Русский дауншифтинг

понимаете?
- Да, Эллис - это Эллис, - сказал я, вздохнув.
- Эллис… - мечтательно произнес Иван Карлович. – Обмануть ее, действительно, нельзя… Смутили вы меня, однако! Я был так убежден в правильности принятого мною решения, а теперь меня вновь начинают одолевать сомнения. Я должен всё обдумать.
- Замечательно. Вы подумайте, а я пока пойду на улицу, подожду там Акима, - сказал я ему и вышел из комнаты.
Аким приехал минут через сорок, разгоряченный и радостный.
- Чего мне стоило достать билеты, одному богу известно! – закричал он, увидев меня. – Уехать из этого города гражданским транспортом невозможно, а у военных своих грузов и пассажиров много. Но я сделал это! И пусть Штутгарт только попробует отказаться от поездки, – я его силой в самолет запихну!
- Не придется. Он добровольно поедет, - поморщился я от безапелляционного тона  Акима.
- Неужели согласился? – спросил Аким недоверчиво.
- Согласится. Я нашел довод, который его убедил, - ответил я.
- А ты, оказывается,  дипломат, - сказал Аким, то ли одобряя, то ли осуждая мои дипломатические способности.
***
Когда мы прилетели домой, то первая, кого мы увидели в аэропорту, была Эллис.
- Кто ее предупредил, что мы возвращаемся? – Аким подозрительно посмотрел на меня и Ивана Карловича.
Мы дружно пожали плечами. Аким еще раз окинул нас взглядом и проворчал что-то про себя.
…Эллис плакала на груди Ивана Карловича. Он растерянно гладил ее по голове и успокаивал:
- Ну, что ты… Ну, я же приехал… К тебе приехал…
- Ко мне? – сквозь слезы воскликнула Эллис, глядя ему в глаза. – Так что же мы стоим! Поехали!
И, подхватив его под руку, она потащила его к выходу из аэропорта. Обернувшись к нам, Иван Карлович крикнул:
- Извините, друзья! Спасибо вам! Еще встретимся!
Аким ухмыльнулся:
- Вот тебе и Эллис! Даже не поблагодарила. Ты понял, как она нами воспользовалась? Мы были нужны ей только для того чтобы вытащить из плена Штутгарта и уговорить его вернуться. Я, стало быть, организатор, а ты – переговорщик. Вот тебе и Эллис! Хороша, нечего сказать! Но откуда она узнала, что доктор жив? Вот загадка!
- Да, загадка, – согласился я с ним.
…Надолго оставлять Ивана Карловича без присмотра Аким не хотел. Мы собирались предстать перед господином Обдираловым, дабы тот мог ознакомиться с материалами расследования и поговорить с важнейшим свидетелем – доктором Штутгартом. Дальше должны были закрутиться жернова юридической мельницы и перемолоть профессора Кобылятского и Ангелину.
Утром Аким позвонил мне и велел выходить из дома, пообещав, что скоро за мной подъедет машина. Я стоял на улице и наслаждался майским теплом, когда около меня остановился автомобиль. Задняя дверь его открылась, и мне сказали:
- Садитесь, пожалуйста. Мы от господина Обдиралова.
Не подозревая подвоха, я влез в машину и не успел опомниться, как меня скрутили и сделали укол в руку. У меня всё поплыло перед глазами, я перестал понимать, где нахожусь и куда меня везут.
Открыв глаза, я долго не мог вспомнить, что со мной случилось. Мой затылок болел, как будто по нему ударили чем-то тяжелым. Я с трудом приподнялся с кушетки, на которой лежал, и огляделся. Я находился в удивительной комнате: три ее стены представляли собой огромные экраны, а четвертая от пола до потолка была задрапирована черным занавесом. Невидимые источники света наполняли все помещение мертвенно-бледным сиянием, от которого хотелось зажмуриться.
Я попытался встать и посмотреть, что скрывается за черной драпировкой, но мой затылок пронзила такая острая боль, что я, застонав, упал на кушетку.
- Лежите, лежите! – раздался мелодичный женский голос и передо мною появилась неизвестно откуда взявшаяся Ангелина.
Она была молода, стройна и дьявольски красива. Ее густые черные волосы ниспадали ей на спину, доставая почти до поясницы. Правильное выразительное лицо имело какие-то неуловимые южные черты, что-то в духе Нефертити или Клеопатры. Большие темные глаза завораживали, притягивали, как магический кристалл, не давая отвести взгляда.
- Лежите, -  повторила Ангелина, мягко обхватила мой затылок своими длинными изящными пальцами и принялась массировать его.
Боль сразу же стала затихать; я расслабился и с наслаждением внимал прикосновению нежных ручек Ангелины, вдыхая странный, волшебный аромат духов, исходивший от нее.
- Вам лучше? – участливо спросила она, склонившись надо мною так низко, что я уткнулся в ее грудь.
- Мне хорошо, - ответил я, чувствуя тепло молодого женского тела.
- Ну, и прекрасно! – раздался вдруг из-за занавеса густой мужской бас и комната погрузилась во тьму, впрочем, лишь на секунду, потому что тут же засветились экраны на трех ее стенах. На них отразилось извержение вулкана: раскаленные потоки кипящей лавы полились по его склонам, сметая и сжигая деревья на своем пути. Картина была настолько реалистичной, что я почти ощутил огнедышащий жар магмы.
Черный занавес поднялся и я увидел мужчину в одежде шекспировской эпохи, в лихо сдвинутой на ухо шляпе с белым пером. С изумлением я заметил, что мужчина без всякой опоры парит в воздухе, не прилагая к этому ни малейших усилий.
- Не пугайтесь, - сказал он. – Это голограмма. Люблю оптические и компьютерные эффекты, простите мою слабость. Позвольте представиться, я - профессор Кобылятский. Вы так долго гонялись за мной, что нам пора познакомиться…. Я слышал, вы хотите погубить меня и мое дело. Разрешите полюбопытствовать, отчего у вас такая неприязнь ко мне? Возможно, вы недовольны тем, как вас лечили в моей клинике?
- В вашей клинике? Я думал, что это клиника Штутгарта, - ответил я.
- Безусловно! Никто не умаляет заслуг всего рода Штутгартов перед Отечеством. Со временем я добьюсь того, чтобы наша клиника называлась Штутгартовской больницей, а на ее территории мы поставим памятник всем докторам из этого семейства… Что касается милейшего Ивана Карловича, то я очень люблю и уважаю его, но согласитесь, добрейший доктор слабо разбирается в конъюнктуре современного рынка. До моего прихода клиника влачила жалкое существование, - она просто-таки разваливалась в буквальном и переносном смысле слова. Скажу без ложной скромности я спас её; результат налицо - больница процветает. Еще раз повторю, - в этом моя и только моя заслуга: именно я спас клинику Штутгарта и оздоровил ее!
Кобылятский щелкнул пальцами и самодовольно подкрутил усы. На экранах показался великолепный остров с райскими деревьями и голубыми озерами; со скал низвергались водопады и шум их сливался с пением райских птиц.
- А процветания вы добились с нелегальной помощью торговли донорскими органами? – ехидно поинтересовался я.
- В том числе! Прошу заметить, - нелегальной, как вы изволили выразиться, только оттого, что наши законы в этой области несовершенны. Ну, а по сути, что здесь плохого, дорогой мой? Что плохого, спрашиваю я вас, если я беру у мертвых то, что нужно живым? Не понимаю, почему такое благое дело не поставлено у нас на поток в масштабе всей страны.
На экранах незамедлительно появился Кремль и зазвучала музыка государственного гимна.
- Не кощунствуйте! – строго сказал я Кобылятскому. – Вы используете пересадку органов исключительно для личного обогащения.
На стенах тут же замерцали какие-то диаграммы и графики. Облик профессора переменился: Кобылятский преобразился в солидного господина, одетого в респектабельный дорогой костюм. Гладко выбритое толстое лицо этого господина имело серьезный, важный и несколько надменный вид. Тоном, не терпящим возражений, Кобылятский проговорил:
- Демагогия, помноженная на экономическую безграмотность! Бизнес, не имеющий потребительской пользы, обречен на разорение. Стабильные, постоянно растущие доходы от нашего предприятия доказывают, что производимый нами продукт необходим потребителю. Получаемая  лично мною часть стоимости, извлекаемая после реализации товара, является компенсацией за интеллектуальные, физические и моральные затраты, понесенные мной. Значительный процент прибыли, приносимой моим предприятием, я, верный своему общественному долгу, отчисляю на благотворительные цели. Между прочим, ваш покровитель господин Обдиралов, организовавший и профинансировавший кампанию по дискредитации моей деятельности, имея значительно больший доход, чем я, переводит на благотворительные нужды несравнимо меньшие суммы.
- А ваша связь с террористами, а лаборатория в горах? – парировал я его выпад.
- Вы и про это узнали? Много же вы накопали! – удивился Кобылятский. – Хорошо, я объясню вам свою позицию. В принципе, я не обязан перед вами отчитываться, но вы мне симпатичны; хотелось бы надеяться, что вы из врага обратитесь в моего союзника.
На экранах виды древних храмов стали сменять друг друга, восточная мелодия сопровождала эти картинки. Кобылятский был теперь загорелым бородатым человеком в в чалме.
- Дорогой мой, - мягко сказал он. –  Я никогда не поддерживал террористов. Правда, я установил кое-какие отношения с определенными этническими и религиозными группами, действующими у нас в стране и за рубежом, но они не занимаются террором, –   хотя, не стану отрицать, среди их представителей есть, к сожалению, экстремисты. Я общаюсь с ними не потому, что разделяю их взгляды. Нет,  другие причины сближают меня с этими безумными идеалистами, которые хотят установить идеальный божественный прядок на земле. Мы стоим на пороге новой этнической эры: господству евроамериканцев приходит конец. Новые народы идут им на смену; они многочисленны, активны, упорны. Посмотрите, - их все больше и больше, они везде, они уже владеют большими территориями и богатствами. Поэтому, думая о будущем своего бизнеса, я просто обязан вращаться в таких влиятельных и перспективных кругах. Если понадобится, то я готов принять их веру, обычаи, выучить язык. Пусть меня назовут Аль-Кобылийятом или бен Кобылденом, - лишь бы не оказаться на обочине пути, ведущего в будущее.
- Видимо,  убийство пленных с целью получения донорских органов является для вас чем-то вроде делового партнерства с вашими новыми друзьями? – спросил я Кобылятского.
- Вы ошибаетесь, если считаете меня инициатором этой мерзости, - обиделся профессор. – Я принципиальный противник убийства; в свое время я активно боролся за введение моратория на смертную казнь в России. Меня втянули в преступление, связанное с пленными, помимо моей воли. Можете поверить, что я всячески стремился воспрепятствовать этому безобразию. Бесполезно! Со мной или без меня известная вам лаборатория всё равно была бы организована.
- Но свою долю от работы лаборатории вы не забываете получать? – продолжал издеваться я над ним.
- Эти деньги жгут мне руки! – воскликнул Кобылятский. – Я бы с удовольствием отказался от них, да нельзя! Впрочем, мои доходы здесь невелики и не покрывают даже моих расходов на благотворительность. К тому же, я абсолютно убежден, что подобные чудовищные деяния - не что иное, как издержки роста новой цивилизации. Если вспомнить историю европейских народов, то мы найдем в ней еще большие злодейств… Повторяю, не считайте меня отцом зла, - я только следую установленным правилам.
- Хорошее оправдание, – сказал я.
- Это вы вынуждаете меня оправдываться, -