бросилось что-то, лежащее на полу у горячих труб батареи.
С минуту она стояла неподвижно, не веря своим глазам. Уэдерберн лежал, опрокинувшись навзничь, у подножия странного растения. Похожие на щупальца корешки растения уже не свисали вниз, — собравшись вместе, они отвратительным мотком проводов висели над его телом и их концы, словно гигантские пиявки, впились в его подбородок, шею и грудь.
Вначале она просто ничего не понимала. Потом увидела, как по щеке Уэдерберна из-под одного из хищных щупалец, стекает тонкая струйка крови. Выкрикнув что-то нечленораздельное, она бросилась к кузену и попробовала отодрать от его лица скользкие присоски. Ей удалось оторвать несколько щупальцев, с их концов на пол закапала что-то красное, напоминающее кровь. От одуряющего запаха цветов у нее кружилась голова и все вокруг плыло, как в тумане. "Как они вцепились в него!" Она тянула за щупальца, чувствуя, как усиливается вонь, как она проникает ей в легкие, дурманя голову. Чувствуя, что теряет сознание, она поняла, что дальше ей здесь оставаться нельзя. Оставив Уэдерберна, она подбежала к двери и, открыв ее настежь, вдохнула свежего воздуху. И тут ее осенило: надо скорей все проветрить! Схватив цветочный горшок, она швырнула его в окно теплицы, а затем с новыми силами принялась тащить неподвижное тело Уэдерберна к выходу. Горшок со страшной орхидеей свалился на кирпичный пол и не отпускал свою жертву. С мрачным упорством растение цеплялось за Уэдерберна и ей пришлось тащить его вместе с присосавшимся растением. Затем ей пришло в голову отрывать корешки по одному и через пару минут Уэдерберн был свободен. Он был бледен, как полотно, из многочисленных круглых ранок сочилась кровь.
Поденный рабочий, привлеченный звоном бьющегося стекла, увидел ее в тот момент, когда она окровавленными руками волокла из оранжереи безжизненное тело Уэдерберна. На мгновение он заподозрил неладное.
- Скорее, воды! — крикнула экономка, сразу же рассеяв его подозрения. Когда рабочий с необычным для него проворством принес воду, экономка со слезами на лице стирала кровь с лица Уэдерберна, голова которого покоилась у нее на коленях.
- Что произошло? - воскликнул Уэдерберн, на миг приоткрыв глаза и тут же закрыв их снова.
- Бегите живей за Энни и пусть она сейчас же идет сюда, а потом живо за доктором Хэддоном, - скомандовала она поденщику и, видя, что он медлит, добавила, - Я все расскажу, когда вы вернетесь.
Вскоре Уэдерберн вновь пришел в себя. Заметив его удивление на лице, экономка объяснила:
- Вам стало дурно в оранжерее.
- А орхидея?
- Я ей займусь сама.
Уэдерберн потерял много крови, но, в общем, особенно не пострадал. Ему дали бренди с крепким бульоном и уложили в постель. Экономка вкратце рассказала доктору Хэддону обо всем, что произошло.
- Сходите в оранжерею и убедитесь сами, - предложила она ему.
Холодный воздух врывался в теплицу через открытую настежь дверь и приторный запах почти совсем исчез. Оторванные корешки растения, увядшие и сморщившиеся, валялись на кирпичном полу, покрытом темными пятнами свежей крови. Ствол растения сломался при падении, лепестки его цветков побурели и скукожились. Доктор наклонился, чтобы рассмотреть их поближе, но заметив, что один из корешков еще слегка извивается на полу, выпрямился и отошел в сторону.
На следующее утро странная орхидея все еще лежала на полу. Она вся почернела и испускала запах гнили. От утреннего ветерка дверь в теплицу постоянно хлопала и весь выводок орхидей Уэдерберна съежился и завял. Зато сам потерпевший, лежа у себя в спальне, в упоении разглядывал свои затянувшиеся ранки, представляя, какой фурор он произведет, рассказывая о своем приключении друзьям.
Натаниель Готорн
Дочь Рапачини
Много лет тому назад молодой человек по имени Джованни Гуасконти, уроженец юга Италии, прибыл в Падую, чтобы завершить свое образование в тамошнем университете. Имея в кармане лишь несколько золотых дукатов, он поселился в высокой, мрачной комнате старинного здания, которое вполне могло принадлежать какому-нибудь падуанскому дворянину, да и на самом деле украшено было над входом гербом давно уже угасшего рода. Молодой человек, хорошо знавший великую поэму своей родины, вспомнил, что один из предков этого рода, возможно даже один из владельцев дворца, был изображен Данте терпящим вечные муки в аду среди других грешников. Это воспоминание, усугубленное печалью, вполне естественной в человеке, впервые покинувшем родные места, исторгло из его груди, когда он осматривал эту запущенную, пустую комнату, невольный вздох.
- Святая мадонна, синьор! - воскликнула покоренная редкой красотой юноши старая Лизабетта, пытавшаяся по доброте сердечной придать комнате жилой вид. - Вам ли, такому молодому, вздыхать столь тяжко? Неужели этот старый дом кажется вам таким мрачным? Взгляните, ради бога, в окно, и вы увидите то же яркое солнце, какое оставили в Неаполе.
Гуасконти машинально последовал ее совету, но не нашел солнце Ломбардии таким же радостным, как солнце юга Италии. Впрочем, каким бы оно ни было, сейчас животворные лучи ярко освещали раскинувшийся за домом сад с множеством растений, за которыми, по-видимому, ухаживали с особой тщательностью.
- Этот сад принадлежит хозяину вашего дома? - спросил Джованни.
- Упаси бог, синьор! Вот если бы в нем росло что другое, а не зелья, которые там разводят, - тогда иное дело, - ответила старая Лизабетта. - Сад возделан собственными руками знаменитого доктора Рапачини, о котором, я уверена, слыхали даже в Неаполе. Говорят, что сок этих растений он перегоняет в лекарства, обладающие той же чудодейственной силой, что и амулеты. Вы сможете часто видеть синьора доктора за работой в саду, а возможно - и синьору, его дочь, когда она собирает диковинные цветы, которые там растут.
Сделав все возможное, чтобы придать комнате пристойный вид, старуха удалилась, препоручив молодого человека покровительству всех святых.
Джованни, не зная, чем бы заняться, вернулся к окну, выходившему в сад доктора. Это был один из тех ботанических садов, которые возникли в Падуе значительно раньше, чем где бы то ни было в Италии, а возможно - и во всем мире. Вероятно, когда-то он служил местом отдыха богатой семьи, ибо в центре его находился мраморный фонтан, скульптурные украшения которого, некогда выполненные с редким искусством, подверглись столь сильному разрушению, что в хаосе обломков невозможно было установить его первоначальный вид. Струи воды, однако, по-прежнему взлетали к небу, весело переливаясь в ярких лучах солнца. Их нежное журчание доносилось до окна комнаты, и молодому человеку чудился в нем голос бессмертного духа, который поет свою бесконечную песнь, равнодушный к свершающимся вокруг него переменам, в то время как одно столетие заключает его в мрамор, а другое превращает эти тленные украшения в груду обломков.
Бассейн, куда изливалась вода, окружали растения, нуждавшиеся, по-видимому, в обильной влаге, чтобы напоить свои гигантские листья, а иногда и цветы необыкновенно яркой окраски и пышности. Особенно замечателен куст, росший в мраморной вазе, помещенной посередине бассейна; обсыпанный пурпурными цветами, каждый из которых горел и переливался подобно драгоценному камню, он, казалось, зайди солнце, один способен был осветить весь сад. Каждый клочок земли был покрыт здесь различными растениями и целебными травами, и хотя они не были столь прекрасны, как тот куст, все же видно было, что и за ними тщательно ухаживают, как будто все они обладают особыми свойствами, хорошо известными ученому, лелеявшему их. Одни росли в вазах, украшенных старинными орнаментами, другие - в простых глиняных горшках, третьи, подобно змеям, стелились по земле или взбирались вверх, обвивая все, что попадалось им на пути. Одно из растений, обвившись вокруг статуи Вертумна , одело ее в зеленый наряд, так искусно драпированный, что он мог бы служить моделью для скульптора.
Чуть заметное колебание зеленой стены и доносившийся оттуда шорох подсказали Джованни, что в саду кто-то работает. Вскоре из-за стены показалась фигура человека, совсем не похожего на обычного садовника. Это был высокий худощавый мужчина болезненного вида, в черном одеянии ученого. Его седые волосы и редкая седая борода говорили о том, что он оставил позади среднюю полосу жизни; а отмеченное печатью ума и долгих размышлений лицо, казалось, даже в юные годы неспособно было выражать сердечность и теплоту.
Ученый садовник с необыкновенным вниманием рассматривал каждый встречавшийся на его пути куст, словно желая проникнуть в сокровенные тайны его природы, понять, почему один лист имеет такую форму, а другой - иную, а цветы отличаются друг от друга окраской и ароматом. Однако, несмотря на необыкновенное внимание, проявляемое ученым к растениям, между ним и ими не возникало близости. Наоборот, он старательно избегал прикасаться к ним или вдыхать их аромат. Его осторожность неприятно поразила Джованни, ибо незнакомец вел себя так, как будто находился среди враждебных ему существ - диких зверей, ядовитых змей или злых духов, которые, предоставь он им возможность, причинили бы ему непоправимое зло. Юноше показалось странной и отталкивающей эта боязливость в человеке, занимающемся садоводством - занятием простым и невинным, приносящим радости, подобные тем, которые испытывали прародители рода человеческого до своего падения. Уж не был ли этот сад современным Эдемом, а человек, так остро ощущавший зло в растениях, выращенных его собственными руками, - современным Адамом?
Руки недоверчивого садовника, обрывавшего мертвые листья или подрезавшего чересчур разросшиеся кусты, были защищены толстыми перчатками. Но они не были его единственными доспехами. Подойдя к великолепному кусту, ронявшему пурпурные цветы на мрамор бассейна, незнакомец прикрыл рот и ноздри подобием маски, как будто в этом прекрасном растении таилась смертельная угроза. И все же, найдя свою задачу слишком опасной, он отпрянул от куста, снял маску и голосом громким, но дрожащим, как у человека, пораженного скрытым недугом, позвал: «Беатриче, Беатриче!»
- Я здесь, отец, что вам угодно? - ответил молодой голос из окна противоположного дома. Джованни и сам не понимал, почему звуки этого голоса вызвали в нем представление о тропических закатах, о темно-малиновых и пурпурных оттенках цветов, о тяжелых пряных ароматах.
- Вы в саду?
- Да, Беатриче, - отвечал садовник, - и мне нужна твоя помощь.
Вслед за тем в украшенном скульптурами портале показалась фигура молодой девушки в одежде, не уступающей в великолепии самому роскошному из цветов сада, прекрасной как день, с таким ярким и вместе нежным румянцем, что еще одна капля его, и он бы показался чрезмерным. Вся она дышала здоровьем, энергией и радостью жизни. Но, верно, пока Джованни рассматривал сад, им овладела болезненная подозрительность, ибо прелестная незнакомка показалась ему сестрой этих растений, еще одним цветком этого сада, только принявшим человеческий облик, таким же прекрасным - нет, даже более прекрасным, чем самый роскошный из них, но цветком, приблизиться к которому можно было лишь
