в поисках ископаемых останков неизвестных дотоле доисторических растений.
Его дом в графстве Суррей, где он обитал со своим старым слугой в те редкие моменты жизни, когда не путешествовал, был сплошь уставлен громоздкими шкафами, в которых хранилась его великолепная коллекция природных аномалий и экземпляров редких растений. Помимо чисто ботанических редкостей в комнатах расположился целый музей редких морских ракушек, странного вида насекомых, осколков странных образцов геологических пород, и всяких там диковинных божков и идолов. Мне не раз доводилось проводить там свои выходные, и я с удовольствием погружался в эту атмосферу неизведанного, бродя по комнатам и вглядываясь во все эти курьёзы природы. В те минуты я от всей души завидовал человеку, отдававшему время занятиям, которые казались мне куда более интересными, чем моя работа на бирже.
Однако, достигнув сороколетнего возраста, Дорнер так и не осуществил своей главной мечты. Когда я, бывало, заезжал к нему домой из Лондона, мы обычно спускались в его очаровательный сад и бродили там, обсуждая его наболевшие вопросы.
- Уверен, — говорил он, возбужденно размахивая руками, — что наступит день, когда люди найдут ископаемые семена, способные к плодоношению. И тогда мы увидим, как выглядели растения в доисторическую эпоху.
Мы с ним уже столько раз спорили на эту тему, что я не мог удержаться, чтобы не съязвить по этому поводу.
- И, конечно, семя, миллионы лет замурованное в камне, вдруг само возьмет и прорастет? Неужели, вы действительно верите в это? С тем же успехом можно искать заснувшего динозавра. Кроме того, семена прозревают, находясь в земле, а не на ветке растения, а в те времена было так жарко, что они наверняка успели пустить корни и погибнуть.
На что он в качестве аргумента выставлял случай с лягушкой, которую удалось оживить после того, как она провела несколько веков, замурованная в каменном склепе.
- Так то ж, рептилия, - парировал я, - а мы говорим о растениях.
У Дорнера на этот счет была своя теория. Он считал, что растения являются недостающим звеном в цепи между человеком и остальным живым миром, утверждая, что по своим функциям они во многом идентичны человеку.
- Они никогда не ползали на брюхе, как животные. Я думаю, между ними и нами есть определенная связь.
- А интересно, куда же делись наши корни? – продолжал подшучивать я.
- Да будет вам известно, что некоторые растения прекрасно обходятся и без корней, - парировал он. – Они существуют исключительно за счет потребляемого листьями воздуха.
Однажды, сидя вечером в саду накануне отъезда в очередное дальнее путешествие, он вдруг прервал молчание неожиданной фразой:
- А знаешь, я думаю, в легенде о мандрагоре есть доля истины.
- Это вы о том, что она, говорят, пищит, когда ее вытаскивают из земли?
- Мандрагора вопит от ужаса, когда ее вырывают с корнем, а ее корень напоминает очертания человеческой фигуры. Ты разве не видишь здесь связи с рассказом Данте о свободных людях в аду (о душах неприкаянных праведников, зависших в преддверии Ада (?), прим. перев. ) или изображением человека в виде дерева с расходящимися ветвями, фигурирующим среди магических символов индейцев майя?
- Не понимаю, к чему ты клонишь. Ведь, это — всего лишь аллегории.
- В корне всякой аллегории спрятана истина. Это уже не раз было доказано на опыте. И все-таки. Ведь, есть же насекомоядные растения, или растения, способные передвигаться по земле, растения с такой же системой пищеварения, как и у человека.
- Ну и что из этого? – недоумевал я.
- А то, что миллионы лет назад, в какой-нибудь период, предшествующий глобальной катастрофе, уже могло появиться растение, полностью оторвавшееся от почвы. И жившее исключительно на кислороде воздуха, как и мы теперь.
- Что-то вроде эмансипированного кочана капусты, - подтрунивал я. Но подшучивать над Дорнером было бесполезно: на него шутки совершенно не действовали. Стоило ему сесть на своего любимого конька, и он становился как ребенок и только весело ухмылялся в ответ на мои шпильки.
На следующий день я проводил его в дальнюю поездку в Индию, где ему предстояло возглавить экспедицию, направляющуюся в малоизвестную область загадочной земли Гондваны, в которой по слухам сохранились многочисленные образцы членисто-стебельных, голосеменных папоротников флоры пермского периода.Стоя на палубе отплывающего судна и махая нам рукой на прощание, Дорнер и сам был похож на странное растение: длинный, тощий, как ствол бамбука, в одной руке альпеншток, в другой — два зеленых сачка для бабочек. Спустя несколько месяцев от него пришли первые письма. Экспедиция обнаружила великолепные образцы глоссоптериса — ископаемого папоротника, — и останки каких-то доселе неизученных доисторических растений. Там были удивительные приключения, встречи со змеями, гориллами и т.д.
Затем корреспонденция прекратилась, и от него долго не было никаких известий до тех пор, пока однажды утром не пришла телеграмма из какой-то альпинистской базы, затерянной в предгорьях Гималаев. Это было вполне в духе Дорнера, который всегда, когда ему не терпелось сообщить мне сто-то важное, переключался с почты на телеграф. И действительно, его сообщение было в высшей степени интригующим, даже для таких профанов в палеографии, как я:
"Срочно возвращаюсь Лондон. Обнаружил явно плодоносящее семя. Отплываю Синай 26 июня. Дорнер".
Я сразу понял важность его открытия. До сих пор ни одно из найденных в горной породе семян не было способно к плодоношению. Если это семя проявит признаки жизни, мы увидим растение, существовавшее в те далекие времена, о которых можно только догадываться. Я встретил Дорнера по его прибытии в Англию и мы сразу же отправились к нему домой. Он выглядел усталым и похудевшим, но в его глазах, как и прежде, горел огонь страстного исследователя. Мы просидели всю ночь в его маленьком кабинете, пока он рассказывал мне о своих приключениях и демонстрировал свои трофеи. Необыкновенное семя было явлено моим глазам с благоговейной гордостью матери, демонстрирующей своего первенца. Оно было обнаружено вместе с другими окаменелостями в оползнях на южных склонах Талышских гор. Почему оно не проросло и не погибло, так и осталось загадкой, но в нем явно теплилась жизнь и Дорнер решил посадить его, соблюдая все необходимые условия для его роста. Внешне, своей мягкой, сморщенной оболочкой, оно походило на семя настурции. Однако, если у настурции она бывает зеленой или бурой, то здесь преобладал желтый цвет неприятного, ядовитого оттенка. Я отметил этот факт Дорнеру, стараясь, по возможности, скрыть своё отвращение.
- А может, ты ненароком откопал окаменевшую личинку? – спросил я шутливо.
Не отрывая нежного взгляда от крошечного, изогнутого наподобие фасолины зернышка с черной булавочной головкой с одного края, Дорнер ответил мне без всякой иронии в голосе:
- Не будь ты ослом. Оно может подтвердить мою гипотезу. А, вот, интересно, какая температура наиболее благоприятна для его выживания?
В течение следующих нескольких недель он, как бы, полностью переместился в воображении в Палеозойскую эру, пытаясь воспроизвести климатические условия тех времен с помощью знаний, добытых им из различных научных трудов. Все это время он хранил загадочное молчание по поводу своего эксперимента и никому не позволял приблизиться к парнику, где он посадил доисторическое семя. Тем не менее, однажды мне все же удалось уговорить его показать его и мы отправились вглубь сада в сопровождении Тима, его фокстерьера, который, дрожа от возбуждения, всю дорогу прыгал вокруг нас. Собаке явно передалось волнение его хозяина, которого тоже буквально трясло от волнения.
- Оно проросло, - твердил он возбужденно, - сейчас ты сам в этом убедишься.
Теплица была вся уставлена электронагревателями, которые вкупе с искусственным освещением и массой всяких других приспособлений создавали по его мнению наилучшие условия для развития растения. Дорнер не пустил Тима внутрь из-за боязни, что собака запутается в проводах и что-нибудь испортит. Мы оба обожали Тима. Оставив ее жалобно лаять снаружи, мы вошли в его "святая святых".
Я увидел, что Дорнер выбрал место в центре теплицы, отгородив его от других посадок чем-то вроде высокой изгороди. Было ясно, что сюда не должны доходить никакие порывы ветра и прямые солнечные лучи. Место было похоже на царское ложе и, хотя вначале мне это показалось забавным, при приближении к нему меня охватил благоговейный ужас. Подумать только — перед нами был экземпляр флоры, существовавшей в те далекие времена, когда человеческой расы еще и в помине не было! Когда по вязкой, пропитанной влагой земле бродили гигантские рептилии, сражаясь друг с другом за господство над территорией. А теперь от них ничего не осталось, кроме горстки замурованных в вечных льдах костей. Дорнер отключил мощный радиатор, с помощью которого он пытался "убедить" Зародыш в том, что тот снова оказался в когда-то существовавшей эпохе, и показал мне на большущий горшок с землей.
- Я заметил это сегодня утром, - шепотом произнес он.
Наклонившись над поверхностью горшка, я увидел крошечный росток, выбивавшийся из-под земли.
- Это оно и есть? – спросил я.
Дорнер в ответ кивнул головой.
– Пришлось порядком повозиться с удобрениями. Я даже связался с Эдгаром. Он — большой специалист в области палеонтологии почв. Судя по результату, ингредиенты подобраны правильно. Или мне просто повезло, - добавил он с лукавой усмешкой.
Я присмотрелся к крошечному растению, и пока я вглядывался в него, мне показалось, что оно растет у меня на глазах, упрямо пробиваясь на свет, словно земляной червь после дождя. Внезапно, мне стало не по себе.
- Да, оно движется! – воскликнул я.
- Вот именно, - откликнулся мой друг. - Это — самое поразительное во всем этом растении. И это целиком и полностью подтверждает правильность моей гипотезы. Да, мой друг, оно движется по своему собственному усмотрению.
Мы вышли из душного парника на свежий воздух. Тим, прыгая от радости, бежал нам навстречу. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что семя проросло.
Чтобы обеспечить растению больше пространства — ведь, в эпоху палеозоя не было горшков —Дорнер пересадил его в специально подготовленную клумбу в теплице. Когда оно выросло настолько, что можно было приглашать посетителей, он сообщил о нем ученому миру. Репортеры ожидали у его дома, чтобы взять интервью. Растение фотографировали. В научных журналах появились первые статьи о диковинной находке. Его окрестили "Дорнер Кордиантус", так как по мнению большинства палеоботаников оно принадлежало именно этому семейству. Сам Дорнер был другого мнения, считая, что оно принадлежит к классу саговников, или цикадовых растений, однако, как показали последующие события, он ошибался. Сам я не слишком разбираюсь во всех этих тонкостях, чтобы утверждать что-то определенное, но я очень гордился тем, что был одним из первых, кто видел это растение в его, так сказать, зародышевой стадии.
А растение, меж тем, развивалось стремительными темпами. Возможно, одной из причин были органические удобрения, которые
