нависал черный небосвод, где ярко мерцали звезды.
- Крыша нашего маленького театра, - поднял голову он. – Все это наш зрительный зал! Сегодня мы играем спектакль на темной стороне Луны. Мы полюбили это славное местечко и часто приходим сюда. Здесь спокойно, тихо, никто не мешает. Вам нравится?
- Но здесь темно, где люстра, где софиты? – воскликнула девушка.
- Зачем софиты, когда так ярко светятся ваши глаза, - галантно произнес он, потом добавил:
- Люстра будет, непременно будет, только немного позже, - ответил он, здороваясь на ходу с каким-то человеком. А вокруг уже начали собираться люди. Десятки, сотни, тысячи людей занимали места на склонах амфитеатра. И ей показалось, что она знает всех.
- Кто они?
- Великие актеры, поэты, писатели, художники, музыканты, все лицедеи собрались здесь!
- А кто тот привратник у дверей? Я его не знаю.
- О! Это замечательный человек. Вы не можете его знать. Он всегда скрывается в темноте зрительного зала. Это его величество Зритель!
- Зритель?
- Да! Талантливый читатель! Гениальный зритель!
- Гениальный? Разве такие бывают?
- Конечно! Лишь немногие способны смотреть спектакль, отдавая всего себя. Это большой талант! Обычно все хотят что-то получить, отобрать, а этот… Поэтому его ладони стерты аплодисментами, а глаза слепы от прочитанных страниц. Прозрел он только здесь. Но теперь он снова видит нас. Это благодарный зритель и читатель. В то же время он непримирим, прочитав миллионы страниц, способен отличить истинное, подлинное искусство, от плевел, которыми усеяно все вокруг. Поэтому он с нами. Наш замечательный дон зритель!...
- Программку возьмите, - воскликнул какой-то человек. В руках он держал пухлую стопку.
- Дружище, что сегодня дают? – спросил дон Мигель, доставая тугой кошелек.
- Оставьте эти дурные привычки, дон Мигель, - засмеялся тот, протягивая программку. – Вы же знаете, деньги здесь не ходят.
- Простите, никак не привыкну, - ответил испанец.
- Что играют? А вы не знаете? – засмеялся человек, переводя взгляд на девушку.
- Не может быть? – воскликнул дон Мигель, заглянув в программку. Но его уже оттеснили в сторону, а рядом появилось множество людей. Какая-то женщина начала накладывать на лицо актрисы грим. Другая - подбирать ей наряд. Дон Мигель хотел было вмешаться, но ему строго сказали:
- Посторонним покинуть гримерку!
- Это я посторонний? – возмутился тот.
- В зал. Идите в зал. Скоро займут все места!
- Ах, места! – и он кинулся в первый ряд амфитеатра. А юная актриса ничего не понимала.
- Что вы делаете? Зачем все это?
- Молчите, не мешайте!... Все! Зовите режиссера! Кто с ней работает?
Появился какой-то человек. Ее изумлению не было предела. Она знала его. Знала давно. Это был Мастер. Ее любимый Мастер. Он тоже находился здесь!
Тот задумался, оценивающе на нее глядя, и строго проворчал:
- Роль помните?
- Какую?
- Ну, знаете ли. Вы что же, не читали программку?
- Нет.
- Оглянитесь.
И тут перед ней появились знакомые декорации: Заросшее озеро, сад, небольшой театр среди деревьев, а над головой летала Чайка. Снова она. Птица еще была жива - ее не настиг тот злосчастный выстрел.
- Но… Я не знаю. Я давно не играла, - испугалась девушка.
- Ничего, вы актриса, вы здесь, значит, сумеете все, - невозмутимо ответил тот. Поправил воротничок на ее платье и проворчал: - Не годится! Накиньте на нее простыню!... Вот так!... Снимайте обувь, - приказал он.
- Зачем? – не поняла она.
- И розу. Приколите к ее груди розу. Нет. Возьмите ее зубами. Отлично! Так и появитесь на сцене. Когда начнете сцену, швырните ее в зрительный зал… Все. Хорошо. Играйте, актриса! – воскликнул он.
- Но,… с кем? Кто будут моими партнерами? Мне нужна репетиция!
- Думаю, с такими партнерами вам репетиция не нужна, - засмеялся Мастер и исчез.
Когда перед ней появились эти два великих человека, она обомлела. На заре века во МХАТ-е именно они играли по этой пьесе первый спектакль.
- Начинаем! – послышалось издалека, - господин Станиславский, господин Мейерхольд, займите свои места, актриса готова, она ждет вас.
Те почтенно отошли, устроившись на скамейке в саду, а девушка робко направилась на сцену. Она, затаив дыхание, оцепенела, а спектакль начался. Скоро ее выход, скоро ей играть. Нет! Она не сможет, она ничего не помнит, она не сумеет с этими великими быть на одной сцене. И тут суфлер, неожиданно появившись из крошечной будки, прошептал:
- Люди, львы, орлы и куропатки…,
- …рогатые олени, гуси, пауки, - внезапно продолжила она, встрепенувшись. - Молчаливые рыбы, обитавшие в воде…
Голос ее вибрировал, становился все тверже, увереннее, она словно ожила, очнулась от глубокого сна.
- …морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, — все говорила она, чувствуя, как по спине пробежала дрожь.
- …словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли...”
Она играла. Она снова играла любимую роль, а миллионы глаз устремили на нее свои взоры, и голос ее звучал все тверже. Это было счастье. Уже забыла обо всем, слилась с героиней, с ролью, а карие глаза вновь пристально мерцали в темноте. Эти карие глаза…
Вдруг сад, где находилась ее маленькая сцена, озарился невероятным сиянием, а над головой появилась огненная комета. Люстра будет! – вспомнила она слова дона Мигеля, а огненный шлейф осветил поверхность планеты, где в этот миг шел спектакль. Душа ее затрепетала, зрелище было невероятным. Мигель не обманул. Она разыскала его в первых рядах амфитеатра и ловко бросила розу. Он тут же ее поймал и упал на одно колено, а она продолжала играть. К ней подходили персонажи - эти великие актеры старых времен забытых. Они были рядом, жили с ней на этом озере, ходили по одним дорожкам и называли ее Ниной. Потому что теперь она была Ниной Заречной, слившись с героиней, играя любимую роль. И чайка, эта удивительная птица снова носилась в небесах, кричала, помахивая ей крылом. Первый акт подходил к концу, а в небе начало происходить невероятное явление – миллионы метеоритов начали сыпаться с небес, освещая все пространство вокруг. Это был космический салют, а она все играла, чувствуя, что спектакль не закончится никогда…
Но вот последние слова сказаны, и тишина… Удивительная тишина повисла над поверхностью луны. Актриса ничего не понимала. Зрителям не понравилось? Оглянулась на партнеров, но те молча стояли рядом и ждали. А тишина стелилась на многие километры, и девушка слышала только стук своего сердца. Вот несколько робких аплодисментов, но снова пауза и тишина, которая до боли давила на барабанные перепонки.
И вдруг невероятные овации разорвали тишину в клочья, аплодисменты слышались со всех сторон. Они мощными аккордами заглушали все вокруг, неслись на недосягаемую высоту, в космос, к звездам, мчались в бесконечности вселенной, чтобы там, в самом конце Млечного пути разбудить спящие галактики и рассказать им о спектакле, который шел на темной стороне Луны. Планете, которая в этот миг сияла ярче любого солнца…
Она ненавидела аплодисменты! - как только это поняла, сразу же все исчезло. Снова призрачный туман. Актриса растворяется в белоснежной дымке. Знакомая дверь едва приоткрыта. На пороге двое – дон Мигель и привратник, они что-то кричат, машут ей руками, но девушка их едва слышит, наконец, разбирает отдельные слова:
- Возвращайтесь! Мы будем ждать вас! Синьора! Вы непременно снова найдете сюда дорогу. Вы должны играть спектакль дальше. Мы будем вас ждать! - и антракт. Длинный антракт – в театре без него не бывает.
- Пойдем быстрее, автобус ждет, все уже собрались, - слышит она, оглядывается, но перед глазами лишь декорации фильма и больше ничего.
Снова съемки - сцена за сценой, за дублем дубль. Мастер нервничает, волнуется - скоро премьера. Актриса от усталости падает с ног. Но по ночам, когда восторг переполняет душу, а желание играть не дает уснуть, сжимает в зубах алую розу, накидывает на себя простыню, сбрасывает надоевшую обувь и… устремляется на темную сторону Луны, где ее всегда ждут. И знает - пока она играет – она живет. И дверь. Заветная дверь. Она открыта опять. На пороге привратник – гениальный зритель и великий Сервантес, который в нее влюблен. А огромная комета длинным огненным шлейфом освещает путь.
Чудо продолжалось до конца съемок. Она играла! Снова и снова выходила на подмостки, где ей были рады, где Наполеон, и Шекспир и Чехов были ее собеседниками и партнерами. Такое случалось не всегда, но, в дни редкого откровения, когда душа была открыта и свободна, девушка снова открывала заветную дверь, переступая порог. Все дело в душе, - вспоминала она слова привратника. Когда ты творишь - поневоле покидаешь этот мир и уносишься на далекую-далекую планету, где другой воздух, растут сказочные растения, другое небо и солнце, и где идет придуманный неведомым, но гениальным драматургом, спектакль. А если ты талантлив и бескорыстен, если научился любить – дорогу туда ты найдешь всегда, непременно найдешь - это закон искусства.
И, наконец, премьера! Война уже откатилась от Москвы на многие километры. Наши войска начали громить фашистов на многих фронтах. А на экранах кинотеатров был свой фронт. Шел 1942-ой год. По вечерам яркие лампочки освещали афиши с ее портретом, зрители выстраивались в очереди к кассам, и начиналось кино.
О, волшебная магия славы! Ей рукоплескали миллионы, вся страна! Как она могла пройти мимо аплодисментов, блеска прожекторов, глаз, которые смотрели на нее с восторгом. Аня была обыкновенной девочкой, которой выпала такая удивительная судьба. И юная актриса купалась во внезапно нахлынувшей славе. В сиянии, которое застилало все вокруг. Теперь у нее была прямая дорога к кино. Ее знали, любили, узнавали на улицах, стояли под окнами гостиницы, где она жила. Букеты цветов, выкрики поклонников, и… аплодисменты. Снова и снова. Наконец, она к ним привыкла - не пряталась и не убегала. Только, больше не подходила к той двери. Странно,… - однажды вспомнила она, - так и не доиграла “Чайку”. Оставался третий акт. Ничего, еще успеет, – подумала девушка. - Там ей рады всегда.
И вот стоит она вместе с Мастером и другими актерами в Георгиевском зале Кремля, а министр вручает им Сталинскую премию. Тогда ей было всего 22. Она была самой молодой актрисой, удостоившейся такой чести. Больше Звезды не посмеют на нее смотреть свысока, с улыбкой называя ее девочкой, потому что теперь в одночасье она сама стала Звездой. Не прошло и месяца, как Мастер предложил ей главную роль в новом фильме.
- А пробы? – удивилась она.
- Никаких проб, - улыбнулся он, - наконец, я знаю, кого буду снимать. Потом Павел по секрету ей сообщил, что такое случилось впервые. Мастер никогда раньше не снимал одну и ту же актрису дважды. Двери в кино для нее были широко открыты. А та… другая дверь? - однажды вспомнила она. – Нет. Не сейчас. Как-нибудь позже... Потом…
Сибирь. Поздняя осень. Снегопад. Водитель пробивает дорогу в пурге, актриса едет на съемки. Снова съемки, снова дивный мир кино, дубли, декорации, рядом знаменитые артисты. И Мастер. Теперь она с ним навсегда! О, дивный мир кино! А потом аплодисменты!
Дорога извивается по заснеженным, кривым улочкам городка. Она смотрит в окно, а снежинки все падают и падают. И “луна зажигает свой фонарь”, - вспомнила она, - все, как когда-то давно в
