В стихотворении «Предсказании е», созданном 16-летним Лермонтовым, ярко проявился его пророческий дар. Яснее Нострадамуса поэт предсказал событие в России начала ХХ века:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет…
Кто из нас не помнит эти строки? Это «Предсказание» о народных волнениях трагически подтвердились октябрями 1905, 1917 и, конечно, 1993 годов. Может быть, когда удастся раскрыть тайну жизни и смерти поэта, мистические силы космоса оставят Россию в покое? А для этого надо вслушаться в слова поэта:
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. Небо ясно.
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?
(М. Лермонтов. Собр. соч. Т. 1. М.—Л. : Изд-во АН СССР, 1961—1962. С. 497—505).
К шедеврам относится стихотворение, которое следует привести полностью.
Выходу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду чего? Жалею ли о чем?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал на веки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы
И дыша вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб вечно зеленея
Темный дуб склонялся и шумел.
Стихотворение это при жизни не печаталось. Нет ничего более гениального в русской поэзии, чем лермонтовские стихи «Выхожу один я на дорогу» и, несмотря на слова Лермонтова, что он ничего не ждет от жизни и не жалеет о прошлом, было ясно, что сказал об этом вопреки себе. Именно потому, что жалеет о прошлом и ждет от жизни хотя бы обманутых, но щемящих сердце мгновений.
В 2013 году в московском издательстве «Историческая газета» (серия «Шедевры русской классики») тиражом всего в тысячу экземпляров вышел сборник, посвященный одному стихотворению — «Выхожу один я на дорогу». В него вошли шестьдесят переводов этого шедевра русской классики на 44 языках мира, в том числе китайском, японском, английском, французском, иврите… (Литературная газета, 2013, № 44).
Безвременная кончина Лермонтова означала нелепую и обидную случайность, лишившую русскую и мировую литературу таких перлов, какие даже трудно вообразить. Кроме такой литературы, которую для нас оставили А. Пушкин, Ю. Лермонтов, Л. Толстой… у нас в России ничего нет.
Легко представить, что станется с нашим Отечеством в XXI веке, когда образуется поколение русских людей, не читавших Чехова, едва слышавших о Пушкине и не знающих наизусть написанных строчек Лермонтова «Наедине с тобою, брат, хотел бы я побыть». Ведь на все, что угодно, способен человек, если родная литература не держит его в узде. Хотя, может быть, мы просто молоды как нация, а молодость — это недоразумение и беда. Поживи М.Ю. Лермонтов еще, он понял, что надо беречь свой талант и жить надо долго, работая на родную литературу — «единственно высококачественный продукт, который делали на Руси».
Поэты и в XX веке жили недолго: С. Есенин погиб в 30 лет, Н. Рубцов — в 35, В. Маяковский и В. Хлебников — в 37, А. Блок — в 41.
Когда писателей было мало, среди них случались гении, которым поклонялась нация. Сейчас писателей в России много, а гениев что-то не встречается. Нынче в России тысячи членов Союзов писателей, но явись сейчас новый Лермонтов, его бы и не заметили, и он прожил бы свои двадцать семь неполных лет, и застрелили бы его по ошибке при входе в какой-нибудь торговый центр. Может, потому, что современное общество в их творчестве не нуждается?
Когда мне хочется взять в дорогу всего лишь одно истинно христианское слово русского поэта, я беру лермонтовскую «Молитву», чистота и прозрачность которой воистину имеет наземную силу. Этот романс посвящен М. Щербатовой.
В минуту жизни трудную
Теснится ль в жизни грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная
Святая прелесть в них.
С души как бремя скатится
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко…
(М. Лермонтов. Собр. соч. Т. 1. М.—Л. : Изд-во АН СССР, 1961—1962. С. 457).
Не знаю, есть ли на свете страна, столь жестокая к своим гениям. История нашей культуры — почти непрерывная череда потерь. Среди них потеря 26-летнего Лермонтова кажется одной из самых непоправимых.
Нежный вкус родимой речи так чисто губы холодит …
Анатолий Стреляный как-то сказал, что если чем и оправдается XX век перед Богом, так это русской поэзией. То же можно отнести и к веку нынешнему. Мысль эта становится особенно доказательной, когда читаешь литературные антологии, которых издано в последние годы множество. Среди них «Русская духовная поэзия XI—XXI веков» (составление, вступительная статья, комментарий, словарь В.А. Кожевникова. М. : Синегрия, 2007); «Антология русской женской поэзии» (составитель, автор предисловия и биографических заметок В.И. Калугин. М. : Эксмо, 2007); «Античность в русской поэзии XVII — начала ХХ вв.» (составитель Л.В. Голодников. СПб. : Гуманитарная академия, 2012); Лев Турчинский, «Русская поэзия ХХ века» (материалы для библиографии. М. : Трутень, 2013). Конечно, нельзя не упомянуть поэтическую антологию Евгения Евтушенко «Русская муза ХХ века», а также антологию «Русская поэзия. ХХ век» В. Кострова (М. : ОЛМА-Пресс, 2001), вышедшую вторым изданием. Уже первый выход в свет этой работы в 1999 году обозначил ее как альтернативную евтушенковской. Хотя это относится скорее к последним ее разделам — авторитеты классиков остались незыблемыми. Несовпадения же с антологией Евтушенко естественны — любой составитель пристрастен, как бы он ни пытался соблюсти объективность. Об этом в недавно вышедшей книге В. Бердинских «История русской поэзии» (М. : Ломоносовъ, 2013).
К сожалению, книги эти сегодня — это достояние нашей литературы — выпускаются очень малым тиражом, что нарушает заложенный в статье 44 Конституции РФ принцип равного права каждого на доступ к культурным ценностям. Пятьсот — тысяча экземпляров — именно такой сегодня средний тираж книги, который означает, что в книжные магазины, библиотеки городов, районов страны эти издания не попадут и об этом культурном событии будет знать лишь узкий круг любителей литературы. А. Маркушевич в статье «О книжных редкостях» (Альманах библиофила. Вып. 1. М. : Книга, 1973. С. 15—16) пишет, что «редкостная книга — это книга, ныне существующая в малом количестве экземпляров. Но что такое: «малое число экземпляров?» — Книга, изданная ничтожно малым тиражом, если тираж ниже, скажем, 30 тысяч экземпляров». А ныне он 500—1000 экземпляров!
Помню, каких трудов мне стоило приобретение тысячестраничной книги В. Набокова «Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина», которую я получил лишь благодаря специальному заказу в Москву хозяйки красноярского книжного магазина «Русское слово» Тамары Владимировны Правоторовой. Книжного магазина этого уже нет — он закрыт, и здесь теперь очередной в Красноярске банк. Выселен и центральный магазин «Книжный мир», что располагался на проспекте Мира, закрыт замечательный букинистический магазин на этом же проспекте, а работающие еще книжные магазины в Красноярске все больше превращаются в лавки по продаже канцелярских товаров, а также поделок Марининой, Донцовой, Акунина и проч. Корпорация авторов «любовных романов» затопила страну морями розовых соплей, а бесконечные романы героев с пулеметами, «крепко любящих родину и водку», вызывают отвращение у всех мало-мальски адекватных людей. Одним словом, «литературная промышленность» работает: одни пишут, другие издают и продают. Рынок, однако!
Как писал Генри Филдинг, «Дурные книги могут испортить человека, как дурная компания».
«Тошнит от шелеста страниц» — так называлась публикация в одной из газет, и факты, приведенные в ней, впечатляют. По данным социологических опросов, почти 40 процентов граждан книг вообще не читают. Пятьдесят два процента опрошенных — никогда не покупают книг, 34 процента — не имеют дома ни одной книги.
Главный редактор «Литературной газеты» Ю. Поляков в одной из своих статей дополняет: «Тиражи журналов и газет с начала 90-х годов прошлого века сократились в шесть раз, а стоимость экземпляра книги выросла еще больше». Так что «… с задураченным, нечитающим, разучившимся думать народом нельзя воплотить никакие национальные проекты, а можно лишь играть в «Поле чудес». Но если наша историческая будущность — «поле чудес в стране дураков», то тогда уж пусть будет у нас Якубович с подарками».
Итак, к чему мы пришли сегодня? Если школа лишена функции воспитания, откуда взяться патриотизму? Компьютер? — компьютер превратил детей в игроков, их лечить надо от зависимости.
Русские дети русских сказок не знают. Самое прискорбное — не любят. Предпочитают Василисе Прекрасной Человека-паука. Мы вырастили девочек, которые пьют, курят и матерятся. Бьют ногами слабых подруг, забивают до смерти бомжей. Мечта этих девочек — стать «моделями».
Это в Советском Союзе учителя везли своих учеников в Михайловское, в Ясную Поляну, в Эрмитаж, к дивным памятникам Самарканда, на Байкал… Сегодня путешествующих тоже немало. Те, кто с деньгами, возят детей на пляжи Турции, Египта, Тайланда. Тоже воспитание…
В России выросло поколение, для которого становятся непонятными тексты, написанные Пушкиным, Чеховым, Буниным. Вот в интернете сетования молодой мамаши. Ее сыну-второкласснику задали выучить отрывок из стихотворения А.С. Пушкина «Осень». Всего восемь строк. Но уже с первой строчки начались проблемы: пришлось объяснять, что такое «очей очарование». Дальше — хуже: непонятными оказались «увяданье», потом «багрец». А во второй строфе таких «непонятных» слов оказалось еще больше: «в их сенях», «мглой волнистой», «отдаленной седой зимы угрозы»…
Потом было родительское собрание, которое превратилось в бурное осуждение школы, учителей, самой русской литературы. «Как можно такое давать детям? — кричали родители. — Это невозможно выучить!»
В статье Е. Мирошниченко «Учитель Адриан Топоров и его книга» (Альманах библиофила. Вып. 1. М. : Книга, 1973. С. 44—45) приведены строки «Из тетради с записями откликов крестьян после чтения книги учителем А. Топоровым»: «…У Пушкина-то: «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя, то как зверь она завоет, то заплачет, как дитя…» — Картина! Скоблит тя по коже! А слова-то! Вот они! Ровно нашенские». И еще: «Когда прочитали Пушкина, то ровно после ржаного хлеба поели. Свежего!».
Вернемся к книге В. Бердинских «История русской поэзии», в которой даны портреты более сорока русских поэтов, относящихся не только к так называемому серебряному веку, но и к поэтам-шестидесятникам.
Следует хотя бы кратко отметить тех из поэтов, кто ярко
