после её смерти; позже над их могилами выросли два куста роз, красных и белых, которые так тесно переплелись между собой ветвями, что их невозможно было разъединить.
***
– Как грустно, – сказала сестра с глазами, полными слёз.
– Ты обвиняешь меня в коварстве, – Гераклит толкнул Аттилу в бок, – но я поступаю честно. Я мог бы рассказать Еве любовные истории, которые закончились счастливо, – а их немало! – однако я специально остановился на трагических. И вот теперь я спрошу её: как ты думаешь, Ева, отказались бы от своей любви Тристан и Изольда, Абеляр и Элоиза? Отвечай, как подсказывает тебе сердце.
– Нет, не отказались бы, – решительно ответила сестра.
– А ты, Ева, отказалась бы от любви во имя покоя? – спросил Гераклит.
– Нет, не отказалась бы, – ответила она.
– Если бы я был коварным, я ещё спросил бы тебя: к чему тебе твоя красота, если никто не замечает её, не восхищается тобою, не любит тебя, не ласкает тебя, не дарит тебе подарки? Если бы я был коварным, я рассказал бы тебе также о счастье материнства, – о ребёнке, который будет твоим плоть от плоти и которого ты будешь любить так сильно, что, если понадобится, без колебаний отдашь жизнь за него, – продолжал Гераклит. – Откажешься ли ты от всего этого во имя покоя?
– Нет! – воскликнула сестра.
– Тогда вкуси этого плода, – Гераклит подал ей яблоко, как по волшебству появившееся в его руке, – и всё, чего ты так страстно желала, исполнится.
– Постой, не делай этого! – вскричал Аттила, но сестра взяла яблоко и надкусила его.
– Ты сделала свой выбор и я одобряю его. Поверь, на твоём месте я поступил бы точно так же, – сказал Гераклит. – Теперь тебе осталось убедить Адама, чтобы он последовал твоему примеру.
– А что мне ему сказать? – спросила сестра.
– Ты сама знаешь. Скажи ему, что мужчина должен быть мужчиной: он должен любить свою жену, защищать и жалеть её, заботиться о ней, – а иначе к чему ему руки и голова, к чему ему мужское тело? Помимо прочего, ему суждено стать отцом твоего ребёнка, но только настоящий мужчина может стать хорошим отцом. Так хочет ли твой Адам стать настоящим мужчиной или предпочитает оставаться эфемерным райским существом, которое лишь по виду мужчина, а в сущности – ничто?
– Ты слышал? – спросила сестра, взглянув на Прекрасного Принца. – Что ты выбираешь?
Прекрасный Принц улыбался и не говорил ни слова.
– Что тут выбирать, когда ты уже вкусила яблоко познания? – ответил вместо него Гераклит. – Я скажу то, что сказал бы Адам: «Если я теперь не вкушу сего плода, мы не сможем быть вместе. Но я не хочу потерять тебя; я потерял Лилит, однако она была дьяволицей, а ты – совсем другое дело. И я не хочу быть эфемерным существом: я мужчина и докажу это», – он взял яблоко из её рук и откусил большой кусок.
– А глупцы болтают, что выбирает мужчина! Нет, он лишь следует выбору женщины, – проворчал Аттила.
_ Вы не правы, – возразил Прекрасный Принц, но более ничего не добавил.
– Вот и всё, – сказал Гераклит, поднимаясь с пола. – Грехопадение свершилось. Дальше должна последовать любовная сцена, но пусть она останется тайной двоих, мы не будем выносить её на всеобщее обозрение… Настал твой черёд, Бог, пора тебе появиться.
Аттила скинул одеяло и приосанился.
– Чем вы тут занимаетесь, дети мои? – густым басом спросил он.
Гераклит толкнул в бок Прекрасного Принца:
– Ну же, вспомни Библию!
– Не смотри на нас, мы нагие, – Прекрасный Принц подхватил одеяло и накрыл им себя и Еву.
– А откуда вы знаете, что вы нагие? – нахмурился Аттила.
– Какую комедию разыгрывает! – не удержался Гераклит. – А ты хотел бы, чтобы они оставались голыми и глупыми?
– Вы отведали плода с дерева? – Аттила поднял с пола огрызок яблока и с видом заправского криминалиста осмотрел его со всех сторон. – Вы нарушили мой запрет, так будьте же прокляты за это! – возопил он, сотрясая руками.
– Талант! Талант! – закатив глаза, прошептал Гераклит.
– Я изгоняю вас из рая! – продолжал Аттила. – И ты, – посмотрел он на Прекрасного Принца, – будешь теперь в поте лица добывать хлеб свой…
– Минуточку, – вмешался Гераклит, – подумай, какую установку ты даёшь людям. По-твоему, труд – это проклятье? Что же ты сам тогда создавал мир, землю, человека; сейчас, вот, занят воспитанием Адама с Евой? Нет, мой милый Бог, безделье утомляет, от безделья сходят с ума, а труд хоть и тяжёл, но приносит радость, – если это не труд раба, конечно. Свободный труд – это творчество, а что может быть выше творчества? Как же ты, творец, можешь проклинать труд?
– Отстань! – отмахнулся от него Аттила, – скоро я и до тебя доберусь… А ты, – обратился он к Еве, – в муках будешь рожать потомство своё.
– Но только то, что рождается в муках, дорого по-настоящему, – снова вставил Гераклит.
– А ты, змей, – обратился к нему Аттила, – за то, что сделал это, проклят будешь перед всеми скотами и перед всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни жизни твоей; и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем её; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту.
– Ну, брат, у тебя совсем крыша съехала! – сказал Гераклит. – Ты чего несёшь? По-твоему змеи едят прах? Ты видел хотя бы одну змею, которая питалась бы прахом? А пятки у змеи ты видел? В какую пяту я буду поражать «семя моё и семя её», если пяты никакой нет? И почему это ты решил, что я буду кусать потомство моё, а оно будет кусать меня? Ты в террариум сходил бы, что ли, узнал бы о жизни змей, а то несёшь чушь какую-то.
– Это он фигурально, – с улыбкой вмешался Прекрасный Принц. – Чем отличается пятка от головы? Она всегда находится в прахе, там, где ползает ядовитый змей. Значит, человечеству всё же не удастся избежать боли, которую змей желает причинить ему. Болезни, депрессии, разочарования, несчастные случаи, смерть – это всё результат того, что ноги человечества находятся там, где ползает змей, жалящий нас. Но даже если змею удастся ужалить человека в пятку, причинив ему сильную боль, то у человека всё равно будет возможность принять противоядие прежде, чем яд причинит своё действие. Голова, а не пятка управляют жизнью человека, поэтому рана, нанесённая в голову, всегда серьёзнее, раны, нанесённой в пятку. Таким образом, Бог обещает человечеству, что оно, хотя и будет страдать от сатаны, всё же не погибнет. Но при этом Бог предупреждает сатану, что хотя тому будет позволено мучить человечество, сатана уничтожится – от руки самого человечества.
– Ты о ком говоришь? – удивился Гераклит. – Бог обращается ко мне, к змею, а ты почему-то приплёл сюда человечество. О пятке человечества Бог ничего не говорил и обещаний никаких не давал – ни человечеству, ни сатане. А с твоей фигуральностью можно чёрт знает до чего дойти: слышал я одного проповедника, который утверждал, что в словах Бога, обращённых к змею-искусителю, содержится пророчество о пришествии Христа. Хотя победитель змея родится от жены, семя мужа не примет в этом участия, потому что семя мужчины, соединённое с семенем женщины, не может быть победителем зла, так как падший человек бессилен перед тем, кто победил его, то есть перед змеем. Падший человек, муж, может передавать своим детям только свою падшую бессильную против змея природу, но никак не природу победителя над змеем. А вот семя Бога, соединённое с семенем жены, может победить змея. Поэтому, де, перед нами пророчество о рождении Мессии, который станет победителем над змеем.
Вот до чего можно дойти, если толковать эти слова фигурально! Змеиное семя, о котором говорил Бог, подменить человеческим и отсюда сделать выводы о приходе Мессии, – разве это не цинизм? Я сам склонен к иронии и некоторому цинизму, но не до такой же степени! А если это сказано искренне, то перед нами ещё один пациент для нашего бедлама…
– Мы закончили? – спросила сестра. – Мне кажется, меня зовёт кто-то из больных.
– Последнее, – заторопился Аттила и вновь принял грозный вид. – Я изгоняю вас из рая! – крикнул он. – Идите в мир и живите в миру!
– Тише, – сказала сестра, – вы мне всё отделение перебудите… Наведите у себя порядок, я выключаю свет. Давно пора спать.
– Что же, мир мы сотворили, теперь можно и отдохнуть, – согласился Гераклит. – Эй, Бог, эй, Адам, чего вы застыли? Помогите мне навести порядок после того, что вы здесь устроили.
Заповеди
В течение некоторого времени в палате Гераклита и его товарищей был полный порядок: пациенты вели себя тихо, принимали положенные лекарства и выполняли все предписания врачей. В итоге, медицинская сестра, которая провела ночь в этой палате и участвовала в поставленной там интермедии, получила благодарность от руководства. Её привели в пример прочим сёстрам и даже отметили небольшим денежным вознаграждением, а главный врач, человек смелый, придерживающийся прогрессивных убеждений, произнёс по этому поводу речь, в которой особо подчеркнул, что работники бедлама не должны замыкаться в узких рамках своих профессиональных обязанностей, – они обязаны быть в курсе новых достижений медицины и не бояться применять их на практике. В частности, применение метода игровой терапии для снятия агрессии у пациентов даёт превосходные результаты; правда, следует, всё же, согласовывать с руководством применение таких методик, – позволил он себе слегка пожурить медицинскую сестру, – но это просто так, замечание на будущее.
После этого разговора сестра почувствовала двойную ответственность за Гераклита, Аттилу и Прекрасного Принца; в своё следующее дежурство она опять пошла ночью к ним в палату, но застала бодрствующим только Аттилу, – его товарищи крепко спали, а сам он, едва завидев сестру, пробурчал что-то, закрыл глаза и отвернулся к стене. Сестра вначале была потрясена такой неблагодарностью и обиделась на Аттилу, а заодно на ни в чём не виноватых Гераклита и Прекрасного Принца, однако затем здраво рассудила, что сумасшедшие – они и есть сумасшедшие, и обижаться на них глупо. Ничего, подумала сестра, рано или поздно им ещё понадобится моя помощь, и тогда посмотрим, будут ли они отворачиваться при моём появлении.
Предчувствия её не обманули – не прошло и недели, как троица затеяла что-то новое. Услышав приглушенные удары, доносившиеся из палаты, сестра подошла к двери. За ней раздавались знакомые голоса.
– Нет, это полная ерунда, – говорил Аттила, – никто не убедит меня, что можно делать это без молний и землетрясений. В тишине такие вещи не делаются.
– Мы не спорим с тобою: молнии и землетрясения суть наиболее явственные проявления колоссальных энергий, – сказал Гераклит. – Вполне понятно, что этим энергиям придавался божественный характер, они связывались с деятельностью Бога. Но, посуди сам, – молнии и землетрясения не каждый день случаются: так, что же, без них и Бога нет? То есть мне-то ясно, что его нет, но как ты объяснишь это верующему человеку? Ты скажешь ему, что Бог прибывает к нам время от времени, вместе с молнией и землетрясением? Одиноко будет верующему человеку в мире, в котором Бог бывает лишь изредка! Нет, давай обойдёмся без молний и землетрясений при появлении Бога.
– Вечно ты всё портишь, – недовольно отозвался Аттила.
– А я на стороне Гераклита, – вмешался
