Spoudogeloion. История Европы в романах

будь вы безрассудны, простоваты, ленивы, будь вы, наконец, жестоки, злы и порочны – всё равно найдётся женщина, которая вас полюбит, причём, вполне возможно, что она будет умницей, красавицей и с прекрасным характером. Такова великая и зачастую злая сила любви, таковы ее колдовские чары. Так что не будем удивляться Ребекке: она полюбила меня, может быть, за то, что я ей совершенно не подходил.
Наши отношения продолжились уже на следующий день: по приглашению Ребекки, я прибыл к ней с визитом и битый час разговаривал ни о чём в присутствии её престарелой тетушки и двух хорошеньких служанок. При расставании, когда я низко склонился перед Ребеккой, она сунула мне в руку записку, в которой была всего одна фраза, правда, очень длинная: «Мессир, если вы того желаете, приходите сегодня для приятной беседы после заката ко мне, через сад, в мою комнату на втором этаже, окно с колоннами по краям, где будет верёвочная лестница, но вы должны просвистеть соловьем, чтобы я её вам скинула, и не забудьте про осторожность, а письмо это порвите, как благородный господин, которого я очень ценю и надеюсь вечером увидеть».
Как забилось моё сердце, когда я прочитал эту записку! Милая, милая Ребекка, как непосредственно она выражает свои чувства!.. Нечего и говорить, что я истомился, ожидая вечера: едва солнце спряталось за крыши домов, как я отправился к дому моей возлюбленной. Для верности я попросил одного из моих приятелей сопровождать меня; он согласился встать на страже перед воротами, дабы никто не мог помешать моему свиданию.
Как выяснилось позже, эти предосторожности были тщетными. Кроме меня, Ребекку никто не собирался потревожить этой ночью; в доме царили покой и тишина, – тетушка рано заснула по своему обыкновению, а служанки готовы были исполнить все прихоти своей хозяйки, к чему они, видимо, давно были приучены.
В верёвочной лестнице тоже не было нужды – я мог просто войти через открытую дверь – но в точности следуя предписанию моей дамы, я сперва просвистел соловьем, а после взобрался по этой лестнице на второй этаж, где попал в горячие объятия Ребекки.
О, она хорошо разбиралась в куртуазной науке! Ребекка так оделась, сделала себе такую прическу, украсила себя столь дивными драгоценностями, что уже при одном взгляде на неё в моей душе зажёгся пламень. А в школе куртуазности взгляд имеет первейшее значение: «Глаза первыми вступают в любовную схватку, и сладостен тот миг, когда взору нашему предстаёт нечто редкое и чудное по красоте. Ах, есть ли в мире что-нибудь прекраснее красивой женщины – либо богато наряженной и разубранной, либо нагой, в постели?!». А далее прикосновения, «которые смело можно признать наисладчайшим выражением любви, ибо вершина её – в обладании, обладание же неосуществимо без прикосновения; как нельзя утолить жажду и голод, не попив и не поев, так и любовь насыщается не взглядами и речами, а прикосновениями, поцелуями, объятиями, заключаясь Венериным обычаем»…
В первый раз я обнимал женщину: боже мой, какое это было удовольствие, какой восторг! Прижимать к себе её трепетное тело, чувствовать тепло её кожи, нежное и щекочущее прикосновение круглых, затвердевших сосцов…
– Мессир рыцарь! – с укоризной перебил его монах. – Вы уже говорили нечто подобное. Прошу вас, не будем повторяться.
– Ох, святой отец, я вновь оскорбил ваше целомудрие! Прошу меня простить, – Робер прикрыл глаза и некоторое время сидел молча. – Не обращайте на меня внимания, – сказал он затем, – я представляю эту сцену и никак не могу понять, что порождают во мне воспоминания о ней: сожаление или раскаяние? Наверное, и то, и другое… Да силен в нас зов плотского желания, очень силен!.. Ладно, забудем о подробностях, нарисуем картину в целом. Как вы поняли, Ребекка лишила меня невинности и сделала это с таким изощрённым искусством, что я стал её покорным слугой; я не мог и подумать, что плотская любовь так сладка. К счастью, у меня хватило ума не показывать Ребекке, как сильно она завладела мною: упаси господи, святой отец, если женщина узнает об этом! У самой тихой и скромной из них в душе таится потаённое желание властвовать над мужчиной, – а что может быть хуже женской власти? Вспомним неустрашимого Самсона, гордого Антония, добряка Клавдия, – чем стали они, попав под власть женщины, как закончили свои дни?..
Но всё постигающее женское чутье и без того подсказало Ребекке, что я всецело принадлежу ей. На первых порах это её забавляло, она с удовольствием взяла на себя роль моей наставницы в любви и жизни, – однако позже я стал замечать, что она скучает в моём обществе. Я принял меры: везде и всюду стал рассказывать о некоей даме «Р», даме моего сердца, вынимал платок с её вензелем и вздыхал, глядя на него, читал стихи о «Р»  собственного сочинения и сразился на двух поединках с мнимыми обидчиками Ребекки, не причинившими ей решительно никакого вреда. Помимо того, я каждый день направлял к её дому музыкантов и певцов, которые часами исполняли там амурные песни, собирая вокруг себя любопытных зевак.
Вы думаете, помогло? Ничуть! Ребекку это скорее раздражало, чем льстило ей, – и она была права. Женщины остро чувствуют фальшь, обман, наигранность, и не прощают этого в любви. Ну, какая она дама сердца, скажите на милость, если я видел её вблизи, обнажённой, и знал, что она далеко не во всём соответствует идеалу! Дама сердца, между тем, обязана быть идеалом, на сей счёт имеются точные указания. Я вам прочту на память взятое мною из одного трактата о любви описание того, как следует выглядеть идеальной даме: «Волосы женщины должны быть нежными, густыми, длинными и волнистыми, цветом они должны уподобляться золоту или же мёду, или же горящим лучам солнечным. Белый цвет кожи не прекрасен, ибо это значит, что она слишком бледна; кожа должна быть слегка красноватой от кровообращения… Телосложение должно быть большое, прочное, но при этом благородных форм. Чрезмерно рослое тело не может нравиться, так же как небольшое и худое. Плечи должны быть широкими. На груди не должна проступать ни одна кость. Совершенная грудь повышается плавно, незаметно для глаза… Самые красивые ноги – это длинные, внизу тонкие, с сильными снежно-белыми икрами, которые оканчиваются маленькой, узкой, но не суховатой ступнёй»… Нет, святой отец, моя первая любовь, моя Флоретта, в большей степени могла считаться дамой сердца, чем Ребекка!..
А чем я мог, в свою очередь, поразить ее? В начале нашего знакомства – своей неопытностью, наивностью и невинностью, но когда всё это было утрачено, больше, пожалуй, ничем. Мои знания и моя начитанность были в её глазах скорее пороком, чем преимуществом. Храбростью и умением сражаться эту даму было не удивить, – она знавала многих отважных и умелых бойцов. Моя молодость? Но это такой мужской товар, который каждая более-менее привлекательная дама может получить сколько ей угодно. Что же ещё могло привлечь Ребекку? Деньги? Но это самое последнее средство, чтобы привязать к себе женщину.
Находясь в здравом уме, я не буду утверждать, что женщины не любят деньги, – о, они относятся к ним трепетно, вожделеют их, жаждут обладать ими и тратить по своему усмотрению! – однако в мужчине деньги для них не главное: если женщина ждёт от мужчины только денег, значит, она его мало ценит. Я мог бы рассказать вам много историй о том, как жены богатых мужей убегали от них с бедняками, но это уведёт наше повествование очень далеко от его основного течения. Можете поверить мне на слово, – если женщина вас не любит, то бросьте к её ногам хоть все земные сокровища, вы не заставите её полюбить вас. Возможно, что не в силах устоять перед искушением, она какое-то время будет оставаться с вами, но любить вас за деньги она не станет, ибо даже распутные девицы продают не любовь, а только свое тело.
Чем больше денег я тратил на Ребекку, тем большее презрение вызывал в ней; и чем больше презрения вызывал в ней, тем больше тратил на нее денег. Впрочем, она не останавливала мое безумное мотовство и с насмешкой принимала от меня дорогие подарки. Скоро я влез в долги по уши, а потом настал день, когда у меня не нашлось даже медной монеты, чтобы купить краюху хлеба, и никто из торговцев более не отпускал мне товар в кредит.
В отчаянии я послал Ребекке стихи – на тончайшем пергаменте, с золотой виньеткой вверху и дивными птицами по углам:

Я для тебя дышал и жил,
Тебе по капле отдал кровь,
Свою я душу заложил,
Чтоб заслужить твою любовь.
   
Я наряжал тебя в атлас
От головы до ног твоих,
Купил сверкающий алмаз
Для каждой из серег твоих.
   
Купил гранатовую брошь,
Браслета два для рук твоих.
Таких браслетов не найдешь
Ты на руках подруг твоих...

За что, за что, моя любовь,
За что меня сгубила ты?
Неужто не припомнишь вновь
Того, кого забыла ты?..

Надо ли продолжать эту грустную историю? Полагаю, вы догадались, что Ребекка оставила меня, холодно заявив, что она меня больше не любит – как будто я не знал этого без её объяснения. Для пущей убедительности она прислала мне со слугой записку, в которой опять была всего одна фраза: «Мессир, полагаясь на ваше благородство, я прошу вас более не посещать мой дом и не искать встреч со мною в других местах, потому что чувства, которые я питала к вам, угасли, в чём я не виновата, так как мы не властны над своим сердцем, отчего я надеюсь, что вы не будете упрекать меня в непостоянстве, а останетесь с лучшими воспоминаниями о наших встречах, как и я».
Если говорить начистоту, то и моя любовь к ней угасла под влиянием всех тех оскорблений, что я вытерпел от этой дамы. Даже собака, в своей безграничной привязанности к хозяину прощающая ему побои, не станет любить его, если он бьет её постоянно, – что уж говорить о человеке! В последние недели перед окончательным разрывом моё чувство к Ребекке было болезненным: продолжая добиваться её благосклонности, я в то же время был готов убить её за мучения, которые она мне доставляла. А поняв, что всё кончено, я переходил от отчаяния к радости и от радости к отчаянию. Какой это был урок для меня, – увы, он не пошёл мне впрок!
Робер поднялся с кресла и принялся расхаживать по комнате. Монах терпеливо ждал, застыв у стола.
– Может быть, вы ещё хотите покушать, святой отец? Или выпить вина? – сказал Робер. – Прошу вас, не стесняйтесь; если нужно, я схожу на кухню, мне это не в тягость. Я не считаю унижением своего достоинства прислуживать вам – ведь сам Иисус подавал за столом еду и вино своим ученикам, прошу простить меня за такое сравнение.
– Нет, мессир, я сыт. Спасибо вам за заботу, – вежливо отказался монах.
– Я понимаю, что вам не терпится услышать рассказ о походе в Святую землю, – произнес Робер, усаживаясь в кресло. – Что же, ваше терпение сейчас будет вознаграждено. Переходим к главной теме нашего повествования.

Часть 5. Причины похода в Святую Землю – явные и тайные. Крестьянский поход. О Петре Пустыннике и его действиях  

– Я был разорён: если бы матушка выслала мне доходы от поместья за три года вперед, то и тогда мне не хватило бы денег, чтобы рассчитаться с кредиторами. К счастью или к несчастью, подобных мне обнищавших дворян и рыцарей было немало в нашем королевстве, – так же как и в сопредельных