произношение подруги, отмечая её непринуждённость в общении с иностранцами. Перед ним Серафима открывалась ещё с одной стороны своей натуры. «Прочитаю ли я до конца эту загадочную и увлекательную книгу?» - подумал он.
- Это только первое приглашение, - подал голос седовласый. – До продолжения балета масса времени. Подарите нам ещё одну минуту, мы будем счастливы, – и он скользнул взглядом по волосам и красивой фигуре, мысленно срывая с неё платье.
Серафима почувствовала себя не уютно. Глеб заметил изменившееся настроение Симы и решительно шагнул вперёд, стараясь уберечь её от похотливых глаз:
- Простите, но я обещал девушке проводить её до дамской комнаты: у неё недостаточно припудрен носик.
- Позвольте хоть разок запечатлеть вашу спутницу. В жизни себе не прощу, если фотография вашей дамы не украсит мою коллекцию красавиц: я, видите ли, большой знаток и любитель женской красоты.
Он быстро достал мобильник, навёл фотоаппарат на Серафиму и заснял её. Глеб мысленно выругался и, подхватив спутницу под локоток, направился в сторону предполагаемых туалетов.
Серафима была напугана. На не гнущихся ногах она шла по ставшему необычайно скользкому паркету. Она чувствовала на себе пробуравливающие спину непристойные взгляды.
Седовласый на секунду отвлёкся от красавицы, подозвал к себе рослого молодого человека и отдал ему какие-то распоряжения.
- Как неприятно, - поморщилась Серафима.
- Успокойся, - голос Глеба начал усмирять поднявшуюся бурю в её душе.
- Да-да, я сейчас успокоюсь. Но уж очень было неприятно.
С третьим звонком они заняли свои места в зрительном зале. Вся волшебная гамма переживаний второго действия балета была перечёркнута горьким осадком, оставшимся после антракта.
Молодые люди вышли из Большого театра и медленно побрели в сторону метро.
- Может, мы не будем любоваться ночной Москвой? Мне почему-то очень хочется в гостиницу, – Серафима умоляюще посмотрела на Глеба.
- Поехали, – согласился он. – Сегодняшний день насыщен событиями. Необходимо хорошо отдохнуть перед поездом.
Всю дорогу до гостиницы Серафиме казалось, что за ними кто-то наблюдает и идёт по пятам, да и Глеб был напряжён, хотя улыбался ей ласково и ободряюще. «Мерещится мне всякое от усталости», - решила она, разглядывая своё отражение в стекле вагонной двери состава метрополитена.
_
Глеб препроводил Серафиму до двери её номера.
- Закройся на замок и ничего не бойся, - проинструктировал он. – Если будет страшно, стукни по стене, я приду.
Серафима понуро покачала головой.
- Хорошо. А ты думаешь, что что-то может случиться?
- Нет, ничего не произойдёт. Я просто тебя успокаиваю, вдруг ты чего-то напугаешься: всё-таки непривычное для тебя и чужое место.
- Понятно. Тогда спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - Глеб на прощание поднёс руку Серафимы к своим губам. – Пусть тебя ничто не потревожит.
Он не ушёл к себе пока не услышал щелчок закрывшегося замка.
Серафима осталась одна.
Она в глубокой задумчивости прошла к платяному шкафу, где на плечиках висели её вещи и любимая с оборочками в мелкий цветочек пижама. Раскинув постель и прихватив зубную щётку она, направилась в ванную комнату.
Чистое, ухоженное помещение озарилось светом. Умывальник с небольшим зеркалом и полочкой находились напротив двери. Серафима тщательно смыла еле заметный макияж, как вдруг боковым зрением увидела какое-то движение. Она резко выпрямилась, в мгновенье покрывшись холодным потом, отпрянула к стенке и тут же, навалившись на неё, засмеялась. Противоположная стена, рядом с которой находилась душевая кабинка, была отделана зеркалами.
«Вот уж трус, так трус! Своего отражения испугалась! – со смехом укорила она себя и призадумалась. – А почему я так сегодня всего боюсь? Глеб, наверно, прав: чужое место плюс напряжённость дня. Усталость, одним словом».
Серафима вздохнула и начала доставать из причёски сверкающие шпильки. Сильные, здоровые пряди под своей тяжестью каскадом устремились вниз, достигая пояса. Сделав перед сном массаж головы и выключив ночник, она подошла к окну. Вся улица была усыпана огнями, мигающей рекламой и мерцающими вывесками магазинов и кафе. Несмотря на поздний час, вовсю бурлила жизнь: сновали машины, по тротуарам прогуливались группочками горожане, слышался смех и приглушённый говор.
«А у нас в это время даже сторожевые псы спят», - взгрустнула путешественница. Она вновь вздохнула, и, убедившись, что от вздохов усталость не уменьшилась, поплелась в постель. Сима долго ворочалась, принимая удобную позу в незнакомой постели. В голове продолжала звучать музыка, а перед глазами стояли прекрасные балерины в белоснежных пачках и пуантах. Тихо помолившись, она, наконец, уснула.
Серафиме снился сон.
Она идёт по какому-то серому неприветливому городу. Её обгоняют угрюмые, погружённые в свои заботы, люди с землистым цветом лица в серах одеждах. Она здоровается с некоторыми, пытаясь обратить на себя внимание, заговорить с ними, но всё безрезультатно. Серые безрадостные облака кое-где пронизывают солнечные лучи, и на миг на сердце становится светлее. Она бредёт по безликой улице и чувствует, что вокруг стало темнее. Подняв глаза в надежде увидеть солнечный луч, с леденящим ужасом видит, как чудовище, одетое в чёрный широкий плащ, парит над ней. Ей хочется бежать, но ноги налились свинцовой тяжестью, и нет сил сдвинуться с места. Она ощущает на своём теле крепкие путы. Она пытается освободиться от них, ей страшно, отчаянье овладевает ею. Она кричит, зовёт на помощь, но остаётся неуслышанной. На её счастье один из лучиков милого солнышка указывает ей на Глеба, который идёт по делам среди толпы. Она кричит ему что есть мочи и просит лучик помочь ей. Золотой посланец касается лица молодого человека, и тот, проследив за движением последней надежды Серафимы, устремляет взор на любимую. Он видит её пленение и похитителя. Он стремится к ней, но людской поток усилился, стал плотнее. Чем сильнее он расталкивал преградивших дорогу, тем больше людей становилось вокруг него, образуя непроходимую преграду. Она чувствует, что ноги потеряли под собой опору, и тело висит в путах между небом и землёй. Чудовище набирает высоту, унося её в своё логово. Она с отчаяньем смотрит на Глеба, протягивая в его сторону освободившуюся руку. Верёвки рвутся, и Серафима камнем летит на серую мостовую. Последнее, что она слышит, это душераздирающий мужской крик, полный безысходности и горя…
_
Серафима очнулась на полу. Начинала болеть голова.
«Приснится же такое,» - мученица тяжело поднялась и присела на кровать. Внизу на улице кто-то пьяно кричал. Ей стало невыносимо холодно и одиноко. Хотелось плакать.
Накинув халат, Сима подошла к двери и прислушалась. Было тихо. Осторожно отперев замок, она шмыгнула к номеру Глеба и постучала.
В считанные секунды дверь распахнулась. Парень, не говоря ни слова, взял её за руку и завёл в номер. Красивая дверь мягко затворилась за спиной.
Серафима, тяжело дыша, смотрела в глаза другу. Её подбородок предательски задрожал, и непрошеные слёзы проложили себе дорогу по округлым щекам из изумрудной бездны глаз.
- Мне страшно, - навзрыд заплакала бояка.
Глеб бережно обнял её, привлекая к себе, и погладил по голове.
- Чего же напугался мой храбрый котёнок? – ласково прошептал он.
- Я вовсе не храбрая, а последняя трусиха, - чуть заикаясь, всхлипнула она.
- Ты не трусиха, а осторожная, – его губы коснулись её волос.
Глеб, прикрыв от наслаждения глаза, вдыхал их аромат.
Мало-помалу Серафима начала успокаиваться, дыхание выровнялось. Устыдясь близости с Глебом, она отстранилась. Глеб ни на чём не настаивал.
- Тебе легче стало?
- Угу.
- Если хочешь, я могу посидеть в твоём номере, пока ты засыпаешь. А потом уйду.
- Я не хочу туда. Там холодно, одиноко и страшно.
- Но тебе надо отдохнуть, выспаться.
- Не пойду туда, - упёрлась она.
- Тогда ложись на мою кровать, а я в кресле неплохо высплюсь или к тебе уйду.
Поколебавшись, Серафима нырнула под одеяло, которое всё ещё сохраняло тепло Глеба. На душе стало спокойнее, и мир вновь начинал окрашиваться в весёлые тона.
Глеб натянул свитер, выключил свет и устроился на кресле.
- Ты не уходи, пожалуйста, - шёпотом попросила Сима, - с тобой спокойнее и нисколечко не страшно.
Воцарилась тишина.
- Глеб, ты спишь? – почему-то снова шёпотом спросила Серафима.
- Нет.
- А как ты сумел так быстро одеться, когда я постучала?
- Мне не спалось. Слышимость здесь великолепная. Я слышал, как ты щёлкнула выключателем, как открыла дверной замок своего номера. Времени было предостаточно, чтобы натянуть штаны. – объяснил он.
- Понятно.
Они снова замолчали. Темноту комнаты время от времени разбавлял свет фар, проезжающих мимо машин. Спать совершенно расхотелось.
- Серафима, - тихо позвал Глеб.
- Что?
- А откуда ты так хорошо знаешь французский.
- Мои родители, когда познакомились, разговаривали друг с другом на французском языке, потому что мама моя - испанка – не знала русский, а папа не знал испанского.
- Интересно, а потом как вышли из положения?
- Папа выучил испанский, а мама - русский.
- Но, насколько я понимаю, чтобы не потерять навык произношения, нужно постоянно разговаривать на иностранном языке, упражняться. Во Франции, я думаю, ты давненько не бывала, а произношение достаточно чистое. Или я ошибаюсь?
- В этом отношении на плаву меня держит дедушка Матвей. Он сам ездит в город, сам покупает книги или заказывает их. Книги зарубежных авторов в оригинале. Однажды купил диски с произведениями Чехова, Толстого, Пушкина на английском, испанском, французском и немецком языках. Произведения читали ведущие артисты театров Лондона, Мадрида и Берлина. Не представляю, где он всё это покупает? Да и денег, наверно, бешеных стоит.
- А я даже и не слышал, что такие диски существуют. Книги – понятно, а вот диски…
- Мне кажется, что дедушка боится мне чего-то не недодать, в чём-то ущемить. Забавный он! Носится со мной, как с хрусталинкой, балует и всё равно считает, что не уделяет мне достаточного внимания. Он такой милый, я его очень-очень люблю, – и Серафима мыслями унеслась в родные Грибки, где в натопленной избе ждал её Матвей.
- А я кроме ломанного английского больше никаких языков не знаю, - покаялся Глеб.
- Не унывай. Зато ты помогаешь нашему колхозу. Такое не каждому по плечу.
Серафима изо всех сил постаралась подавить зевок.
- Спи уже. Скоро светать начнёт.
