло – не важно. Это была моя многоходовая комбинация по возвращению актрисы на сцену. А когда он ее увидел, вопрос был решен. Перед ним стояла юная девушка, взгляд ее был пронзительный, ясный – этот взгляд черных, как уголь, немного уставших глаз. Было заметно, что в столь раннем возрасте она успела многое пережить. Через все лицо шел длинный шрам, но это режиссера не смутило. Гример успел его закрасить, и со сцены он виден не будет. А вот эти глаза! Актриса ему подходит! – сразу же решил он.
- Мне нужно пройти пробы? - в нетерпении воскликнула девушка. Тот засмеялся. – В театре не бывает проб, запомните это, здесь не кино. Мне достаточно смотреть, говорить, а в работе я вас видел на экране.
- Мне нужно рассказать о моей Чайке?
- О вашей? – удивился режиссер. – Я-то грешным делом думал, что она Чеховская, - засмеялся он. - Впрочем, не важно, пусть она будет ваша. Скажу проще – вам даже не нужно будет ничего играть.
- Как?
- Будьте такой – какая вы есть - девушкой с черными глазами и пронзительным взглядом. Я слышал вашу историю, смотрел вашу работу - мне этого достаточно. А еще говорят, что вы звезда!? Вас знает вся страна!
- Ну уж, звезда! – смутилась она.
- Не скромничайте, в этом ничего постыдного нет. Завтра на репетицию. Поздравляю, вы приняты в нашу большую семью.
- Спасибо…
- Вопросы есть?
- Нет… То есть, да. Вы думаете, что у нее черные глаза?
- Простите?
- У нее глаза карие.
- У кого? – не понял режиссер.
- У Нины Заречной карие глаза, - повторила актриса.
- Кто вам это сказал? – изумился тот и засмеялся.
- Я знаю это, - спокойно ответила девушка.
Теперь я мог перевести дух. Конечно же, это была ее заслуга. Я мог лишь сделать так, чтобы ее заметили, но, не обладай она талантом, ничего не получилось бы. Так, несмотря на шрам, который приходилось гримировать, молодая актриса понравилась и была принята в труппу, получив главную роль, что случается крайне редко. В театрах порой годы уходят на то, чтобы тебя заметили в огромном коллективе.
В зале собралась вся труппа. Люди сидели и невозмутимо разговаривали, ожидая главного режиссера, который приказал созвать общий сбор. Аня заняла место в последнем ряду и с восторгом на них смотрела. Сколько раз она приходила сюда, снова и снова пересматривая спектакли, знала весь репертуар, знала каждого актера и теперь была счастлива. Наконец, появился режиссер, и все притихли.
Он долго говорил о планах театра, рассуждал о насущных вопросах, о поездках и гастролях, наконец, закончил речь:
- Итак, времени остается мало. Через три недели премьера “Чайки”! И последнее! Хотел вам представить нового члена нашего коллектива! Анна Полетаева! Актриса и… звезда! Прошу любить и жаловать!
По рядам пронесся шум аплодисментов, и она скромно встала. Ее здесь знали. Конечно же, знали! Но, все равно, была смущена. Уже слышала отдельные восклицания:
- Актриса…
- Звезда…
- Звезда…
- Звезда…
Режиссер, немного помолчав, заговорщицки улыбнулся, потом громко воскликнул:
- Анна и будет играть Нину Заречную!
Зал притих. Это была удивительная тишина, и Аня не знала, как себя вести. Тут главный режиссер засмеялся:
- Не слышу оваций! Принимайте актрису. Встречайте же. Поздравьте ее!
Снова шорох в зале, снова на нее смотрят, оборачиваются, недоуменно улыбаются, и, наконец, аплодисменты. Ее приняли! Теперь она одна из них, - с восторгом подумала девушка. А в зале еще долго слышались реплики:
- Роль…
- Звезда…
- Звезда…
- Звезда…
Вечером, когда все разошлись, она снова робко прошла в зрительный зал. Понедельник - в театре ни души, выходной день, спектакля не было. И удивительная тишина явилась перед ней в этом просторном помещении. Девушка прошлась по рядам, перевела взгляд на сцену, которая в свете дежурного освещения, тускло мерцала в темноте. С трепетом приблизилась к рампе, провела рукой по мягкой бархатной поверхности. Вдруг почувствовала удивительный запах сцены, который сравнить невозможно ни с чем. Бархатные сидения, бархатные кулисы. Занавес! Он был высоко поднят, открывая пространство, где пока не было никого. Все здесь замерло в божественном стоянии, в ожидании чуда, все остановилось. Но, уже завтра сюда придут тысячи зрителей, они займут свои места, свет в зале померкнет, а яркие фонари осветят подмостки, куда будут выходить актеры и играть. А время для них на какое-то мгновение остановится, и для зрителей тоже. Так здесь рождается чудо, идет какая-то неведомая жизнь. Все эти люди на несколько часов забывают обо всем, они плачут, смеются, сопереживают. А где-то в первых рядах или на галерке сидит гениальный зритель, который тоже участвует в этом действии, отдавая всего себя. И лишь несколько шагов в этот волшебный миг отделяют всех этих людей от темной стороны луны… За стенами идет какая-то другая жизнь, размеренно и неторопливо она катиться
