Spoudogeloion. История Европы в романах

Константинополь, чтобы там ожидать прихода основной армии, как и советовал ему император, – правда, тот не советовал Петру бросать христиан, пришедших освобождать Святую землю.
Можно ли бросить тех, кто верит вам, кто пошел за вами, кто отдал всё что имел и саму свою жизнь в ваши руки? Ученик, предавший своего учителя, достоин осуждения, но как мы назовем учителя, предавшего своих учеников?..
Участь оставшихся без надзора, неумелых воинов Петра была предрешена. Снова приведу свидетельство очевидца. Через некоторое время в лагере распространился слух, что одна из сарацинских крепостей взята: как выяснилось позже, этот слух был ложным, его специально распустили лазутчики сарацинов, – однако никто из воинства Христова не удосужился проверить полученные известия. Все пожелали участвовать в добыче и без всякого порядка, без разведки и охранения отправились к якобы захваченной цитадели. Путь лежал по гористой местности, где сильный отряд неприятеля устроил засаду по всем правилам воинского искусства: вначале ничего не подозревавшие христиане попали под меткие стрелы лучников, а затем были атакованы превосходной сарацинской конницей.
Разгром был полный. Двадцать или тридцать тысяч христиан пало на поле битвы, десятки тысяч попали в плен, – и лишь немногим удалось вырваться из кровавого ада и проложить себе путь к побережью, где они были подобраны греческими кораблями и вывезены в Константинополь. Но таких счастливцев было очень мало – менее трех тысяч; все остальные нашли на азиатском берегу только собственную гибель…
А Пётр Пустынник благополучно дождался в Константинополе нашего рыцарского войска и впоследствии сопровождал нас, – где-то в обозе. Когда через пару лет сарацинам удалось осадить одну из отвоеванных нами крепостей, там был и Пётр. В крепости настал такой голод, что многие спускались на верёвках со стен и уходили в степь. В числе беглецов  оказался Пётр, – тогда-то я увидел его в третий и последний раз. Воины из отряда, в котором я сражался, подобрали Петра в поле и привели к графу, нашему командиру.
Пётр был всё такой же оборванный и грязный, как в первый раз, когда я его увидел. Он продолжал бормотать что-то несусветное, потрясая кулаками и вздымая глаза к небесам. Впрочем, он довольно-таки связно потребовал, чтобы его немедленно отпустили на родину, дали провожатых и провизию в дорогу. Наш граф отказался это сделать и отослал его в обоз. Больше я Петра не встречал; слышал, что после взятия Иерусалима он вернулся домой, основал какой-то монастырь, в котором, кажется, и умер…
Вот таким был ваш любимый Петр, святой отец. Что вы, интересно, теперь скажите? – Робер взглянул на Фредегариуса.
– Нам не дано понять замыслы Божьи. Если Господь избрал своим орудием Петра, значит, для этого были причины, – твёрдо отвечал монах.
– В этом я не сомневаюсь, на всё воля Божья, – Робер осенил себя крестом. – Только я не понимаю, зачем было губить столько людей, среди которых были не только негодяи и преступники, а немало добрых честных христиан. Я не могу поверить, чтобы Бог восхотел убить их, поэтому предполагаю вмешательство Князя Тьмы. Если считать, что Пётр был его орудием, то всё встает на свои места.
– Церковь придерживается на сей счет другого мнения, – не сдавался монах.
– И нет выше мнения, чем мнение её! – подхватил Робер. – Она – тело Христово, оплот веры его… Мне остается признать, что я заблуждаюсь; моя вина… Но если бы вы знали, святой отец, как бы мне хотелось докопаться до истины! – непоследовательно закончил он свое покаяние.
– Что есть истина?.. – устало произнес монах, потирая глаза.
– О, да вы утомились, святой отец! – воскликнул Робер. – Не мудрено, – сейчас уже далеко за полночь; это моя старческая бессонница не дает мне спать и позволяет болтать хоть до утра, а вам необходим покой. Хотите, я провожу вас в комнату, где вы сможете хорошенько отдохнуть? Продолжим завтра, если вы не против.
– Нет, мессир. С вашего позволения, я хотел бы сейчас продолжить записи. Не обращайте внимания на знаки, которые подает моя слабая плоть, я пересилю ее. Разрешите лишь умыться холодной водой и размять спину, и я буду готов снова записывать за вами, – улыбнулся Фредегариус.
– Сделайте одолжение… Кувшин и тазик стоят на столике в углу, видите? Может быть, мне полить вам? Христос омывал ноги своим ученикам, и мне, стало быть, не зазорно дать вам умыться, – Робер вопросительно посмотрел на монаха.
– Ваше смирение заслуживает похвалы, но не утруждайте себя. С моей стороны было бы гордыней принять от вас, благородного рыцаря, такую услугу, – монах поднялся со своей скамеечки, расправил плечи, покрутил головой и пошел умываться.
– Ну, вам виднее… Вина по-прежнему не хотите выпить? А я налью себе стаканчик, согрею холодную кровь…

Часть 6. Несметные богатства Востока. Выступление в поход. О греческой вере и греческих нравах. Опасности Востока. Птицы Феникс, Алконост, Хумаюн и прочие чудеса

– В то время когда Пётр Пустынник уже вел свою босую и голодную армию на Восток, мы только готовились к походу, – неторопливо продолжал мессир Робер, глядя, как перо монаха бежит по пергаменту. – У нас появились деньги, которые знатные синьоры, богатые купцы и церковь охотно суживали теперь воинам Христовым в надежде окупить свои расходы сторицей после завоевания Святой земли. Это было выгодное предприятие: неизбежная потеря части денег из-за гибели должников казалась ничтожной по сравнению с захватом несметных богатств Востока. Об этих богатствах говорили тогда решительно все – от нищих на улицах до придворных в королевском замке.
Я слышал, как один бродяга на площади рассказывал собравшимся вокруг него людям о том, что в Святой земле бедных нет; даже угольщики, трубочисты и дворники ходят в парче и бархате, едят и пьют из серебряной посуды, а живут в отдельных домах, где комнат столько, что в них можно заблудиться. Пища у простого люда изобильная и такая дешевая, что голода они не знают совсем, зато часто умирают от переедания. А господа на Востоке носят одежды, расшитые бесценными самоцветными камнями, и на каждый камень можно купить наши полгорода; а едят и пьют с чистого золота, потому как с  серебра брезгуют; а дома у них – не дома, а дворцы: на что уж дворец нашего короля большущий, но он запросто вместится во внутренний дворик любого из господских домов сарацинов, – и ещё место останется!
В тот же день в передних покоях королевского замка я стал свидетелем беседы двух важных синьоров, которые пытались в точности определить, сколько доходов приносит Святая земля сарацинам. С важным видом знатоков они перечисляли налоговые поступления, подати и пошлины, а также натуральный оброк от полей, пастбищ и виноградников, а кроме того, доходы от морской и сухопутной торговли, и помимо прочего, от торговли рабами и рабынями, очень прибыльного дела. По подсчетам этих синьоров выходило, что Святая земля дает сарацинам в три тысячи раз больше всего, что имеют христиане всех земель, оставшихся от Карла Великого, – и эта самая скромная цифра, а в реальности она наверняка намного больше.
С жадностью слушали тех, кто побывал на Востоке или, по крайней мере, утверждал, что был там, – и они не скупились на необыкновенные подробности! Из уст в уста передавались рассказы о сундуках, заполненных бриллиантами величиной с голубиное яйцо; о подвалах, доверху набитых золотыми слитками размером; о залах, украшенных изумрудами и сапфирами, отделанных слоновой костью, выложенных ониксом и яшмой.
Тогда же, по указу короля, в его замке были выставлены на всеобщее обозрение подлинные вещи, привезенные из Азии: оружие с такой богатой отделкой, так сверкающей и сияющей, что темнело в глазах; чаши, тарелки и кувшины из благородных металлов, цены такой высокой, которую никто не мог назвать даже приблизительно; ткани и ковры такие дорогие, столь удивительные по качеству и мастерству изготовления, каких и вообразить нельзя!
От подобного зрелища и непрерывных разговоров о богатствах люди буквально сходили с ума; приют для душевнобольных при монастыре святого Вита был к началу лета переполнен, – как раз к празднику этого мученика…
Второй темой, которую широко обсуждали в то время, были зверства сарацинов, и притеснения, которым подвергались христиане в Святой земле. Исходя из речи его святейшества, сарацинов объявляли извергами, душегубами и врагами рода человеческого. Говорили, что у них нет ничего святого; они коварны, вероломны, хитры и злы. Склонность к жестокости и убийству сидит у них в крови, и когда сарацин никого не убил, он печален, а когда убил, – радуется и веселится. Рассказывали, как они издеваются над христианскими рабами, а особенно – рабынями; как глумятся над священниками и монахами, а монахинь насилуют прямо в монастырях. Отмечали склонность сарацинов к содомскому греху и скотоложству, говорили ещё об их многоженстве как очевидном подтверждении обшей развращенности.
Раньше рыцари, отправлявшиеся на войну с неверными и совершавшие убийства, на семь лет отлучались от причастия за нарушение заповеди «не убей», но сейчас об этом не было и речи. Какое отлучение, когда сам святейший папа заранее отпустил грехи всем, кто пойдет воевать с сарацинами, и призвал убивать «это отродье»!
– Вы повторяетесь, мессир, – заметил монах, прекратив записывать.
– Неужели? – удивился Робер. – Это всё моя старость. О, старость – великая насмешница, она любит шутить над людьми!.. А о знамениях накануне похода я вам не сообщал? Нет?.. Тогда запишите, что таковых было много. К примеру, в одной деревне все петухи начали кричать вместо «кукареку» троекратное «аллилуйя», оборотив головы на восток, туда, где находился Иерусалим. В другой деревне лягушки в пруду начали квакать на мотив «Господи, помилуй», рассаживаясь в ряд на берегу и поднимая глаза к небу. В некоем городе тогда же обнаружилась собака, читающая Псалтырь столь чётко и выразительно, на такой правильной латыни, что епископ, приехавший подивиться на это чудо, поставил эту собаку в пример местным священникам. Но всех превзошёл невесть откуда взявшийся осел, ходивший по дорогам и несший на спине барабан и трубу; время от времени он начинал выстукивать копытом барабанную дробь, громко трубить и кричать: «Пора! Пора! В поход! В поход!», – а когда заходил в какое-нибудь селение, просовывал морду в каждую дверь и строго вопрошал: «Вы в походе? Вы в походе?». Да, да, так оно и было, святой отец: труба и барабан этого осла, вскоре испустившего дух, до сих пор хранится в одном кафедральном соборе, а шкура была съедена молью из-за небрежности церковного служки, забывшего пересыпать ее лавандой, перед тем как положить на хранение в сундук.
– Одним словом, всё звало нас к выступлению и всё предвещало победу, – продолжал Робер. – Правда, ни один из королей не пожелал участвовать в походе. Почему? Толковали разное: кто-то говорил, что из страха потерять власть в государстве в своё отсутствие; кто-то утверждал, что из-за опасения внешних врагов, а кое-кто упрекал королей в недостаточном религиозном рвении. Но не наше дело судить государей, тем более что и без них нашлись сильные предводители: